Евсения. Лесными тропками - Елена Саринова

  А к тому времени, как вся моя последняя "туманная прогулка" была выложена дриаде вплоть до "убийственных" подробностей, в дом вошел батюшка Угост. Волхва не было на озере целую ночь. В общем-то, ничего необыкновенного - он часто по своим делам с закатом уходит, нам не докладываясь: куда и насколько. Но, теперь, по его хмурому обличью мы с Адоной, перекинувшись через стол взглядами, обе пришли к мнению: "Лучше помолчать". Хотя, думаю, у няньки моей это всегда удачнее получалось. А вот у меня и сегодня не вышло:

   - А скажи ко мне, чадо, не поленись, - с расстановкой, начал батюшка Угост, усаживаясь напротив меня за стол. - Ты и в правду, решила участь свою еще более усугубить?

   - Ну... Если вы про мой отказ от ночных хождений по... В общем, да, - лишь на последнем слове, осмелилась я поднять на старца глаза.

   - Да, неужто? - удивленно всплеснул он своими жилистыми руками, заставив меня ответно вздрогнуть. - И как ты теперь бытность свою представляешь?

   - Если честно, то, пока, смутно. Поживем - увидим.

   - Ага... И долго ж ты "жить" вознамерилась? Або запамятовала, как корчилась на одре да стонала, Морану - избавительницу к себе призывая? - сощурился на меня волхв.

   - Нет, от чего ж? Я все прекрасно помню... кроме своих взываний к языческой богине смерти, - неожиданно для самой себя, окрысилась я. - Но, к прошлому своему возвращаться не хочу. И не буду.

   - Не будешь? Да что же ты за создание такое, безгодное, ежели за свою собственную жизнь побороться невмочь? Неужто и такие малые жертвы тебе не по силам? Ведь только и требуется - приносить иногда дань к алтарю, да и бегай после по своим лугам.

   - А если я не хочу больше бегать по "своим" лугам? Если я хочу и другие луга? И реки другие и леса? А уж, коли не выйдет у меня побороть свою... "проказу", тогда, пусть лучше смерть, - сопя от нахлынувшей злости и обиды, закончила я, невзначай бросив взгляд на застывшую у стола Адону. Дриада стояла сейчас, сбоку от волхва, сжимая в руках тарелку с оладьями и в глазах ее, зеленых, вперенных в старца, было столько ненависти, сколько я раньше никогда и ни у кого еще не видала.

   - А я говорю, смирись! - отвлек меня в следующий момент сильный удар волховецкого кулака по столу. Кружка, стоящая прямо перед ним, высоко подпрыгнула и брусничный морс из нее, волной выплеснулся в мою сторону, заставив инстинктивно выставить перед собой ладонь... - Ча-адо... - замерли мы все трое пораженно, наблюдая за тем, как "клякса" из морса, зависнув перед моей рукой, дождем осыпается на стол. - Евсения, ты... - лишь, когда последняя из капель булькнула в тут же растекшуюся по доскам стола лужу, выдохнул волхв. - Ты подумай хорошо, а я... я тебе и вдругорядь... готов помочь, - встал он и быстро вышел вон, на улицу.

   - Адона, а что это он так разошелся, а? - обернулась я к своей няньке. - А потом сразу стих? Признал родную магию?.. Только у меня, знаешь, такое чувство, будто батюшка Угост сильно испугался. И... - шлепнулся на стол рядом с лужей маленький кузовок, сопровождаемый выразительным Адониным взглядом. - За яйцами?.. Хорошо, хоть, доесть успела, - вздохнув, поднялась я с лавки...

   И поскакала по уже привычной своей дороге: лес - тетка Янина - Любоня - лес, никуда более не сворачивая. Один лишь раз нырнула в узкий весевой проулок, пропуская, неспешно едущего по улице на своем гнедом, Леха. "Ничего так, с прямой спиной в седле сидит, кручины тяжкие к земле не пригибают, хотя...", - хмыкнула ехидно, на всякий случай, в ладошку. - мозг себе последний, наверное, доломал, вспоминая наши с ним "любовные" подробности", - и припустила дальше, в совершенно противоположном от бывшего ухажера направлении.

   А вот у подруги моей пришлось встрять по самые уши. Точнее, мне сначала на них "сели". И, к сожалению, не Любоня. Потому как в тереме ее высоком второй день шло развеселое гулянье - "День рождения" дорогого жениха. У нас в веси такие праздники - не в ходу. Все больше "Дни" разных богов отмечаются, а вот здесь, видно, пришлось Вилу сделать исключение. Да, судя по "несвежему" румянцу порядника, оное ему явно, было в радость. А уж каким "радостным" был сам жених...

   Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: "Где ж ее старшая сестрица". Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:

   - Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом... а, потом посуду на кухне мыла и... да, еще курицу жарила, тоже на кухне.

   - Понятно.

   - А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а...

   - А где ж он? - встрепенулась я.

   - А-а, - смачно зевнула Галочка, - Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала...

  Ну, я и посидела... недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье "пялиться". Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные... А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду... Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла...

   - Ой, да что ж вы молчали то? - вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте. - Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, - и приподнялась с табурета.

   - А не надо спешить... мама, - ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег. - Я сам... обслужу. Мигом, - и снова за ней исчез.

   - Тетка Вера, - по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола. - Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.

   - Ага, Евсенька. Будь добра, - каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.

  А через мгновенье у меня самой взгляд... изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался - она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.

   - Любоня! - голосом, каким орут: "Пожар!", возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой. - Я к тебе... в помощь.

   - Евся! - голосом не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу. - Я здесь жарю... Матушка велела.

   - Иди отсюда.

   - Чего?

   - Иди отсюда. Я сама... дожарю, - выдернула я из ее руки деревянную мешалку.

   - Евся, а как же...

   - Иди, - процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда. - В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.