Зачарованный апрель - Элизабет фон Арним

она ударила себя по щеке, и даже поранилась, но муха грациозно избегала смерти. Леди Каролина привстала с постели, стараясь ее подкараулить. Насекомое уже казалось ей врагом, который пытается свести ее с ума. В конце концов пришлось одеться и встать. В то утро она первым делом велела Франческе натянуть сетку над кроватью, чтобы больше такое не повторялось.

Леди Каролина подумала:

«Люди так же назойливы, как и насекомые. Вот если бы от них тоже можно было спастись сеткой! В крайнем случае, я согласна на липкую бумагу».

Она всегда старалась окружить себя паутиной слов и жестов, которые не позволили бы никому слишком докучать ей, но люди ухитрялись проникнуть сквозь эту паутину. Именно поэтому леди Каролина отправилась в замок Сан-Сальвадор в начале апреля. В отличие от мухи, которая в конце концов улетела, люди никогда не оставляли ее в покое. Оставалось только попытаться убежать от них самой. Но даже и в этом замке невозможно было остаться в одиночестве. В Лондоне представлялось, что уединеннее места не найти, но оказалось, что это вовсе не так. За двадцать четыре часа, прошедшие со времени приезда, леди Каролина и двадцати минут не была одна.

Стоило Констанце уйти на кухню, как появился Доменико. Он собирался полить и подстричь кусты, как положено, но старался при этом быть как можно ближе к леди Каролине. Она заметила эти маневры, но садовник был все же мужчиной, поэтому его внимание было встречено доброжелательной улыбкой. Обласканный этим знаком доверия, Доменико забыл про свою жену, работу и детей, он готов был целовать ноги прекрасной синьорины. Конечно, этого он сделать не мог, но зато мог разговаривать с юной леди. Ей пришлось выслушать длиннейший и живописнейший рассказ, сопровождаемый бурными жестами, садовник даже поставил на землю лейку. Таким образом, поливка надолго прекратилась. Леди Каролина терпела, сколько могла. Прервать Доменико и приказать ему заняться делом было невозможно, поэтому она поднялась со стены и отправилась на поиски более спокойного места. В той части сада, которая выходила к морю, стояли удобные кресла. Развернув одно из них, можно было, во-первых, оказаться спиной к садовнику, во-вторых — вволю любоваться видом на Геную. Но стоило миледи взяться за спинку кресла, как пристально наблюдавший за ней Доменико подбежал и спросил, куда синьорина хочет сесть. Леди Каролине мучительно хотелось избавиться от забот окружающих и необходимости благодарить их. Она нагрубила Доменико, но он подумал, что солнце напекло синьорине голову и поэтому она плохо себя чувствует. В ответ он удвоил свои заботы. Немедленно появился зонтик и скамеечка для ног, которую он сам подсунул ей под ноги, чтобы молодая леди была устроена наилучшим образом. После этого было уже неудобно встать и уйти в дом, чтобы избавиться от назойливой опеки. Это было бы несправедливо. Доменико вел себя как настоящий джентльмен, был таким милым, заботливым и очаровательным, а его манеры не оставляли желать лучшего. Кроме того, в этом доме все держалось на нем. Леди Каролина уже в день приезда поняла, кто здесь главный, и не могла заставить себя отнестись к нему неуважительно. Ей оставалось только закрыть глаза и притвориться спящей в надежде, что он увидит это и наконец уйдет. Леди Каролина чувствовала, что если бы ее оставили в покое хотя бы на пять минут, она могла бы решить, что делать дальше и как устроить свою жизнь, чтобы по возможности избежать встреч с другими обитательницами Сан-Сальвадор.

Романтическая душа Доменико не могла остаться равнодушной к красоте и, видя, что синьорина закрыла глаза, он остался полюбоваться ею. Он стоял очень тихо, и леди Каролина решила, что вокруг никого нет. Она открыла глаза и обнаружила свою ошибку.

— У меня болит голова, — сказала она.

— Это из-за солнца. Вы сидели без шляпы.

— Я хочу подремать.

— Да, синьорина, — произнес Доменико и на цыпочках ушел из сада.

Услышав тихий звон захлопнувшейся стеклянной двери, леди Каролина открыла глаза и облегченно вздохнула. Доменико не только ушел, но и озаботился тем, чтобы никто ее не побеспокоил. Теперь она могла быть уверена, что сюда никто не войдет до ланча. Как ни странно, ей хотелось поразмыслить о жизни.

До сих пор такое занятие ее не привлекало. Другими вещами в течение жизни приходилось заниматься так или иначе, а вот думать — нет. На самом деле, светская жизнь просто не оставляла на это времени, и теперь, когда она собралась просто пролежать на солнышке все эти четыре недели, благо здесь не было ни друзей, ни родственников, это время появилось. Пожалуй, впервые за все двадцать восемь лет жизни ей совершенно нечем было заняться. Не прошло и суток, как ее охватило странное желание посидеть и подумать о том, что делать дальше.

Прошлой ночью она оставила миссис Фишер наедине с тарелочкой орехов и бокалом вина и вышла в сад. Звезды были великолепны. Леди Каролина присела на стену, ноги ее утонули в лилиях. Когда она посмотрела на звездное небо, то ей вдруг показалось, что жизнь — это пустая суета. Очень странное ощущение. Молодая леди знала, что ночь и звездное небо могут вызвать у человека странные мысли, но никогда не испытывала этого на себе самой. Может быть, что-то неладно со здоровьем? «Жизнь всегда была суетливой, — подумала она, — но мне кажется, в этом был какой-то смысл. Вокруг было столько всего, что можно просто оглохнуть. И, оказывается, это пустая трата времени? Как такое может быть?»

Этот вопрос впервые пришел ей в голову и заставил вдруг почувствовать себя очень одинокой. Это никуда не годилось. Леди Каролина хотела, чтобы ее оставили в покое, но ни в коем случае не хотела быть одна. Для чего люди устраивают бесконечные вечеринки, если не для того, чтобы избавиться от этого неприятного чувства. А ведь на одном или двух из последних приемов ей это так и не удалось. Неужели одиночество зависит не от обстоятельств, а от собственного состояния?

«Должно быть, я заболела, — подумала молодая леди, — надо лечь в постель».

Она легла спать, но наутро это чувство не прошло. Не помогло ни сражение с назойливой мухой, ни завтрак, ни прогулка. При ярком солнечном свете в саду она испытывала то же, что и ночью. Но если подозрение верно, и двадцать восемь лет прошли впустую, об этом следовало серьезно задуматься. Когда пройдет еще двадцать восемь, она будет такой же, как миссис Фишер. А потом… об этом лучше не думать вообще.

«Вот бы посоветоваться с папой или с