Лондон в огне - Эндрю Тэйлор

очень вас прошу, как можно быстрее произведите расчеты и перенесите их на чистовой вариант. Вы ведь сможете работать здесь? Служанка принесет вам все, что понадобится. Во второй половине дня я зайду за чертежами по дороге в Уайтхолл.

Хэксби поклонился.

— Когда будете отправлять девушку в лавку, пожалуйста, заодно велите ей купить еще песка. Моя песочница совсем иссякла, и письмо, которое я писал вчера вечером, из-за чернильных разводов выглядит просто неприлично. Чьими услугами вы пользуетесь?

— Финчинга, его лавка возле Темпл-Бар.

Рен взял трость.

— Еще возьмите графит для карандашей. — Доктор в первый раз взглянул на Кэт. — Будете идти обратно — проследите, чтобы бумага не испачкалась и не намокла. Главное, не мните ее и смотрите, чтобы на ней не осталось никаких следов.

Не поднимая глаз, Кэт сделала книксен.

— Вы уверены, что ей можно доверить такое дело? — спросил Рен. — На вид она совсем ребенок.

— Джейн старше, чем кажется, сэр. Она очень смышленая, надежная, а еще весьма проворная.

— Что ж, вам виднее.

Хэксби и Кэт молча слушали, как доктор Рен спускается, постукивая тростью по ступеням. Снизу донеслись голоса, его и госпожи Ноксон, а потом хлопнула входная дверь.

— Почему вы в тот раз убежали? — спросил Хэксби.

— Прошу прощения, сэр. — Отговорка пришла ей в голову быстро. — Меня ждали здесь. Госпожа Ноксон велела мне не задерживаться в соборе Святого Павла.

— Не будь я таким безголовым, сегодня непременно вернул бы вам плащ. Вы тогда забыли его во дворе Дома конвокаций. А теперь к делу — мне понадобится бумага для тонкой работы, два квира[8]. Возьмите с собой вот этот испорченный листок и покажите торговцу. И формат, и качество должны быть точно такими же.

Кэт взяла листок. Ее пальцы дрожали так, что бумага заколыхалась в воздухе.

Этот день оказался счастливее, чем все унылые годы, прошедшие с тех пор, как Кэт покинула тетушкин дом в Чампни и переехала к Олдерли.

Когда Кэт вернулась из писчей лавки, Хэксби стоял, склонившись над длинным столом, повернутым под прямым углом к одному из высоких окон. Он трудился над какими-то цифрами. Левая рука чертежника придерживала правую. Кэт не решилась спросить, что с ним. Возможно, он слишком увлекается спиртным, хотя девушка не замечала в его комнате бутылок. Но один из секретарей дяди Олдерли страдал этим пороком и, если верить Эдварду, умер в бреду на заднем дворе пивной.

Хэксби поднял взгляд на Кэт и велел ей показать покупки.

— Хорошо, — произнес он. — Вы умеете делать чернила?

— Да, сэр.

— Тогда этим и займетесь. Нужно целиком заполнить эту склянку.

Он указал на второй стол в углу комнаты. Рядом с пустой склянкой лежали чернильные орешки, купорос и гуммиарабик.

— Возьмите вон тот горшок с дождевой водой. Она чище и лучше течет.

Довольная Кэт с головой погрузилась в работу, то и дело бегая из гостиной господина Хэксби на кухню и обратно, собирая все, что необходимо для работы. Она заметила, что на столе у окна уже стоят чернила. Что, если господин Хэксби ее проверяет?

Он продолжил свои расчеты. Через полчаса Хэксби подошел к Кэт, чтобы посмотреть, как успехи. Изготовление чернил — дело не быстрое.

— Отвлекитесь пока. Хочу вас испытать. Посмотрим, как вы справитесь. В тот раз вы сказали мне, что умеете читать и писать.

— Да, сэр.

Он взял с полки книгу, открыл ее на титульном листе и положил на стол. Хэксби указал на заглавие:

— Что здесь написано?

Кэт склонилась над страницей:

— «I quattro libri dell’architettura di Andrea Palladio». — Она спотыкалась на незнакомых словах, но упорно продолжала разбирать их слог за слогом. — «Ne’ quali, dopo un breve trattato de’cinque ordini, & di quelli avertimenti, che…»[9]

— Достаточно.

— Извините, сэр, я не знаю итальянского, и…

— Но вы поняли, что текст на итальянском, а этого я не ожидал. Проведем еще один эксперимент.

Хэксби взял лист испорченной бумаги, который она брала с собой в лавку в качестве образца, и велел Кэт при помощи грифеля и линейки чертить линии разной длины, стараясь, чтобы они были как можно тоньше и светлее.

Кэт села за стол у окна, положив бумагу на доску, которой пользовался господин Хэксби. Во время работы она обратила внимание на то, как он ходит по комнате, рассматривая изготавливаемые ею чернила, заглядывая в свою записную книжку и дергая себя за длинные пальцы так, будто они причиняли ему беспокойство.

Видимо, господин Хэксби следил за ней, потому что стоило Кэт закончить, как он тут же склонился над листом.

— Хорошо. Теперь возьмите это перо… нет, другое, с наконечником потоньше. Его нужно очинить. Когда закончите, поверх карандашных линий начертите чернильные.

Это дело заняло гораздо больше времени. Подобная работа ошибок не прощает. Наконец Кэт выполнила задание, но осталась не совсем довольна результатами.

— Вот здесь, с краю, небольшая клякса, — заметил господин Хэксби. — И хотелось бы, чтобы линия внизу была поровнее. Но в остальном вы неплохо справились. А теперь тем же пером напишите рядом несколько слов: «Кристофер Рен delineavit»[10]. Маленькими, аккуратными, изящными буквами.

Кэт устремила на Хэксби испытующий взгляд:

— Я не понимаю, сэр, что это значит, сэр.

— А вам и не нужно. Выполняйте.

Кэт стала медленно выводить слова на бумаге.

— Хорошо. Почерк прямо как у секретаря. Где вы научились так писать?

— В детстве я служила у пожилой леди, которая жила в деревне. — Кэт придумала объяснение еще во время работы, поэтому сейчас даже не запнулась. — Моя госпожа обучила меня письму, и я ей помогала, особенно когда она стала слаба глазами. В молодости госпожа ездила в Италию, она интересовалась архитектурой. — Кэт указала на чертежи на столе. — А потом она умерла, и я перебралась в Лондон.

В некотором смысле сочиненная ею история была почти правдивой, насколько ложь вообще может быть правдивой: пожилой леди была тетушка Эйр. Перед смертью она отдала Кэт ящичек с чертежными инструментами, изготовленными в Италии. А сам ящичек был инкрустирован слоновой костью.

— Госпожа хорошо вас обучила, и сегодня вы мне поможете еще с одним делом. — Пальцы Хэксби затрепетали. — Вот с этим.

Господин Хэксби трудился над планом здания Таможни на Темзе. Старому было больше сотни лет, и оно полностью выгорело при Пожаре. Чертежи были почти готовы, но накануне доктор Рен предложил важные усовершенствования, касавшиеся южного фасада,