Последняя из своего рода (Том 1) (СИ) - Веденеева Валерия

Кадари, предупрежденные о моем приближении, попрятались в глубины крепости, уверенные, что никто не проникнет за ее стены. Мне было смешно, предвкушение фонтаном радости кипело внутри; и слои защиты, одна за другой, исчезали, словно их никогда не существовало. 

Наконец исчез и последний барьер — скрученные полотна реальности — непреодолимое препятствие для Духа, но не для материального тела.

Каменные врата рассыпались в пыль от моего прикосновения; гора застонала, содрогнулась до самых корней — былая крепость-защитница стала для кадари ловушкой. Смертные пытались сражаться, заклятие за заклятием. Они использовали и тонкие плетения, и руны, даже, в конце, просто потоки грубой Силы. Их сопротивление было отчаянным — и безнадежным. Кадари уже поняли, что их клану пришел конец, но оттягивали неизбежное. Для какой цели?

Я прислушалась, выпустила щупальца Силы. Да, в глубине крепости кто-то пытался открыть Врата. Кадари думали, я не замечу этого? Нет, гостеприимных объятий смерти сегодня не избежит никто. 

Я свернула пространство крепости в шар, без входа и выхода, и вновь обратила внимание на кадари. Половина воинов клана уже была убита, тела в разбросаны вокруг, но чего-то не хватало. Я нахмурилась — нужен был еще один штрих, чтобы придать картине совершенство. Ну конечно — кровь! Я убивала магией, поэтому мертвые казались просто спящими — не то.

Воздух застонал, когда из пустоты я достала прозрачный клинок из живого льда — подарок Властелина. Убивать мечу нравилось еще больше, чем мне, и, распарывая плоть и отпуская души на волю, он пел…

Я обходила залы и личные покои, спускаясь все ниже, добивая оставшихся. Я не пряталась от брызг, и теперь мои волосы и лицо были покрыты плотной маской засыхающей крови. Я могла бы избавиться от нее одним мысленным приказом, но мне нравилось чувствовать материальное свидетельство того, что давняя мечта начала исполняться. 

Ах, кадари, кадари, вас было так легко ненавидеть, так приятно убивать! Когда я сотру саму память о вас, мне будет не хватать этой легкости и простоты.

Несколько переходов мне не попадался никто живой, если не считать тварей Бездны, околдованных в свое время кадари. Освобожденные, они выбегали ко мне, ластились, уже забыв погибших хозяев, янтарные глаза сияли радостью. Некоторые из них были похожи на животных материального мира, другие казались прекрасны своей неповторимостью, хотя для большинства смертных и те, и другие выглядели чудовищами. Звери хотели вернуться домой, в Бездну, но им предстояло немного подождать.

Самый нижний слой крепости, дополнительные магические щиты и… еще воины? Больше двух десятков — а мне казалось, я убила их всех. Должно быть, охраняли что-то ценное — так яростно они еще не сражались. Одному удалось даже ранить меня, пробив все слои защиты. Этот заслужил особое внимание. 

Я всмотрелась в его черты, искаженные гневом и отчаяньем, и начала смеяться — Стинн, Стинн ар-Гор, старый знакомец! Тогда ты сумел одолеть действие моей руны, теперь задел меня глупой железкой, которую называешь мечом, — ты забавная загадка, Стинн. Жаль, что я слишком занята убийством тебе подобных, кадари, и у меня нет времени на ребусы.

  Скользящее движение, удар — и из рук смертного, почти разрубленного пополам, выскользнуло оружие. Но кадари еще был жив — последний из защитников крепости — и смотрел на меня. Неужели смог узнать даже под маской засыхающей крови? Глаза его изумленно распахнулись, побледневшие губы попытались сказать что-то: не то мое имя, не то проклятие. Я вслушалась с интересом — но нет, смертные не умеют говорить с перебитой трахеей. 

Стинн осел на пол, взгляд его потускнел.

Последние воины охраняли вход в зал. Я подошла ближе — и двери услужливо распахнулись, пропуская меня вперед. Внутри было спрятано сокровище кадари, самое дорогое, за что не жалко отдать жизнь — их дети. Должно быть, все дети этого клана — несколько сотен ребятишек. Это их взрослые пытались спасти, открыв Врата. Самому старшему едва ли исполнилось десять лет — действительно, я помнила, что подростки наравне со взрослыми пытались защитить свой дом. И также погибали. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дети молчали, глядя на меня с недоверием и ужасом. Недоверием — потому что, в отличие от взрослых, они еще надеялись на чудо.

— Мамочка! — в дальнем углу, не выдержав, всхлипнула маленькая девочка с недоплетенной косой — должно быть, по времени кадари я пришла утром. В ручонках ее была судорожно стиснута кукла, такая же белокожая и черноволосая, как сам ребенок.

— Ты скоро встретишь свою мамочку, — улыбаясь, пообещала я ребенку на языке кадари, потом, поддавшись мгновенному импульсу, убрала кровь и шрам от раны. Кто-то в зале ошеломленно вздохнул. Я не была похожа ни на самих кадари, ни на бесплотных Братьев, которых детям доводилось видеть во время предыдущих атак. Интересно, я казалась им прекрасной или уродливой? Или просто слишком чуждой в своей непохожести?

Я раздумывала, что с ними делать, какое заклятие применить. Не меч — я не любила видеть детскую кровь. Пусть будет что-то безболезненное, как та руна сна, которой я усыпила лагерь.

— За что ты нас убиваешь? — это был первый вопрос, который мне сегодня задали, остальные фразы сводились к проклятиям. 

Я отыскала взглядом говорившего. Говорившую. На первый взгляд — девочка лет четырнадцати (я оказалась не совсем права насчет подростков), но к груди она прижимала младенца. Кадари рано заводят детей. 

— За что? — повторила я, улыбнулась и ласково объяснила: — За то, что вы существуете.

Молоденькая кадари смотрела растерянно, не зная, что сказать. Продолжая ей улыбаться, я наконец выбрала заклятие: руна Шо-Рин, Сладкая Смерть. Я буду добра сегодня. 

Я подняла руку, чтобы создать рисунок, но та замерла в воздухе, словно бы меня держал невидимка. Странно. Я еще раз обвела взглядом зал, эти испуганные лица, кое-где с дорожками слез на щеках. Из звуков слышалось только дыхание, да иногда — подавленные всхлипы. Ну же, несколько движений — и с первым кланом кадари будет полностью покончено. Я же не могла остановиться на полпути! Или могла? Могла… Но зачем мне было останавливаться? 

Кто-то влиял на меня. Неужели у одного из детей кадари оказался столь сильный дар эмпата?

Нет, не то. Нежелание убивать исходило изнутри, из самой глубины моей сущности. Да, верно, из глубины моей смертной сущности. 

Я, Риэль Шоралл, не хотела убивать. 

Я позволила мысли оформиться — и она стала сильнее, стала давить на мою волю, заставляя отступить. Личность, которую я получила за семнадцать лет, проведенных в смертном мире, пыталась взять верх. Волнами накатывали ее чувства: отвращение к магии убийства и пролитой крови, жалость к погибшим кадари, гнев — на саму себя. И еще — упрямство: «Не буду! Ни за что не буду убивать детей!»

Не знаю, испытывала ли я прежде такую растерянность. Моя суть потеряла цельность, меня начали раздирать противоречивые желания и эмоции. Мне стало… мне стало плохо…

Отшатнувшись, я попятилась. Потом, ослепляя, вспыхнул яркий свет, заставив меня зажмуриться. Когда я вновь открыла глаза, то не увидела ни зала, ни детей кадари, ни скальной крепости на осколке мира. Оказалось, я все еще стояла перед Зеркалом Истины, касаясь его ладонью. Вокруг ощутимо похолодало, дыхание вырывалось облаками пара. Из зеркала перепуганными, широко открытыми глазами смотрела Риэль Шоралл, обычная смертная, эль-туань семнадцати лет. Не было больше безупречного совершенства и ледяных озер глаз — просто девушка, каких много.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кто я? — спросила я свое отражение. 

«Кто я?» — шевельнулись в ответ губы.

— Я не хочу никого убивать, — сказал я. 

«Убивать… убивать… убивать», — отозвалось гулкое эхо.

— Пусть живут, — продолжила я. — В разломанном мире им и так не сладко. 

«Живут… сладко», — заспорило эхо, унося вдаль мой измененный голос.

— Властелин вовсе не хочет их гибели! — слова вырвались сами: мой последний и самый главный аргумент.