Патент АВ - Лазарь Лагин

Ознакомившись с этим письмом, Аврелий Падреле не испытал ничего, кроме чувства облегчения. После свидания с Примо Береника перестала для него существовать. Теперь им владела одна только мысль: как бы доказать брату свои права на его любовь и на свою законную долю богатства фирмы.

Рассчитавшись с отелем, он быстро собрал свои вещи и в десять часов двадцать две минуты вечера отбыл в Бакбук.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА ПЕРВАЯ, о том, что сделал доктор Попф, когда он остался один и, кстати, об аптекаре Бамболи и его жене

Нам нужно вернуться на пять дней назад, чтобы рассказать, что предпринял доктор Стифен Попф, когда он после отъезда Береники остался один.

Несколько раз он внимательно и очень медленно, с трудом вникая в смысл слов, прочел записку, которую подала ему заплаканная вдова Гарго. Потом, не промолвив ни слова, он положил записку в карман.

Вдова Гарго, всхлипывая, сказала:

— Поезд уходит в два с минутами.

Доктор вяло согласился:

— Да, как будто.

Вдова Гарго сказала:

— А теперь еще половина второго.

Доктор Попф снова согласился:

— Да, как будто.

Но, вопреки надеждам доброй вдовы, он не бросился на вокзал догонять и удерживать Беренику. Тяжело ступая по лестнице, поднялся к себе в кабинет и просидел там до тех пор, пока, по его расчетам, поезд не отошел в Город Больших Жаб. Тогда он спустился вниз, осунувшийся, молчаливый, со злой поперечной складкой на лбу. Ему встретилась вдова Гарго, хотела сказать что-то сочувственное, он крепко, но не больно сжал в своей большой ладони ее руку, тихо промолвил: «Прошу вас, не надо!» И пока она, вконец растроганная, готовила для него обед, он возился в хлеву со своими питомцами.

Незаметно подкрались вечерние сумерки, заморосил противный холодный дождик, тихо застучал по крыше хлева, неприветливо зашелестел в вянущей листве кустов. Попф вернулся в дом, умылся, переоделся, поковырялся в котлете, выпил немного вина, перебросился несколькими словами с пригорюнившейся вдовой Гарго и отправился с визитом к аптекарю Бамболи и его супруге.

Его не ожидали, но встретили в высшей степени сердечно. Он сказал, что Беренике пришлось экстренно выехать к заболевшей матери, и что она не успела забежать к ним проститься, о чем весьма сожалела и просила им передать. Супруги Бамболи очень мило выразили надежду, что матушка госпожи Береники не замедлит поправиться, и они снова получат удовольствие встречаться со своей прелестной соседкой.

Пока доктор и супруги Бамболи, выполняя ритуал приличий, беседуют о погоде, мы расскажем читателю о супругах Бамболи и таинственной причине, побуждавшей их в свое время так преданно ухаживать за болевшим доктором.

При первом знакомстве чета Бамболи вызывала невольную улыбку. И в самом деле — трудно было вообразить себе более комическую пару.

Непомерно длинные ноги, почти такие же длинные руки, длинное бледное лицо и длинные прямые пепельные волосы, спускавшиеся редкими прядями на покрытый преждевременными морщинами лоб, — все это, как мы уже говорили в самом начале нашего повествования, делало аптекаря очень некрасивым. Но выражение искреннего доброжелательства, никогда не сходившее с его лица, смягчало первое впечатление.

Жена его, не устававшая противоречить ему во все время их совместной жизни и часто доводившая своего почтенного супруга до глубочайших размышлений о смысле жизни, сопровождавшихся не менее глубокими вздохами, представляла собой полную противоположность ему и внешними своими данными. Она была невысока, толста, коротконога, но очень подвижна, ее черные короткие волосы курчавились, как у барашка, морщин на лице ее не было, чем она чрезвычайно гордилась; она отличалась завидным здоровьем и поразительным многословием при отлично поставленной дикции. Руки же ее были столь коротки, что было просто непонятно, как она ими управлялась по хозяйству и еще успевала время от времени отшлепать того или иного из своих четырех мальчишек.

За всем, сказанным выше, чета Бамболи жила дружно и четырнадцатый год плечом к плечу вела упорный, но пока безрезультатный бой за то, что в Аржантейе называется «приличной жизнью».

Уже давно супруги вышли из того возраста, когда мечтают стать миллионерами, и все же не переставали верить, что когда-нибудь судьба им улыбнется. Надо только не упустить возможность крепко схватить за хвост волшебную жар-птицу — и тогда начнется замечательная жизнь с достойным положением в обществе, без страха перед старостью, без назойливых кредиторов и неаккуратных должников. Особенно им хотелось, чтобы все четыре их сорванца могли выбиться в люди, стать инженерами, врачами, адвокатами. Для этого требовались деньги, большие деньги, которые, конечно, никак не удавалось выжать из убогой аптеки.

Можно поэтому легко понять, что таинственное изобретение, над которым работал доктор Попф, должно было возбудить в неудачливом аптекаре некие надежды. Уже не один месяц он думал, как бы подступиться к доктору и предложить ему свои услуги для наиболее выгодной реализации его будущего изобретения. Он совсем уже собрался поговорить с Попфом, когда тот слег в постель. На семейном совете супруги Бамболи, которым, впрочем, Попфы нравились и сами по себе, решили всячески помогать Беренике, чтобы стать своими людьми в семье доктора.

И вот теперь, когда впервые по выздоровлении доктор Попф пришел в гости, аптекарь решил не упускать такого удобного случая. Передоверив жене светскую часть беседы, он стал лихорадочно обдумывать, как бы ему получше и потактичней начать. И вдруг, сверх всякого ожидания, доктор сам заговорил о своем изобретении.

Он сразу взял быка за рога:

— Вы, может быть, помните, господин Бамболи, я вам еще в день нашего приезда вскользь сообщил, что работаю над одной научной проблемой?

Супруги Бамболи обменялись быстрыми взглядами, полными самого глубокого значения. У аптекаря бешено заколотилось сердце, у его жены от радостного волнения проступила слезинка и медленно покатилась по смуглой крутой щеке. Глухо, словно из-за стены, доносился до них голос Попфа:

— Вас не должно удивлять, что я пришел с этим разговором именно к вам. У меня нет в Бакбуке людей более близких.

Оба его слушателя растроганно закивали головами, а аптекарша прошептала:

— Ах, дорогой доктор, мы ваши друзья, самые искренние и преданные друзья!

Попф продолжал:

— На этих днях я закончил свою работу. Хотели бы вы узнать, в чем сущность моего изобретения?

— О, доктор! — с милым укором воскликнула аптекарша. — Как вы могли в этом сомневаться?

— Можете быть уверены, — добавил аптекарь, — все, что вы расскажете, останется строго между нами.

— Наоборот, — сказал Попф, — я буду весьма признателен, если вы поделитесь тем, что от меня услышите, со всеми, кто захочет вас выслушать…

На другой день весь Бакбук был поднят на ноги удивительными сообщениями об изобретении доктора Стифена Попфа. Супруги Бамболи постарались на славу, да и кому бы на их месте не доставило наслаждения быть распространителем таких небывалых вестей.

С мельчайшими подробностями рассказывали они о том, как к ним вечером пришел доктор Попф, как он приступил к своему рассказу и как они сначала даже не могли поверить, что это правда, и как он их потом повел к себе и показал шкуры каких-то непонятных животных, а потом когда они хорошенько присмотрелись, то оказалось, что это шкуры гигантских крыс и морских свинок, которых доктор вырастил, а потом умертвил; и как он потом повел в хлев и показал там обыкновенную свинью, барана и быка, которые десять дней тому назад, когда он их купил, были еще сосунками; и как он потом распростился с супругами Бамболи и пошел в редакцию газеты, чтобы поместить в ней объявление, которое, честное слово, будет читаться как самый увлекательный фантастический роман.

Никогда еще аптека господина Бамболи не продавала за один день столько бутылок минеральной воды. Бакбукские граждане ходили в нее только для того, чтобы иметь предлог поговорить с аптекарем. А тот находил возможность ввернуть в разговоре, как бы между прочим, что доктор Попф попросил его проконсультировать с точки зрения делового человека текст объявления, которое завтра появится в газете.

— Конечно, — добавлял он при этом каждый раз, — я не мог отказать в этой маленькой любезности ученому, с которым мы дружим семьями.

Вдруг вспомнив о том, что доктор Попф тяжело болел, его коллеги-врачи один за другим удостоили его своим посещением, чтобы лично удостовериться, в хорошем ли он сейчас пребывает здоровье. Они благосклонно принимали приглашение ознакомиться с его лабораторией, его чудесными питомцами и посмотреть шкуры гигантских крыс и морских свинок. Они благодарили дорогого коллегу «за давно, увы, неиспытанное чувство научного удовлетворения, которое он им доставил», поздравляли с успехом и уходили, полные зависти к «этому развязному выскочке». А своим пациентам они весьма прозрачно намекали, что врач, любящий свое дело, никогда не позволит себе отвлечься хоть на миг от своей специальности и что, слава богу, они достаточно любят свою благородную специальность и имеют достаточно солидной практики, чтобы не отвлекаться от нее для каких бы то ни было посторонних работ. И ясно было каждому здравомыслящему человеку, что лечиться надо именно у таких врачей, как они.