Жемчужина Лабуана - Эмилио Сальгари

— О да! Она мне поклялась в этом.

— И ты отвезешь ее на Момпрачем?

— Да.

— И, женившись на ней, ты будешь держать ее там?

— Я не знаю, Янес, — сказал Сандокан, глубоко вздохнув. — Я не смогу навсегда приковать ее к моему дикому острову, я не хочу, чтобы она жила среди моих тигрят, которые не умеют ничего другого, как стрелять из карабина и владеть абордажным топором. Я не хочу, чтобы перед ее глазами разыгрывались страшные зрелища, чтобы она видела кровь и резню, чтобы ее оглушали вопли сражающихся и пушечная пальба, я не могу подвергать ее постоянной опасности… Скажи мне, Янес, что сделал бы ты на моем месте?

— Но подумай, Сандокан, и о том, что станет с Момпрачемом без его Тигра Малайзии. С тобой он затмил бы Лабуан и все другие острова нашего моря, он заставил бы дрожать тех, кто истребил твою семью, кто угнетает твой народ. Есть тысячи малайцев, даяков, бугисов, которые только и ждут твоего клича, чтобы собраться под знамена Тигра Малайзии.

— Я думал обо всем этом, Янес.

— И что говорит твое сердце?

— Оно обливается кровью.

— И тем не менее ты готов уничтожить свое могущество ради этой женщины.

— Я люблю ее, Янес. Ах! Я бы не хотел быть больше Тигром Малайзии. — И пират в отчаянии сжал голову руками, точно хотел задушить те сомнения, которые терзали и мучили его мозг.

Тем временем три судна продолжали плыть к востоку, подгоняемые легким ветром, который к тому же частенько падал, значительно замедляя этим ход судов. Тщетно экипажи добавляли новые паруса, ставили кливера, чтобы набрать больше ветра, скорость хода все уменьшалась, в то время как все новые облака застилали горизонт.

Уже всем было понятно, что приближается шторм. И, действительно, к девяти часам вечера ветер начал дуть с такой силой, что волны запенились барашками и стали яростно биться о борта кораблей.

Но пираты приветствовали это радостным криком, нисколько не боясь урагана, который мог стать для них роковым. Только португалец немного беспокоился и предложил уменьшить по крайней мере площадь парусов, но Сандокан не согласился на это, торопясь побыстрее добраться до Лабуана, который ему, снедаемому тревогой и нетерпением, казался невыразимо далеким.

И на другой день море оставалось бурным. Длинные волны пересекали его широкое пространство и сталкивались, с ревом заставляя крениться и нырять носом пиратские суда. В небе клубились черные облака, ветер усиливал свои порывы.

Другой капитан, взглянув на это море и это небо, заторопился бы скорее к ближайшей бухте, но Сандокан, зная, что он уже всего в семидесяти или восьмидесяти милях от Лабуана, скорее согласился бы потерять свои корабли, чем задержаться где-нибудь и переждать бурю.

— Сандокан, — сказал Янес, беспокойство которого все нарастало, — смотри, как бы нам всем не оказаться за бортом и не нахлебаться воды.

— Ничего, — отвечал тот. — Наши суда очень прочные.

— Но надвигается настоящий ураган.

— Я не боюсь его, Янес. Мы успеем дойти до цели — Лабуан уже недалеко. Ты видишь остальные суда?

— Мне показалось, я видел одно к югу. Темнота такая, что не видно дальше ста метров.

— Если они и потеряют нас, то встретимся на Лабуане.

— Но они могут погибнуть, Сандокан.

— Я не отступлю, Янес!

— Будь осторожен, брат, — сказал тот, покачав головой.

В этот момент ослепительная молния разорвала темноту, осветив море до самого горизонта, и следом прокатился страшный гром.

Сандокан быстро пересек палубу и сам встал к штурвалу. Матросы по его приказу спешно укрепляли пушки и спингарды — оружие, которого они не хотели лишиться ни в коем случае, вытаскивали на палубу шлюпку, укрепляли снасти и паруса.

А ветер все усиливался, нарастая с каждой минутой. Праос, даже с уменьшенными парусами, несся со скоростью стрелы, не отклоняясь от своего прямого курса под железной рукой Сандокана.

Через полчаса шум ветра немного утих, прерываемый ревом моря и электрическими разрядами, но ближе к полуночи ураган разыгрался во всю мощь.

Все вокруг словно вздыбилось и встало вверх ногами. Облака стремительно неслись по небу, то поднимаясь высоко, то опускаясь так низко, что касались своими краями волн. Молнии вспыхивали одна за другой, а гром грохотал почти беспрерывно.

Праос, эту ореховую скорлупку, бросавшую вызов разъяренному морю, захлестывало волнами со всех сторон. Судно то отчаянно вздымалось на пенистых гребнях волн, то проваливалось в водяные пропасти, заставляя скрипеть мачты и опрокидывая людей.

Но Сандокан, несмотря на все это, не уступал и не сворачивал с курса, бросая безумный вызов стихии.

Поразительное зрелище представлял он собой, стоя у штурвала несущегося сквозь бурю корабля. Высокий, сильный, с пламенным взором и длинными волосами, развевающимися на ветру, неколебимо стоявший среди этих волн, со всех сторон обрушивающихся на него, он был все тем же Тигром Малайзии, бросавшим вызов уже не людям, своим врагам, а самой разъяренной стихии.

Его люди были достойны своего капитана. Вцепившись в снасти и не спуская с него глаз, они на лету ловили и выполняла тут же его команды, готовые пойти на самый опасный маневр, даже если бы он стоил им жизни.

А тем временем ураган нарастал, точно разозлившись и стремясь сокрушить этого человека, противопоставившего себя ярости стихии. Море вздымало горы воды и обрушивало их на судно со страшным ревом, то сталкивая одну с другой, то обнажая глубокие пропасти, достигавшие, казалось, дна океана, ветер выл, вздымая вихри воды и смешивая их с облаками, в недрах которых беспрерывно грохотал гром.

Праос отчаянно боролся с волнами, бившими и терзавшими его с невероятной силой. Он то проваливался вниз, то вставал на дыбы, как пришпоренная лошадь, то зарывался носом в волны; он стонал, точно вот-вот расколется надвое, и кренился так, что палуба уходила из-под ног.

Бороться с этим морем, которое становилось все более яростным, было чистым безумием. Совершенно очевидно, что надо было повернуть на север, как это уже сделали два другие праос, которые исчезли несколько часов назад.

Янес, который понимал, насколько безумно было упрямиться в этой борьбе, уже двинулся на мостик, чтобы заставить Сандокана изменить курс, когда неожиданно не гром, а пушечный выстрел справа по борту прогремел невдалеке.

Миг спустя над палубой просвистел снаряд, повредив рею фок-мачты. Сомнений не было — стреляли по ним.

Взрыв ярости вызвал этот выстрел на праос среди пиратов, не ожидавших нападения в такой момент.

Оставив штурвал матросу, Сандокан бросился к пушке, пытаясь разглядеть судно, которое во время шторма напало на него.