Легенды Дерини - Кэтрин Куртц

— И прошу тебя, Господи, пусть не будет больше между ними никаких раздоров, — выдохнул вслух Дункан и закрыл глаза, вызывая перед внутренним взором все эти счастливые картины. Настоящий свадебный день, счастливый свадебный день, — с куда лучшими трубачами, чем этот несчастный необученный мальчик на крепостной стене, — и собор святого Тейло, до отказа забитый нарядными гостями…

— Отец наш Небесный, пусть воцарится покой… Пусть мы с Марисой сумеем восстановить мир между нашими семьями в знак благодарности за ту любовь, что наши семьи подарили своим детям. Теперь, когда мы повзрослели, мы можем это сделать для них!

Тот день, когда он придет, будет днем серебряных одежд и сладкого аромата церковных благовоний. Это будет день священников и принцев крови, день единения двух кланов и воцарившегося спокойствия на границах королевства. Но сегодня ночью было время тайны и священного уединения для юноши и девушки, почти еще подростков, у которых, однако, оказалось больше здравого смысла, чем у тех, кто называли себя мужчинами. В эту ночь надлежало склониться перед единственным надежным, непоколебимым, достойным доверия якорем в этой ужасающей буре, полной неприкрытых угроз и обещаний жестокости. Ночь, когда Марисе Мак-Ардри и Дункану Мак-Лайну надлежало предать себя в руки Господа и позволить Ему соединить их во плоти во веки веков.

Скоро она будет здесь. Дункан поднялся с молитвенной скамеечки, бездумно отряхнул мягкий замшевый дублет, бросил быстрый взгляд, чтобы убедиться, ровно ли лежит на плечах его клетчатая накидка, — все должно быть в идеальном порядке, насколько это возможно в таких обстоятельствах… в ожидании того прекрасного дня, когда все случится по-настоящему. Он был Мак-Лайном, потомком владетелей Кирни и Кассана, — а по матери Корвином из древнего и великого деринийского рода, — и он вызвал бы на поединок чести любого, кто усомнился бы в том, что он — достойная пара для своей возлюбленной!

Склонившись перед алтарем, дабы попросить прощения за этот миг дерзкой гордыни, Дункан опустился на скамью в первом ряду, стиснул руки между коленей и приготовился ждать. Его мысли блуждали, и он невольно засмотрелся на крошечные розы и на львов, что вышила на манжетах рубашки Мариса. Они напомнили ему об огромном гобелене с геральдическими знаками, висящем в парадном зале замка, — том самом, за которым каких-то несколько часов назад они с Марисой прятались, испуганно затаив дыхание… Неужто это и впрямь было только сегодня? Ему казалось, что с тех пор прошли многие годы…

— Это все твои проклятые родичи виноваты! Они не знают ни порядка, ни почтения к старшим! — приграничный акцент Каулая Мак-Ардри от волнения и скорби сделался еще заметнее. — Мой мальчик… Мой славный, храбрый мальчик мертв! А ты говоришь, чтобы я об этом забыл! Забыл! — Граф Траншайский взревел от невыразимого гнева и боли. — Ты бы так не говорил, будь это твой собственный отпрыск… да будет Господь мне свидетелем, герцог Кассанский!

Дункан Мак-Лайн невольно поморщился, скрываясь за гобеленом и сжимая руку Марисы с такой силой, что у нее даже занемели пальцы. Он никогда не мог и вообразить, чтобы столь высокий и гордый титул, как у его отца, кто-то смел произнести подобным тоном, — словно это было худшее из ругательств. Он ждал, едва осмеливаясь вздохнуть, что последует неминуемый взрыв. Джаред был человеком необычайно терпеливым, — как прекрасно знал его сын по собственному опыту, — но сейчас в доме царило столь невероятное напряжение, что даже сам воздух в замке Кулди мог в любой момент разразиться снопами искр, словно от неудачного колдовства Дерини. Миролюбие герцога было не беспредельным. Да при таких обстоятельствах и сам святой Тейло наверняка не выдержал бы и ответил угрозами на угрозы!

Однако в напряженной тишине голос Джареда прозвучал громко, но на диво спокойно:

— Я вполне готов к тому, что следующими твоими словами будут: «Свершившегося правосудия недостаточно».

В ледяном тоне герцога Кассанского невозможно было уловить ни тени эмоций. Так всегда действовали Мак-Лайны, когда сталкивались с политической ситуацией, из которой не существовало достойного выхода. Хотя Дункан и не видел сейчас отца, но вполне мог представить себе, как тот стоит, гордо расправив плечи и упираясь сжатыми кулаками в бедра, взирая на своего скорбящего соседа и стоически вынося несправедливые обвинения, которые обрушивает на него Каулай в своем горе.

Синие глаза его блестели как зимний лед, на лице была написана решительность и суровость, — в такие мгновения Джареда окружал ореол суровой царственной решимости, которая всегда внушала Дункану с Кевином подлинное благоговение. Джаред в эти минуты так отличался от обычных людей, что оставалось лишь умолять его о прощении и надеяться, что, успокоившись, он вновь станет обычным человеком… Дункан ощутил даже жалость к Каулаю, хотя и опасался, что сейчас герцог Кассанский ничем не сможет пробить панцирь гнева и скорби, которым окружил себя отец, потерявший сына в бессмысленной драке.

— Так что же, ты желаешь, чтобы я отдал тебе жизнь одного из своих сыновей за жизнь твоего? — продолжил Джаред… и теперь уже Мариса вцепилась в ладонь Дункана, больно царапая кожу ногтями. — Или ты предпочтешь затеять кровную месть… что приведет к тому же самому результату? Каулай, во имя любви к Господу нашему, образумься. Неужто новые убийства вернут Ардри из мира мертвых? Умоляю тебя… успокойся! Человек, убивший твоего сына, был и сам казнен на месте. Твоего сына, хотя он не был женат и не породил на свет наследников, все же будут оплакивать женщины и дети… У моего человека была семья, и теперь они остались без кормильца. Неужто этого тебе недостаточно?

— Недостаточно, — отрезал Каулай столь же холодным и ровным тоном, как у Джареда, но полным столь невыразимой муки, что Дункан не выдержал и отвернулся, уткнувшись лбом в плечо Марисы, ибо, будучи Дерини, он не в силах был выдержать подобного наплыва чувств… — Потому что это мой сын мертв, и, как ты верно сказал, я не способен вернуть его. Потому что я не забуду до конца своих дней, что его убил один из Мак-Лайнов. Ты слышишь, герцог Кассанский, рука жителя Приграничья пролила кровь сородича! Хоть ты и стал больше похож на жителя долины, потому что с каждым годом все больше времени проводишь при дворе Халдейнов, но ты не можешь не знать, что у нас, в нагорьях, долгая память.

— Ты слепец, Каулай, но я от всей души сострадаю тебе, — со вздохом отозвался Джаред. — Однако помяни мое слово… Если ты вздумаешь вернуться на землю Мак-Лайнов с оружием, в поисках возмездия, которое уже было даровано, то мы дадим тебе такой отпор, которого эти нагорья никогда не забудут. Ибо больше всего на свете я не выношу одного: когда у человека есть голова на плечах, но он отказывается мыслить здраво!