Лик Победы - Вера Камша

– Возможно, я, – совершенно спокойно сказал Рокэ Алва.

– Смеетесь, сударь! – в глазах одноухого полыхнул злой огонек.

Лицо Рокэ стало вдохновенным.

– Смеюсь?! Лоренцо, сейчас в этом городе не до смеха! Я не знаю и не желаю знать, кем вы были в прошлой жизни и как очутились на галерах. Забудьте все, что было до этого дня. Виновные пред Создателем и людьми, вспомните, что нет греха, который нельзя искупить! Невинные, простите обидчиков и палачей, они нуждаются в вашем милосердии. А всего сильней в вашем милосердии нуждается Фельп. Вы знаете, не можете не знать, что на пороге враг. Коварный, жестокий, злобный. Бордон всегда ненавидел Фельп, всегда завидовал его славе и наконец напал. Да, к нам идет помощь, но она слишком далеко. Сейчас Фельп может рассчитывать только на преданность своих детей, какими бы они ни были! Сегодня перед лицом Создателя, перед лицом вашего города все равны. Больше нет дуксов, адмиралов, каторжников, воров. Нет богатых и бедных, нет почтенных граждан и нет отверженных, все мы прикованы к фельпскому кораблю одной цепью – цепью любви и верности, и эта цепь дороже золота и крепче стали!

Марсель не узнавал Алву. Так маршал никогда и ни с кем не говорил. Валме не был фельпцем, но даже ему хотелось немедленно броситься в бой. Пусть он чужак, но он спасет ждущий помощи город или умрет с честью под его стенами. Но они не умрут, они победят! Виконт поймал взгляд Луиджи Джильди. Молодой моряк слушал Рокэ, открыв рот. Он не был каторжником, но смотрел так, словно каждое слово Алвы было обращено к нему, да оно так и было – война и общая беда стерли границу между сыном адмирала и клеймеными разбойниками.

– Те, кто готов забыть обиды и встать на защиту родного дома, – неожиданно просто сказал Ворон, – выйдите вперед, и с вас снимут цепи.

Три сотни разбойников, грабителей, убийц шагнули навстречу синеглазому чужаку, позвавшему их на помощь.

Кривой капитан с недовольной рожей подошел к талигойцу и что-то зашептал. Рокэ отстранил надсмотрщика с брезгливой миной.

– Ваше дело не советовать, а снять с них цепи, накормить и одеть.

– Монсеньор, – громко и упрямо сказал фельпец, – как хотите, но я все ж таки скажу.

– А тебя не спрашивают, – крикнул высокий разбойник, – скотина!

– Сам небось не воюет, – подхватил другой, – за чужими спинами отсиживается…

– Эх, попадешься ты нам еще…

– Ночью!

– Хватит, – прикрикнул Алва, – ваше дело – исполнять приказы. Снять цепи да побыстрей, время не терпит.

– Я эту погань не первый день пасу, – окрысился надсмотрщик. – Если расковывать, лучше на берегу, перед выходом, а то мало ли…

– Зачем цепи? – засмеялся Алва, обращаясь не к начальнику Галерного двора, а к замершим каторжникам. – Зачем надсмотрщики? Мне довольно вашего слова. Сдержите его, друзья, а я свое сдержу.

Глава 8

Алат. Сакаци

«Le Chevalier des Coupes & Le Quatre des Êpêes & Le Un des Coupes» [25]1

Клемент дрых без задних лап, а вот Роберу не спалось, хоть умри! Пить было неправильно, идти некуда. Взять, что ли, пример с Альдо и завести подружку? Чего-чего, а сговорчивых красоток в Черной Алати хватало. Решено, он завтра же отыщет кого-нибудь. Завтра или послезавтра. Свеча почти догорела, и Эпинэ зажег еще три. Зачем – не знал и сам. Захотелось, и зажег.

Сквозь распахнутое окно ворвался пахнущий травами ветер, по стене запрыгали причудливые тени. Красота да и только, живи и радуйся! Робер набросил камзол и вышел на увитую виноградом террасу. Под открытым небом было лучше, чем в спальне, но все равно плохо. Талигоец зачем-то коснулся наливающейся кисти, этот виноград не едят – слишком мелкий и слишком кислый, он растет для красоты. В Сакаци все стены увиты или виноградом, или плющом, или мелкими розами без шипов.

Ветер вновь шевельнул резные листья, слегка выщербленный лунный диск неспешно пересекла летучая мышь. Нетопырей в здешних краях тучи, но они мелкие, в Эпинэ ночные летуны больше раза в два, но Эпинэ ему не видать, как своих ушей. Эпинэ не видать, Мэллит не получить, а то, что он может заиметь, ему не нужно. И подружка ему не нужна, но он ее все равно заведет. Чтоб поменьше думать и не пялиться ночами на луну.

Робер присел на балюстраду, рассеянно следя за скользящими в воздухе тенями. И чего это люди боятся летучих мышей? Зверушки как зверушки: смешные, маленькие, а что ночные, какая в том беда? Можно подумать, днем пакостей и подлостей не творится. Иноходец никогда не был суеверным, наоборот, в детстве ему не хватало сказок. Вернее, не сказок, а чудес, потом чудеса его догнали, но оказались на редкость мерзкими.

– Я скучала по тебе, – шелестящий голос раздался совсем близко. Робер вздрогнул от неожиданности и оглянулся: перед ним стояла Лауренсия. Светлое платье, серебристые волосы, бледное лицо… Во имя Астрапа, откуда?!!

– Лауренсия, это ты?

– Я, – розовые губы дрогнули в улыбке, – но если ты не рад, я уйду.

– Я рад, – это было правдой, с Лауренсией было легко, от их встреч оставалось странное ощущенье снов наяву и ночных полетов, – но мне кажется, я сплю.

– Возможно, – прохладная ладонь коснулась щеки, – ты спишь, я сплю, все спят, кроме летучих мышей. Я скучала по тебе. В Агарисе теперь так пусто… Ты не хочешь меня поцеловать?

Он хотел. Губы Лауренсии пахли травами, они всегда так пахли. Это был сон, но сон хороший.

– Я скучала, – повторила женщина, – и я нашла тебя.

На поцелуи Эпинэ отвечал поцелуями. Женщины снятся от одиночества и горячей крови, если не хочешь в сорок лет заработать удар, нужно завести настоящую любовницу. Он заведет, когда проснется. Жаль, Лауренсия далеко, ей можно было не врать.

– Для того чтобы думать, есть день, – белые руки стащили с его плеч камзол, развязали и отбросили шейный платок. – Я тебе говорила, что я скучала?

– Да… Два раза.

– Ты не только думаешь, ты еще и считаешь. Это скверно.

В зеленых глазах плеснулся лунный свет, теплый ветер спутал их волосы, женщина тихонько засмеялась. Славный сон, в котором нет места стыду, колебаниям, глупым мыслям. Он проснется, и вместе с ним проснутся сомнения и горечь, но сейчас он спит и не желает просыпаться.

– Что с тобой? – шепнула Лауренсия.

– Не хочу просыпаться, – Робер подхватил ночную гостью на руки, Лауренсия с готовностью обхватила талигойца за шею, по небу черкнула звезда, можно загадать желание.

– Ты рад мне?

– Да, я рад.

Хорошо, что в Сакаци не признают узких кроватей, хотя причем тут Сакаци, это же сон!

– Теперь я вижу, что ты рад, – шепнула женщина, – ты рад, и ты помнишь… Я не причиню тебе зла. Никогда… Только не тебе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});