Наследница - Елена Невейкина

Янош молча шагнул вперёд и бережно обнял девочку. Несколько секунд никто не шевелился. Затем пан Буевич вновь стал самим собой — хозяином дома — и начал отдавать распоряжения, но при этом ни на минуту не отпускал Баську, всё так же обнимая её за плечи, как будто боялся, что она вдруг исчезнет.

По его приказу всё закрутилось так быстро, что казалось, к приходу двоих цыган все давно и тщательно готовились. Через несколько часов чистые, сытые путешественники сидели в кабинете пана Яноша. Баська, теперь снова Элен, рассказывала свою историю, но так же, как в тот раз, когда говорила об этом с Чергэн, она в конце пожаловалась, что ни отец, ни брат так и не нашлись, не отыскали её.

— Может, они ушли в другую сторону и потому мы с ними не встретились? Я так соскучилась… И не знаю, как их найти, — у неё дрогнули губы.

Янош взглянул на Гожо полувопросительно. Тот слегка пожал плечами и вздохнул — мол, ничего не поделаешь, она верит в то, что они живы.

— Ничего, теперь всё наладится, — взяв Элен за руку, сказал Янош. — Я никому не дам тебя обидеть. Всё теперь будет хорошо. У меня нет своих детей, Бог не дал, вот ты и будешь мне вместо дочери. Ладно? Отец у тебя только один — граф Владимир Кречетов, — успокоил он девочку, взглянувшую на него с тревогой, — а меня можешь называть дядя Янош. Мы с твоим отцом когда-то договорились считать друг друга братьями, значит ты — моя племянница. Согласна?

Элен слегка улыбнулась и кивнула. Когда она ушла в приготовленную для неё комнату, Гожо рассказал Буевичу всё то, что знали о трагедии Кречетовых в их семье, что смогла по отдельным кусочкам собрать в единую картину Чергэн. Янош с ужасом смотрел на молодого цыгана.

— Выходит, она видела, как они убивали?..

— Наверное, да. Но она никогда не говорила с нами об этом, ничего не рассказывала. Матери удалось понять всё, прислушиваясь к словам Баськи… то есть Элен, которые она произносила во сне. Она часто плакала по ночам, особенно первое время. Думаю, мать права, и она видела… Вот как ей удалось выбраться из горящего дома — не понятно. Об этом Бась… Элен не упомянула ни разу, ни наяву, ни во сне.

— Это не так важно, — тихо ответил Янош, проведя рукой по лицу. — Важно только, что она осталась жива. Остался хоть один человек из рода Кречетовых. В этом есть и ваша заслуга, молодой человек.

— Может быть. Но если бы не Элен, мы бы не дошли. Она спасла меня, сумев уговорить монашек позаботиться обо мне, когда я был без сознания после нападения разбойников.

— То есть вы спасали друг друга по очереди, — улыбнулся Янош. — Недаром вы брат с сестрой.

Через неделю прощались с Гожо: он уезжал в Россию, в родной табор. Теперь его путь обещал быть легче и приятнее, чем дорога сюда. Он отдохнул, пан Янош снабдил его добротной тёплой одеждой и молодой сильной лошадью. С ним были отправлены гостинцы всем членам семьи Мирко. Элен не забыла и Бабку, передала ей тёплый красивый платок. На этот раз переходить границу Гожо должен был легально, так как с ним шёл до границы провожатый от пана Яноша с необходимыми документами. На прощанье Гожо поцеловал сестрёнку в лоб и сказал:

— Теперь у тебя есть дом, о тебе заботятся. Ты теперь не цыганка Баська, а панна Элен. Но для меня ты так и останешься Баськой, моей сестрёнкой. И для отца с матерью — тоже.

— Как же ты доберёшься, ведь уже почти зима?

В улыбке блеснули зубы:

— С такой лошадкой — запросто! У меня всё есть, твой дядя меня даже деньгами снабдил.

Племянница

И снова её жизнь переменилась. Вновь нужно было привыкать к размеренной жизни юной барышни. Для Элен, как для любой девочки из дворянской семьи, была нанята гувернантка. Пани Мария была пухленькой миловидной дамой лет тридцати пяти. Она никогда не была замужем, оставаясь старой девой, а на жизнь смотрела несколько восторженно и наивно одновременно. По каждому самому малому поводу пани Мария имела обыкновение ахать, охать и говорить: «Ну, так же нельзя!» После слова «нельзя» следовало любое выражение, относящееся к конкретной ситуации: нельзя себя так вести; нельзя так поступать; нельзя так сидеть; нельзя так смотреть… Но интонация всегда сохранялась неизменной. В ней невероятным образом переплетались лёгкий упрёк, кокетливый испуг, немного восхищения собой, но всё это было так наиграно, так неестественно, что оставалось загадкой — она действительно верит в то, что говорит, или очень талантливо притворяется в воспитательных целях, а про себя думает совсем иначе. Элен чувствовала фальшь и не воспринимала замечания своей гувернантки всерьёз, хотя до конфликта дело не доходило, поскольку девочке было немного жаль пани — какую-то удивительно беззащитную в жизни. Да и пана Яноша огорчать не хотелось.

Яноша приятно удивило, что девочка умеет хотя бы немного писать, читать и считать. Но, разумеется, этого «немного» было недостаточно, и для Элен наняли учителей. Ей для начала предстояло научиться польскому и французскому языку, грамотному письму, основам географии. Также с ней начали заниматься историей России и Польши. Янош не хотел, чтобы Элен забывала о том, что она — русская графиня, а уж историю страны, где ей теперь предстояло жить, нужно было знать и подавно. Кроме того дикарку предстояло обучить всему, что требуется для будущей светской дамы. Поэтому Элен предстояло обучение верховой езде, танцам, рукоделию и музыке. Опять эта музыка! Но, к её собственному удивлению, музыкальные занятия никаких трудностей ей не доставили. Она довольно быстро выучила ноты и вскоре уже наигрывала простенькие мелодии на лютне.

Самое большее удовольствие она получала от уроков верховой езды. На этих занятиях трудности настигли не её, а тех, кто её учил. Очень быстро постигнув премудрости дамской посадки, Элен предпочитала носиться вскачь, не слушая окриков. Но, надо сказать, такая посадка её не устраивала, и Элен стала искать способ получить разрешение сидеть на лошади по-мужски. Долгое время ничего придумать не удавалось, а просто попросить она не решалась, зная, каков будет ответ. Помог, как всегда, случай.

Это произошло весной. Возле конюшни обитало несколько огромных лохматых собак. Они несли здесь охранную службу, сидя на цепи. Злобные, недоверчивые звери признавали лишь того человека, который их кормил. Ему они позволяли чистить свои конуры, расчёсывать шерсть, слушались его команд. Звали его Марек. И вот как-то раз, когда Марек отправился закупать провиант для своих питомцев, один из псов внезапно получил свободу: перетёрлось кольцо, крепившее цепь к стене. Недоверчиво переступив лапами круг, вытоптанный многими собаками, Волк (так звали собаку) отправился изучать новую территорию. Увидев цепного пса на свободе, люди разбежались, кто куда. Погонявшись за мелькавшими тут и там ногами и никого не поймав (больно надо!), Волк, принюхиваясь и подняв хвост, направился прочь от конюшни прямиком в сад. Там, в беседке, Элен старательно делала вид, что вышивает. Это занятие не входило у неё в разряд доставляющих удовольствие, но требования пани Марии, а, значит, и дяди Яноша, нужно было выполнять. В очередной раз подняв глаза от пялец, она обнаружила напротив входа в беседку огромного лохматого пса, разглядывавшего её. Элен, привыкшей управляться с любыми собаками в таборе, просто не пришло в голову, что нужно бояться. Она, скорее, обрадовалась возможности отвлечься от рукоделия. Она отложила вышивку и спустилась в сад навстречу собаке. Волк смотрел на девочку в недоумении: до сих пор ни один человек не приближался к нему столь беспечно и без тени страха или настороженности. Человек протягивал руку ладонью вверх. Потом человек присел, оказавшись ниже стоящего пса, и тихо с ним заговорил. Волк озадаченно склонил голову на бок. Потом тоже осторожно присел на мягкую траву. Внутреннее напряжение не спадало: человек был незнакомый, хоть и вёл себя тихо, да к тому же был настолько мал, что пёс постепенно успокоился, шерсть на загривке опустилась. А дальше произошло нечто действительно странное. Девочка встала, подошла к Волку, подняла валявшуюся на земле цепь, взялась за ошейник и потянула собаку в сторону конюшни. Кусать её почему-то не хотелось. А она продолжала говорить с Волком, что-то спрашивая и сама же отвечая.