Булатный перстень - Дарья Плещеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На третий день после отплытия случилось событие, совершенно незначительное — капитану второго ранга Михайлову упал на ногу топорик. Михайлов вскрикнул, ругнулся, опытный во всех делах боцман Елманов тут же пощупал ногу и установил, что косточки целы, прочный башмак их спас, даже незачем ходить к лекарю Стеллинскому. И точно — через час Михайлов не ощущал боли и не хромал. Но чертов топорик все же вмешался в его судьбу…
Глава шестая
ЛАЗУТЧИЦА
— Тетенька Сашетта, миленькая, у меня к вам дело, — сказала Мавруша. — Коли не вы — никто не поможет.
— Не зови меня тетенькой, — тут до Александры дошло, что словами этой беды не избыть. — Опять тетенькой назовешь — в музыкальные лавки за нотами не поедем.
— Да неловко… вы же старше… намного…
Маврушины мучения Александре отчего-то были приятны. Похожая на обезьянку смугловатая девица должна была после ангельского житья в Смольном опуститься наконец на грешную землю и привыкать к правилам человеческого общежития, для чего необходимо жестоко истребить в ней повадки смольнянки. Права тетка Федосья Сергеевна — с такими повадками и красавца-жениха не сыскать.
— Сашетта? — спросила девушка, видя, что Александра демонстративно занята рисованием очередного букета в синей стеклянной вазе и на «тетеньку» отзываться не собирается.
— Что, голубушка?
— Помогите мне найти мою лучшую подругу!
— Она пропала? Из Смольного?
— Ее родители забрали до срока, чтобы отдать замуж, жених уезжал за границу, сама государыня позволила. И мы условились, что она мне напишет, укажет адрес, а она все не пишет да не пишет!
— Так до тебя ли ей? Может, она в тягости или уж родила. Какая тут переписка?
— Мы в вечной дружбе поклялись!
— И как же зовут подругу?
— Поликсена Муравьева.
— Муравьевых много. Из каких она Муравьевых?
Мавруша задумалась. О семействе подруги она почти ничего не знала. Поликсену-Мурашку обычно навещала какая-то пожилая дама, иногда — две дамы, она называла их тетками.
— Давай начнем с другого конца, — решила Александра. — Не так часто смольнянок до окончания курса забирают. Я попробую съездить к госпоже Ржевской. Тем более — давно у нее не была, недели две, а она зовет. Она из смольнянок, навещает вашу Лафоншу, во фрейлинах год ходила, и с большим, и с малым двором хорошо знакома. Может, чего присоветует.
— Ай… Сашетта! — закричала Мавруша. — Ржевская — это та, что была дочкой господина Бецкого?
— В каком смысле — была дочкой?
— Он ее после выпуска к себе забрал, и она у него жила, покамест он ее замуж не выдал.
Конечно, следовало приучать Маврушу к светской жизни, но начинать с истории госпожи Ржевской Александра не рискнула. Пусть уж хранит в душе уважение к человеку, без которого и Воспитательного общества благородных девиц не существовало бы.
Когда государыня решила устроить в столице заведение для девиц наподобие французского Сен-Сира, она привлекла к участию Ивана Ивановича Бецкого. О ее дружбе с этим почтенным старцем ходили фривольные слухи — будто он был ее подлинным отцом: по слухам, Бецкой, будучи секретарем при русском после в Париже, был представлен герцогине Иоганне-Елизавете Ангальт-Цербстской и поладил с ней, а вскоре родилась у герцогини дочь Фредерика. Но в такой подоплеке не было нужды — государыня всегда любила знающих и начитанных собеседников, а Бецкой десятилетиями только тем и занимался, что сам себя образовывал, набивал голову модными философскими идеями и сводил знакомство с лучшими умами Европы.
В дела государственные он не мешался, и Екатерина нашла для него самое разумное применение, доверив ему воспитание молодого поколения. Вскоре после «шелковой революции» шестьдесят второго года Бецкой был назначен президентом Академии художеств, потом взялся за создание Воспитательного общества благородных девиц, главным попечителем которого стал, потом определен еще и шефом сухопутного шляхетского кадетского корпуса. Позже он открыл воспитательные дома — сперва в Москве, затем в Санкт-Петербурге, и тратил много времени на то, чтобы создать особую воспитательную систему для взрастания новой породы людей — добродетельных, с изобретательным разумом, открытым сердцем, знающих и соблюдающих правила гражданской жизни.
И надо ж тому случиться, чтобы семидесятилетний старец, кому уже пора подумать о душе, влюбился со всей страстью кадета-молокососа в юную воспитанницу! Скорее всего, им овладело платоническое чувство, но хлопот оно всем доставило изрядно. Избранницей Бецкого стала умница и музыкантша Глафира Алымова.
Бецкой действительно громко объявил, что будет печься о ней, как о родной дочери, хотя никаких бумаг по этому случаю не подписал, да и не мог — жива была Глафирина мать. Девочка только-только вошла в «серый» возраст, три года пролетели быстро, а когда она уже стала «белой смольнянкой», Бецкой отдался нежному чувству, мало беспокоясь, что скажут люди. Он каждый день навещал свою протеже, утомлял ее странными и смутными беседами, а когда при выпуске потребовался для девушки наряд — одел не хуже придворной дамы, все воспитанницы были в восторге от драгоценных кружев и жемчужных ниток для прически. Потом старик поселил девушку в своем доме, задав тем всей столице загадку: что там меж ними происходит? Полагали, что дело идет к свадьбе, но сам жених никак не мог формально попросить руки и сердца, хотя сцены ревности закатывал регулярно. При этом Глафира была фрейлиной великой княгини — стало быть, весь двор с любопытством следил на этой интригой. Наконец Алымова, осознав свое двусмысленное положение, решилась выйти замуж за поклонника, который как раз подозрительным вниманием не обременял, а просто сделался ей приятен и позвал под венец. Это был Алексей Андреевич Ржевский, чиновник и литератор, старше невесты лет на двадцать. Брак оказался на редкость удачным и счастливым. Сейчас в доме было трое детей, Глафира Ивановна носила четвертого.
В доме Ржевских собирались писатели, поэты, бывали придворные, приезжали бывшие смольнянки первых выпусков, ныне образованные и элегантные дамы. Там можно было не только на след Поликсены Муравьевой напасть, но и начать погоню за Нерецким.
— Я сама поеду туда, — сказала Александра. — А тебе есть чем заняться. Два ночных чепца взялась шить — ни одного не закончила.
— Я дошью, дошью! — пообещала Мавруша. — А что, Сашетта, скоро у нас будет музыкальный вечер?
— Охота блистать в свете? — усмехнулась Александра. — Я придумаю, когда позвать гостей.
— Ай, как хорошо!