Заратустра. Танцующий Бог - Бхагаван Раджниш

Я слышал, что однажды в кабаке один парень выпил слишком много и устроил большой шум — он швырял стулья, дрался, кричал, оскорблял посетителей и требовал еще и еще вина.

Наконец, хозяин сказал ему:

— Ну хватит. Сегодня ты больше ничего не получишь, - и распорядился, чтобы швейцар вышвырнул его через парадный вход.

Хотя парень был вдребезги пьян, даже в таком состоянии он помнил, что там была задняя дверь. Нащупав в темноте вход, он пробрался обратно в кабак и заказал выпивку.

Хозяин сказал:

— Опять? Я сказал тебе, что сегодня ты больше ничего не получишь!

Этот человек сказал:

— Что-то я не пойму: ты что, хозяин всех кабаков в этом городе?

Эго знает не только заднюю дверь — оно может проникнуть и через окно. Оно может войти даже через небольшую щелочку в крыше. Вы очень уязвимы, когда речь идет об эго.

Заратустра — не учитель кротости, потому что все учения о смирении провалились. Он учит достоинству. Он учит гордости, и он учит силе, а не слабости, нищете духа и кротости. Эти учения помогали держать человечество в стадии верблюда. Заратустра хочет, чтобы с вами произошло превращение. Верблюд должен превратиться во льва, и он выбрал прекрасный символы, очень емкие и значительные.

Верблюд, наверное, самое безобразное животное во всем существовании. Вы не можете улучшить его безобразие. Что вы можете сделать? Это уродство. Кажется, что он пришел прямиком из ада.

Выбор верблюда в качестве символа самого низкого сознания совершенно правилен. Нижайшее сознание человека искалечено, оно хочет порабощения. Оно боится свободы, потому что боится ответственности. Оно готово к тому, чтобы его нагрузили как можно более тяжелой ношей. Оно радуется тяжелой поклаже; точно также радуется и низкое сознание — когда его нагружают знаниями, которые заимствованы. Ни один человек с чувством собственного достоинства не позволит нагрузить себя заимствованными знаниями. Оно нагружено моралью, которую мертвое передало живому; это господство мертвого над живым. Ни один человек с достоинством не позволит мертвому управлять собой.

Человек с самым низким уровнем сознательности остается невежественным, бессознательным, неосознающим, он крепко спит — потому что ему все время дают яд поверий, слепой несомневающейся веры, которая никогда не говорит «нет». А человек, который не может сказать «нет», потерял свое достоинство. Человек, который не может сказать «нет»... его «да» ничего не значит. Улавливаете смысл? «Да» значительно, только после того, как вы научились говорить «нет». Если вы неспособны сказать «нет», ваше «да» бессильно, оно ничего не значит.

Поэтому верблюд должен превратиться в прекрасного льва, готового умереть, но не встать на колени. Вы не сможете сделать изо льва вьючное животное. У льва есть достоинство, которым не может похвалиться ни одно другое животное: у него нет сокровищ, нет царств; его достоинство в стиле его жизни — безбоязненности, бесстрашии перед неизвестным, готовности сказать «нет» даже с риском умереть.

Эта готовность сказать «нет», это бунтарство полностью очищает его от пыли, оставленной верблюдом — от всех следов и отпечатков верблюда.

И только после льва — после великого «нет» — возможно священное «да» ребенка.

Ребенок говорит «да» не потому, что боится. Он говорит «да» потому, что он любит, потому что он доверяет. Он говорит «да» потому, что он невинен; он не может предположить, что его обманут. Его «да» — это абсолютное доверие. Оно исходит не из страха, но из глубокой невинности. Только это «да» может вести его к предельной вершине сознательности — тому, что я называю божественным.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, способного к почитанию: всего самого трудного и тяжелого жаждет сила его.

«Что такое тяжесть?» — вопрошает выносливый дух, становится как верблюд на колени и хочет, чтобы его хорошенько навьючили. Верблюду, самому низкому виду сознания, присуще желание встать на колени, и чтобы его как можно тяжелее навьючили.

«Герои, в чем наибольшая тяжесть? — вопрошает выносливый дух. — В том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей». Но для сильного человека, для льва внутри вас, наибольшая тяжесть принимает совершенно другое значение и другое измерение — она в том, чтобы я мог взять все это на себя и возрадовался силе своей. Его единственная радость — в его силе. Радость верблюда - только в том, чтобы быть послушным, служить, быть рабом.

Не означает ли это: унизиться, чтобы причинить боль высокомерию своему?

Или это значит: расстаться с нашим делом, когда празднует оно победу? Или подняться на высокую гору, чтобы искусить искусителя?

Или это значит: любить тех, кто нас презирает, и протянуть руку призраку, который стремится запугать нас?

Все это, все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному тяжелой поклажей верблюду, спешащему в пустыню, торопится в свою пустыню и он.

Низшее состояние сознания знает лишь жизнь пустыни — где ничего не растет, ничто не зеленеет, где не цветут цветы, где все мертво и, насколько хватает взгляда, это — бесконечное кладбище.

Но там, в безлюдной пустыне, свершается второе превращение: там львом становится дух. Даже в жизни того, кто бредет наощупь во тьме и бессознательности, бывают моменты, когда какое-нибудь событие, словно молния, пробуждает его, и верблюд перестает быть верблюдом: происходит превращение, преображение.

Гаутама Будда оставил свое царство в двадцать девять лет по этой причине: внезапная молния, и верблюд превращается во льва.

Когда он родился, призвали всех великих астрологов царства, потому что он был единственным сыном великого императора, и родился он, когда император был стар. Всю свою жизнь он молился, всю свою жизнь он желал иметь ребенка; а иначе кто бы стал его наследником? Всю жизнь он сражался, захватывал земли и создавал обширную империю. Для кого? Рождение Гаутамы Будды было великой радостью, и он хотел знать во всех подробностях будущее этого ребенка. Во дворце собрались все великие астрологи. Они совещались несколько часов, и царь вновь и вновь спрашивал: «Что вы решили? Почему вы говорите так долго?»

Наконец, самый молодой... Потому что все старые были в большом замешательстве. «Что сказать?» Положение было таково... все они придерживались одного мнения. Однако самый молодой из них встал и сказал:

— Они старые люди и не хотят говорить то, что может огорчить вас. Но кто-то должен разбить лед.

У вас родился очень странный ребенок. Его будущее нельзя предсказать определенно, потому что у него два будущих. Несколько часов мы обсуждали, какое из них перевешивает; оба они весят одинаково. Мы никогда не встречались с таким ребенком.

Царь сказал:

— Не волнуйтесь. Скажите мне всю правду. И астролог, при всеобщем согласии, сказал:

— Ваш ребенок либо станет величайшим императором, какого когда-либо знал мир, чакравартином, либо он отречется от царства и станет нищим. Вот почему мы медлили, мы не находили слов, чтобы сказать вам об этом. Обе возможности имеют равный вес.

Царь был очень озадачен и спросил:

— Можете ли вы мне что-то посоветовать? Есть ли какой-нибудь способ не дать ему отречься от царства и превратиться в нищего?

Они предложили всевозможные средства: в частности, что он не должен знать о болезнях, старости, смерти, саньясинах. Его следовало содержать таким образом... почти слепым к этим реалиям, ведь все что угодно могло привести в движение идею отречения от мира. Царь сказал:

— Не беспокойтесь. Я позабочусь обо всем этом.

Для него построили три разных дворца на разные времена года, так что он никогда не чувствовал ни жары, ни холода, ни больших дождей. Были созданы все удобства. Наняли садовников: «Он не должен видеть ни одного мертвого листа, облетевшего цветка, поэтому ночью полностью очищайте сад от увядших цветов и листьев. Он должен видеть только молодость, только свежие цветы».

Когда пришло время, он был окружен самыми красивыми девушками царства. Вся его жизнь состояла из удовольствий, развлечений, музыки, танцев, прекрасных женщин — и он ни разу не видел болезни.

Когда ему было двадцать девять лет... каждый год устраивалось празднество, вроде молодежного фестиваля, и принц должен был торжественно открывать его; он открывал его много лет; дороги перекрывались, людям приказывалось запереть стариков и старух дома. Но в этом году... Это очень красивая история: до сих пор она вполне может быть исторической правдой. Начиная с этого места, в нее вступает нечто мифологическое, но это мифологическое важнее исторических фактов.

История повествует, что Боги в небесах... Вы должны знать, что джайнизм и буддизм не верят в одного Бога, они верят, что каждое существо, в конце концов, станет Богом.