Матросы Наркомпроса - Кирилл Голованов

ГЛАВА 14. В ДАЛЕКОЙ ТАЕЖНОЙ ИЗБУШКЕ

Накатанная лыжня устало поскрипывала на каждом броске. Бесконечная, как железнодорожная колея, она плавно вилась между гранитом и мрамором памятников. Кресты Смоленского кладбища торчали из сугробов погасшими светофорами. Командир отделения Раймонд Тырва шел по маршруту в привычном темпе, внимательно оглядывая виражи. Вокруг ни души, только блестящие параллельные желоба, утыканные по обочинам крестовидными оттисками палок.

Вдоль ограды кладбища влево уходил запорошенный след. Тырва свернул на новую лыжню. Может быть, они здесь? Но метров через пятьсот лыжня снова вывела на главную магистраль.

— Вот и разгадка рекорда! — усмехнулся Тырва.

Днем судейскую коллегию поразил результат Дмитрия Майдана. Дистанцию в десять километров он прошел за 46 минут. Все знали, что он отличный лыжник. Но чтобы перекрыть норму почти на четверть часа? Майдан сам хлопал глазами на секундомер. Сейчас все стало ясно. После старта Майдан вырвался далеко вперед и, не заметив флажков, свернул с маршрута. Этим он сократил себе путь почти на два километра.

Но Раймонд шел по лыжне совсем не для того, чтобы установить этот просчет. Из пятисот лыжников финишировали четыреста девяносто семь. В Василеостровский сад не вернулись Алексей Бархатов, Георгий Куржак и Геннадий Ковров. Установив имена отсутствующих, главный судья Ростислав Васильевич Оль направил на розыски лучших лыжников. Мало ли что могло приключиться на пустынной трассе, среди огородов, рощ и заснеженных топких болот.

Директор узнал о происшествии по телефону и с досадой поморщился. В гороно непременно сделают выводы, что в школе нет дисциплины.

— Учеников не распускать! — распорядился директор. — Повзводно привести в школу и всем ожидать результатов поиска.

Январское вымерзшее солнце уже пряталось в снег, когда возвратились Майдан и Донченко. Они доложили, что на дистанции никого нет. Директор вызвал командира взвода Святогорова и приказал направить троих учеников по домашним адресам пропавших.

— Разъясните, — предупредил директор, — что родителей беспокоить пока не следует. Пусть скажут, что зашли просто так. В гости. Ну а если эти деятели разбежались по домам, — тут в пальцах Уфимцева с хрустом переломился карандаш, — передать им мое приказание прибыть в школу. Немедленно.

В это самое время на старте Раймонд Тырва надевал лыжи. Он был назначен помощником судьи и не собирался участвовать в соревнованиях. Утром Раймонд, как обычно, перетянул шинель ремнем и счел сборы законченными. Мать боялась, что так ему будет холодно, предложила теплое белье. Но Тырва отверг его.

Подсиненные сумерки медленно накатывались на кладбище. Голые ветви деревьев гнулись и потрескивали под грузными шапками снега. Ветер кусал за ноги, легко проникая сквозь тонкое брючное сукно. Шинель Раймонд оставил на старте. Кто же ходит на лыжах в шинели? На ходу еще было ничего, но, когда он останавливался, чтобы рассмотреть следы на снегу, ноги сразу деревенели. Тырва надеялся только на следы. Спросить было не у кого. Стояла звонкая тишина. Только лыжи посвистывали в скользкой колее да плюхался с веток потревоженный снег.

Если бы Тырва так не торопился пройти всю дистанцию, он обратил бы внимание на одинокую сторожку у ворот дровяного склада и сильно упростил бы свою задачу. Откуда ему было знать, что именно сторожка привлекла к себе пропавших лыжников, когда им пришлось сойти с дистанции. Все произошло очень просто. Через два километра у Бархатова стал спадать плохо пригнанный ремень полужесткого крепления. Шедший вслед Жорка остановился, чтобы помочь, а Генка Ковров задержался потому, что давно решил сойти с дистанции.

Пока ребята возились с лыжами, весь второй взвод прошел вперед. Время было потеряно, и Бархатов понял, что в норму ему все равно не уложиться. Не может же он, помощник командира взвода, прийти к финишу последним.

«Это подорвет авторитет», — подумал Алексей и решил, что выполнит норму в другой раз.

А Жорке было досадно. Когда Бархатов споткнулся, Куржак решил, что тот подвернул ногу.

— Подтяни-ка ремень! — сказал ему Бархатов тоном, не допускающим возражений. Но заскорузлая кожа поддавалась плохо, а шила или перочинного ножа не оказалось.

— Давайте попросим у сторожа, — предложил Генка.

В избушке топилась «буржуйка». Огонь струился синими змейками за ее открытой железной дверцей. По комнате разливалось душное тепло с привкусом дыма и прокисшей овчины. Словом, здесь вопрос о шиле как-то сразу потерял актуальность. На печурке закипал чайник. Чайник подсказал Коврову новую идею. Он вызвался сбегать в магазин за пирожными. Лека нашел инициативу дельной и первым выложил десять рублей. Жорка на секунду замялся. Он живо представил себе объяснение с матерью, которая выдавала ему половину этой суммы на неделю. Но Бархатов и Ковров выжидательно молчали. Если Жорка оставит сейчас товарищей, его назовут «гогочкой». Лека Бархатов, когда еще показывал отцовские пистолеты, разрешил ему пощелкать курком. Он обещал достать патронов и пригласить пострелять. Но кто же зовет на такое дело маменькиных сынков?

Жора тряхнул головой и вынул свою пятерку с таким видом, будто у него их целая куча. Потом он стал рыться в других карманах, но, конечно же, ничего в них не нашел.

— Ладно, — разрешил Бархатов, — потом отдашь.

— Что за вопрос, — пожал плечами Куржак и с ужасом подумал о том, как ему влетит дома за такое транжирство. Но пути к отступлению были отрезаны.

— Подумаешь, выпьем чайку с пирожным, — успокаивал себя Куржак, — и еще успеем к построению.

Но, видно, Ковров слишком долго ходил по магазинам. Они находились неблизко. На финише поднялась тревога. Командированные на квартиры гонцы дома ребят не обнаружили.

— А ты почему не на соревнованиях? — спросила у Аркашки представительная мамаша Генки Коврова.

— У меня освобождение! — соврал Гасилов, переминаясь в прихожей. Мамаша так и не заметила, что на нем лыжные ботинки.

Получив эту информацию, Сергей Петрович окончательно разбушевался. В глубине души директор надеялся, что инцидент окончится грозной нотацией в его кабинете и распределением наказаний. Но здесь произошло нечто более серьезное. Без доклада в гороно не обойтись.

— Как вы воспитываете подчиненных? — наступал директор на Святогорова. — Вот вам и «мыслители». Чего они могли вытворить?

— Ума не приложу, — развел руками Михаил Тихонович. — Бархатов не мог нарушить дисциплину. Он любит командовать даже больше, чем требуется. Вы же ему благодарность объявляли…

— Когда он этого заслуживал, — процедил директор. — Не о нем ли мне докладывали? Отказывался стричься?

— Его можно понять. Стриженая голова никого не украшает. Едва удалось убедить.

— Убедить? — возмутился директор. — Он должен исполнять приказания без обсуждения.

— Я сторонник дисциплины сознательной, — не унимался Михаил Тихонович, — Алексей хороший мальчик. Энергичный, пользуется авторитетом в классе. Немного, правда, самолюбив.

— Военные люди должны уметь подчиняться, — бушевал директор, — а вы их уговариваете. Вот и, пожалуйста, результат.

— Должен заметить, что ученики только будущие военные. Их требуется еще воспитывать, — не соглашался Святогоров. — И потом бог леса не сравнял. Как можно равнять людей? Они тоже все разные…

Отпустив наконец Святогорова, директор стал обвинять военрука:

— Увлеклись строевой подготовкой, а физичеекуго пустили на самотек. Почему допустили соревнования на окраине города?

Радько улыбнулся. Сергей Петрович запамятовал, как сам утверждал маршрут лыжни. Маршрут был нанесен на специальный планшет и потом тщательно обвешён на местности флажками.

— Давайте думать не о последствиях, — предложил директору военрук, — а о том, как разыскать мальчишек.

— Это ваш участок работы. Сами теперь и расхлебывайте, — отрезал Уфимцев и отправился на место происшествия в Василеостровский сад, где находился финиш.

Военрук не верил, что на лыжне случилось несчастье. Травму мог получить один. Но тогда он бы далеко не ушел. А тут как сквозь землю провалились трое из одного взвода. Наверняка что-либо задумали.

— Ну погодите у меня, сорванцы, — хмурился военрук. — Придется вам напомнить, что бывает на военной службе за подобные финты.

Капитан 3-го ранга позвонил в милицию, в военную комендатуру, связался на всякий случай со справочной службой «Скорой помощи». Пропавшие ученики нигде не значились, не проходили по приметам. Тогда Радько построил все взводы и предложил ребятам подумать, где искать товарищей, спросил, кто видел их в последний раз.

«Спецы» думали добросовестно. Кому же охота стоять в строю в воскресенье? Но никто не мог сообщить ничего определенного.