Русские гусли: история и мифология - Григорий Базлов

Итак, инфразвук с частотой 7 Гц приводит к смерти. Инфразвук, появляющийся при штормовой погоде, близок по частоте к 6–7 Гц. Возникшее звуковое колебание такой частоты, встретившись в море с кораблем, должно моментально убить весь экипаж. Вспомним строки стиха о Голубиной книги, посвященные птице Острафиль:

По Божъему все повелению

Стратим-птица вострепенется,

Океан-море восколыхнется;

Топит она корабли гостиные

Со товарами драгоценными, -

Потому Стратим-птица всем птицам мать[136].

Царь Давид. Фреска Воскресенского собора (1652–1678) Романов-Борисоглебск

В это же время на берегу, где воздействие инфразвука слабее, люди испытывают безотчетную тоску и страх, доходящий до обмороков и кратковременной слепоты. Неслышный крик невидимой «птицы» должен был очень отчетливо восприниматься жителями морского побережья. Со временем эмпирические наблюдения обрабатывались традицией и складывались в мифо-поэтические образы, сохраняющие накопленное и выстраданное знание. Вероятно, что так появился образ птицы — Страхиль, Острафиль, Страхир.

Гусли являлись не только музыкальным инструментом, но и практической, наглядной моделью постепенного периодичного изменения звука от низкого к более высокому. Они давали возможность каждому желающему человеку самостоятельно поразмышлять над природой звука.

У людей, живущих на побережье, поочередно звенящие гусельные струны и набегающие чередой волны неизбежно должны были создать устойчивый ассоциативный ряд. Гусли были моделью моря, а море — моделью «вселенских гуслей».

Для того чтобы на основе образов, доступных человеку прежнего времени, предметно, наглядно, согласно с естественным слуховым и зрительным опытом изобразить весь существующий звуковой диапазон, нужно было представить волшебные гусли размером с море, с тысячами струн-волн, которые последовательно могут издавать не только звуки, слышимые человеческим ухом от «писка комара» до «рокота волн», но и за пределами человеческой слышимости. Где-то там, в самом низу этих «струн», за пределами человеческого восприятия находился тот «басок», как называли нижнюю, отсчетную гусельную струну в деревнях, где звучал голос «старшего лебедя» — Страхиля, Острафиля, вызывая в людях страх и иногда даже убивая.

То, что русская мифология поселила птицу Страхиль именно «во синё-море», очевидно, связанно с многолетними наблюдениями поморов за физическим и душевным состоянием людей во время штормов и бурь.

Примечательно и то, что малые дозы — уровень звука 80–90 дБ — порождают стимулирующий организм эффект — тонизируют, делают «микромассаж», ускоряют метаболизм. Большие же дозы — уровень звука 120 и более дБ — вредны для человека.

Вероятно, этим благоприятным воздействием звука в 80–90 дБ объясняется наша тяга к берегу моря. Мы почему-то чрезвычайно любим слушать плеск волн, возможно, что даже не менее сильно, чем размышлять под рокот гусельных струн.

3.3. Гусли — инструмент богатырей

При внимательном прочтении былин складывается впечатление, что гусли, как инструмент, были наиболее популярны у воинского сословия. Во всяком случае, из массы инструментов, существовавших в средневековой Руси, судя по былинам, именно гусли — любимый инструмент древнерусских воинов. Для наглядности давайте перечислим выдающихся былинных гусляров: Добрыня Никитич, Ставр Годинович, Алёша Попович, Дунай Иваныч, Чурила Пленкович, Соловей Будимирович, Садко. Все они воины, богатыри, один только Садко, прежде чем стать дружинным атаманом — флотоводцем, был профессиональным музыкантом.

В народной песне «Там стояло в поле древо» рассказывается, как к особому волшебному дереву собираются князья и бояре, они обсуждают, как срубить древо, и делают из него звончатые гусли. Играя на которых, они забавляют «батюшку родного»:

За горами, за долами,

За горами, за долами

Там за кременскими, там за кременскими

Там стояло в поле древо,

Там стояло в поле древо,

Тонко, высокое, тонко, высокое.

Тонко, тонко, высокое,

Тонко, тонко, высокое,

Листом широкое, листом широкое.

Листом, листом широкое,

Листом, листом широкое,

Корнем глубокое, корнем глубокое.

Подъезжали к этой древе,

Подъезжали к этой древе,

Князья да бояре, князья да бояре.

Они думали-гадали,

Они думали-гадали,

Как с древой быти, как с древой быти.

Как с этою древой быти,

Как с этою древой быти,

Как её рубити, как её рубити.

Подрубили эту древу,

Подрубили эту древу.

Под самый под корень, под самый под корень.

Разрубили эту древу,

Разрубили эту древу,

На четыре части, на четыре части.

Да сделали с этой древы,

Да сделали с этой древы

Гусли звончатые, гусли звончатые.

Заиграйте, мои гусли,

Заиграйте, мои гусли,

Гусли звончатые, гусли звончатые.

Призабавьте маво гостя,

Призабавьте маво гостя,

Гостя дарагова, гостя дарагова.

Гостёчика дарагова,

Гостёчика дарагова,

Батюшку раднова, батюшку раднова[137].

Изображение чудесного древа на сундуке. Северная Двина

Лубок

Песня недвусмысленно сообщает, что гусли сделаны из чудесного древа князьями и боярами, то есть знатью воинского сословия. Перед нами древнее народное предание, повествующее о сотворении первых гуслей на каком-то легендарном соборе воинов: князей и бояр. Создают же они гусли для того, чтобы призвать и «призабавить» батюшку родного, мифического прародителя воинского сословия или племенного предка князя-патриарха[138]. Несмотря на то, что песня плясовая, она явно имеет поминальные черты. У славян пляски на поминках — нормальное явление. Словно пародируя это предание, скоморохи сочинили свою насмешливую плясовую песню, явно издеваясь над священной легендой и воинским сословием:

Во поле берёза стояла.

Там шли-прошли скоморохи,

Они вытягнали по ножечку,

Они вырзали по прутечку,

Сделали с прутечка три гудечка,

Четвёртую балалайку.

Пойду сяду я на лавку,

Да и заиграю в балалайку.

Буду играть и припевать,

Буду старого будить.

Ты старой, скорей проснися,

Ты помоями умыйся,

Ты онучаю утрися,

На лопату помолися…[139].

А.С. Фамицын в книге «Скоморохи на Руси» совершенно справедливо отметил, что основными, наиболее распространенными носителями музыкальной культуры в древней Руси были скоморохи. Он перечислил разнообразные музыкальные инструменты, на которых те играли: здесь и домры, и волынки, и свирели, и гусли, и балалайки. Но в былинах мы не найдём упоминание ни об одном богатыре, который бы играл на гудке или балалайке. Устойчиво из былины в былину повторяется рассказ только об одном богатырском инструменте — гуслях. Причём воины играют на нём зачастую настолько виртуозно, что превосходят профессиональных музыкантов. Так, например, Добрыня Никитич, переодевшись скоморохом, инкогнито является на свадьбу к собственной жене и играет так хорошо, что князь награждает его и удостаивает чести на пиру сидеть рядом с собой:

«Он поёт не только не хуже всякого профессионального игреца, но даже искусство его превосходит скоморошескую игру: все на пиру, даже игроки-скоморохи, приумолкли и заслушались, когда заиграл Добрыня. (…) Добрыня и «до своего странствия занимался игрой», у него дома «гусельки яровчатые лежат «в новой горенке, всё на столике» или висят «в глубоком погребе на гвоздике»[140]. В былинах часто говорится, что Добрыня был выдающимся музыкантом: «Не было молодого гусельщика, супротив Добрыни Микитинца!»[141].