Паутина - Сара Даймонд

— Давно хочу спросить, Анна, — обратилась ко мне Тина, — кто вы по профессии?

Было уже почти девять часов, и ее вопрос застал меня у плиты — я доставала ужин из духовки. Чтобы проветрить кухню, я оставила заднюю дверь открытой. Когда я проходила мимо нее к обеденному столу, мне до смерти захотелось глотнуть прохладного вечернего воздуха, взглянуть на загадочные розовые тени, плавно переходящие в непроглядную темноту, похожую на задник сцены, невидимый из зрительного зала.

— До переезда сюда работала в муниципалитете Рединга, — ответила я. — Ну а сейчас… похоже, просто домохозяйка.

— Да ладно тебе, Анни, к чему так скромничать. — Это был голос Карла. Мой предостерегающий взгляд в цель не попал: муж весь был поглощен гостями. — Анна — писательница. В прошлом году был опубликован ее первый роман.

— М-м-м… Так-то оно так, но язык не поворачивается назвать мою книгу шедевром. Вы наверняка нигде ее и не найдете. — Как же меня бесят эти слова, однако ничего не поделаешь: уж лучше самой признать горькую правду, чем дожидаться, когда тебя ткнут в нее носом. — Боюсь, не очень-то я разбогатела.

— Ну-у… деньги — не главное, — возразил Джим, но его лицо, только что светившееся любопытством, вмиг разочарованно вытянулось. — А можно поинтересоваться, что вы пишете?

— Первая книга была чем-то вроде триллера и называлась «Сгустившаяся тьма». А сейчас я работаю над другим триллером. — Мне совершенно не улыбалось делиться мыслями о новом романе со случайными знакомыми — ведь для меня он сейчас так важен, что я готова защищать его, как мать защищает дитя. — Я задумала… как бы сказать… В основе сюжета лежит история Ребекки Фишер. Ну, той самой. Громкое было дело в конце шестидесятых.

— Лично мне это имя ровным счетом ни о чем не говорит, — сосредоточенно сведя брови, сообщила Тина.

— Да ты просто забыла, — поспешил на выручку супруге Джим. — Маленькая девочка, которая убила свою подружку. Сколько лет ей было — восемь?

— Десять, — подсказала я.

— Какой кошмар! — ужаснулась Тина. — Что вообще можно написать о таком человеке?

— Очевидно, что-нибудь кошмарное, — сострил Джим. — Это ж был не ребенок, а дьявол во плоти.

Я в который раз изумилась неимоверной сложности этой личности и запутанности обстоятельств, в которых она оказалась. Образ Ребекки, и без того не слишком четкий, казалось, рассеивается, как туман под лучами солнца.

— Вы так считаете? В самом деле? — спросила я.

Джим только рассмеялся. Я невольно представила себе, что сейчас происходит в ночи за окнами нашей теплой, ярко освещенной кухни; в темноте, полной таинственных звуков.

— Нет, правда? Вы действительно так думаете? — Я смотрела на него: великолепный загар, добродушная самоуверенность, завидный аппетит.

— Само собой, Анна. А как еще можно назвать такого ребенка? — Джим хмыкнул. — Я всегда считал, что дети моего брата — малолетние бандиты, но в сравнении с этой… как ее… мои племянники просто святые.

Убийству место исключительно на телеэкране, в кинодраме, которую можно посмотреть воскресным вечером, удобно устроившись на диване. Я прочитала это в глазах Джима. Впрочем, то же самое читалось в глазах Тины и даже Карла. Но ведь Ребекка — живой человек. Неужели только я это понимаю? Я снова вспомнила, что она даже ела в этой самой кухне, и первоначальное вдохновение неожиданно вспыхнуло с новой силой — мне захотелось, чтобы они увидели потенциал сюжета.

— А ведь после ее освобождения вы могли бы познакомиться с ней, — с нажимом произнесла я. — Вы могли бы работать рядом с ней, и вам не пришло бы в голову, что она не такая, как все. Вы никогда бы не подумали, что она дьявол во плоти, или… какими там еще дурацкими именами называли ее газеты. Обычная женщина средних лет, живет как может. А знаете, что самое интересное? Самое интересное, что вы никак не можете быть уверены, что ее нет среди ваших знакомых и коллег!

Тишина обрушилась как тяжеленная плита с десятого этажа. По глазам всех троих я поняла, что перегнула палку со страстностью тирады: нормальный, здравомыслящий, уравновешенный человек не должен проявлять такую пылкую заботу о том, от чего прямо не зависит благополучие его семьи или его банковское сальдо. Конфуз Карла я почувствовала как свой собственный.

— Ну вот, об этом и будет книга, — закончила я сбивчиво. — Кому еще картошки?

Оставшуюся часть вечера я помалкивала, кожей ощущая настороженное отношение ко мне наших гостей, поневоле вспоминая родителей Карла и свою неловкость в общении с ними — после того, как Карл выложил им мою тайну. Едва за Джимом и Тиной захлопнулась дверь, я набросилась на мужа:

— Карл, ты прекрасно знаешь, что я ненавижу говорить о своем писательстве. Какого черта ты затеял этот разговор?

— Господи, а чего ради все держать в секрете? По-моему, тебе есть чем гордиться. — Он вдруг вышел из себя, и на его лице я увидела отражение собственной злости. — Скажи на милость, что ты имеешь против них?

— Да ничего я не имею против них, дело вообще не в них. Как тебе известно, я даже нашей соседке Лиз про роман не говорила.

— А выглядело все так, будто они в чем-то виноваты. После ужина ты словом не обмолвилась ни с Джимом, ни с Тиной.

Его оскорбительно-покровительственный тон довел меня до белого каления.

— Да они, черт бы их побрал, смотрели на меня так, будто у меня выросла еще одна голова! Стоило мне заговорить о Ребекке Фишер…

— Именно. По-твоему, это их вина? — оборвал меня Карл. Потрясенная, обиженная до глубины души, я не знала, что сказать. — Если вдуматься, Анна, это не совсем нормально. Нет, я не против твоего расследования, но…

— Ах вот как! Большое тебе спасибо. Надо же, ты, оказывается, не против! Ну-у-у, это совершенно меняет дело. Я бы никогда и не помышляла о книге, не испросив твоего разрешения.

Я повернулась к нему спиной и зашагала в гостиную. Щеки пылали, в висках стучало. При слабом свете настольной лампы очертания мебели в углах как бы размылись, а на потолке над диваном и креслами мерцала причудливая многоцветная корона. Когда вошел Карл, я сидела кресле, уставив неподвижный взгляд в стену. На некоторое время гнетущее молчание нависло над нами. Он заговорил первым, и голос его звучал примирительно.

— Послушай, Анни, давай прекратим споры на эту тему. Такое впечатление, что последние дни мы половину своего времени тратим на перебранку по поводу новых фактов для твоего романа. — Выражение его лица вдруг изменилось, став одновременно практичным и вдохновенным. — А давай в следующий уик-энд съездим куда-нибудь, отвлечемся? Как насчет того, чтобы прошвырнуться в Париж? Завтра забронируем отель и билеты, в субботу от Ватерлоо доедем до поезда Евростар[23] и…

— Боже мой… — Из женщины в праведном гневе я превратилась в женщину, кругом виноватую. Я ведь хотела рассказать ему о планах на субботу, да все дожидалась благоприятного момента. — Поверь, мне очень жаль, я еще вчера собиралась рассказать тебе, но совсем забыла. Дело в том, что в субботу я еду в Тисфорд. Мне надо выехать из дома примерно в семь утра. У меня встреча с человеком, который знал Ребекку.

Несколько секунд Карл молча смотрел на меня. Я видела, что сейчас в нем борются досада и замешательство и неясно, что возьмет верх.

— А нельзя все выяснить по телефону?

— Нет. — Я заняла непробиваемую оборону, будто он мог силой заставить меня отказаться от поездки, и заговорила с решительностью человека, защищающего себя в суде без адвоката. — Карл, я должна туда поехать. Личное общение и беседа по телефону — далеко не одно и то же, от разговора по телефону будет мало проку. Кроме того, я хочу побывать в Тисфорде.

— Допустим. А почему не съездить туда на неделе? Господи, ведь суббота и воскресенье — единственные дни, когда мы можем побыть вместе.

— Я сказала, что мне очень жаль. Но я уже договорилась, и все решено. Да и стоит ли ругаться? Не последний уик-энд в жизни, будет и следующий.

— Нет, не будет. — В его голосе звучала обида. — В следующие выходные приезжает Петра.

— Тогда, значит, через один. В чем проблема? — Мое чувство вины, ослабевая, сменялось раздражением и досадой; он буквально припер меня к стенке. — Нечего строить из себя мученика, Карл. Я еду всего на один день, а не на месяц.

Дело было не в том, что я сказала, важно было, как я это сказала. Атмосфера вдруг заискрила невысказанным, но очевидным: с этой минуты Карлу плевать на то, что для меня крайне важно, и он уяснил тот факт, что Ребекка значит для меня больше, чем романтический уик-энд вдвоем. Долгое молчание было томительным для нас обоих.