Принцесса и призраки (СИ) - Брэйн Даниэль

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Звучит непродуманно, — заметила я, на секунду остановилась и потерла пальцем стену. Копоть давно въелась, можно было и не пытаться. — Похоже, автор легенды был навеселе, когда ее впервые рассказывал.

Мы дошли до лестницы. При виде бесконечных ступенек, уходящих в нутро скалы, мне сделалось не по себе, но я смирилась. Это часть моей работы, и отец Питер знает что делает. Мне хотелось ему довериться, а разум протестовал против всего скопом.

— Легенды вообще обычно бессмысленны, — согласился со мной отец Питер. — А если вспомнить всю историю этой семьи и наложить ее на легенду, вы увидите, что каждый представитель рода Ланартов нервирует основателя. Это если считать, что все смерти неспроста.

— Мне рассказали, — протянула я. — Дух вылезает после спячки, смотрит на потомков, приходит в ужас и начинает методично их устранять. Кого скинет со скалы как он есть, кого в машине… да у него проблемы с фантазией или он напрягаться не любит.

— А в Керриге это считают… пророчеством? — отец Питер шел впереди, пятно фонарика прыгало вверх-вниз, я зачем-то считала ступени и сбилась на пятьдесят шестой. — По мне так они нашли основание своей нелюбви к Ланартам.

— Их есть за что не любить. — Я закинула пробный шар: — Не знаю, насколько верно, но кто-то из них убил человека и избежал наказания?

— Не знаю такого, — ответил отец Питер так поспешно, что я задумалась — он действительно не в курсе или это тайна исповеди? Он ведь уже был священником здесь, когда это произошло. — Говорили, но я не скажу, насколько это правда, что князь кого-то сбил на машине.

— Что он за человек?

Мы спускались кругами. Что-то вроде бесконечной винтовой лестницы в глубь скалы, и ступеньки были четкими, явно сделанными людьми, но не стертыми временем. Я то и дело светила себе под ноги, проверяя догадку: казалось, что эти ступени были выбиты до того, как замок Ланарт возник на скале.

— Повеса и мот. Был когда-то. После одного такого случая ему и пришлось жениться, он стал отцом в девятнадцать лет. Жизнь иногда меняет людей, Меган, а иногда нет.

— Князь относится к тем, кто не изменился, так?

По стенам струилась вода. Может, дожди просачивались сквозь породу, или где-то тек родник, или старый водопровод до сих пор функционировал. Тонкие ручейки змеились и сверкали, когда на них попадал свет, и пахло затхлым морем, как на лимане.

Спуск казался мне бесконечным, словно я шла в самый центр планеты, туда, где опасно вспыхивает расплавленное ядро.

— Вам лучше знать, как аристократия скрывает суть, верно?

Я невесело усмехнулась. Никто не знает, что у нас на уме. Нередко это помогало мне в работе, этот навык хотели перенять у меня многие. Я же, глядя на коллег, часто хотела отпустить свои собственные эмоции так же, как это легко удавалось им.

— Его мать погибла, дед погиб, жена… с ее смертью тоже не все ясно, — продолжал отец Питер. — Он боится, как и все они. Мы пришли.

Спуск кончился. Мы стояли в огромном зале с низкими потолками, усеянными короткими…

— Сталактиты, — сказал отец Питер, указывая на наросты на сводах. — Обратили внимание на ступени? Когда-то на этой скале был маяк. А потом новый выстроили…

— Ланарты? — перебила я. Невежливо, но удержаться было сложно. — Тот самый, по пути с которого погиб прадед Кристиана? Или на пути к которому… и про то, что он стрелял по детям, я знаю.

С развитием медицины все королевские семьи признали, что лучше надеть корону на простолюдина, чем продолжать преступное кровосмешение. К чему приводит погоня за чистотой аристократической крови? Ни к чему хорошему.

— Маяк был разрушен, на его месте вырос замок Ланарт, и чтобы удержать власть, основатель династии запечатал свою душу в разлом. Сюда, — отец Питер посветил на ровную бетонную поверхность. — И здесь она должна покоиться сотни, сотни лет, пока кто-то не вырвет ее из сна, запятнав честь рода.

Сколько пафоса, подумала я. Отец Питер цитирует бред, в который верят — или не верят, но берегут, потому что как славно, когда там, где ты живешь, существует история кроме той, о которой лучше не вспоминать. Красивая страшная сказка приятней, чем истина — смерти и боль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пожарные потрудились на славу. Толстый слой бетона еще может превратиться в обломки, если скала решит встать на дыбы, но пока этого не случилось. Я вытянула руку и взглянула на индикатор.

Подобное я видела. Все деления горят одновременно, и причина тому не сущности. По всему пространству зала, от одной стены до другой, крест-накрест и снова — от стены до стены шли печати священников. Очень прочные, их хватит на тысячу лет, укрепленные кожаные стяжки, и через каждую пару футов пятно сургуча размером с мою ладонь.

Что сущности держит? Я неоднократно задавалась этим вопросом. Современные священники ставили в печати электронные элементы, наверняка именно они стояли и здесь. Наука испытывала множество вариантов — электричество, ультразвук, инфразвук, можно было даже использовать две батарейки и проволоку.

— Что в печатях?

Я присела и рассматривала стяжки. По всем правилам, так, что если захочешь, не сможешь разобрать это все за пару часов. Сплетения, узлы, сургуч, и это не считая нескольких дюймов бетона под моими ногами.

— Здесь — металл, — вполголоса пояснил отец Питер. — Выведен на крышу замка, на громоотвод.

— Потрясающе, — прошептала я. Громкий голос нарушил бы торжественную тишину этого места. — Это сделали задолго до вас?

— Одновременно со строительством этого замка, а металл появился, наверное, пару веков спустя. Я всего лишь использовал современные технологии и достижения науки. Как видите, разлом все еще закрыт.

— А кто-то вырывался из разлома тогда, при пожаре?

Руди рассказывал, что нет. Так: «Отец Питер сказал, что никто оттуда не вылез». Но сейчас отец Питер медлил с ответом, и чем больше проходило бесконечно долгих секунд, тем сильнее крепло у меня убеждение, что это была дезинформация.

Глава двадцать первая

Я не подозревала Руди во лжи. Ему это нужно было в последнюю очередь, он передавал мне не то сплетни, не то достоверные сведения, но ложь я отметала практически полностью.

— Я проверил тогда весь замок, — наконец произнес отец Питер. — Знаете… сейчас подумал, насколько тщательно. Тридцать лет назад индикаторы были не настолько чувствительны.

— Но серьезную активность они обнаруживали.

— А несерьезная опасности не несет.

Я кивнула.

— Я осмотрюсь, пока вы будете проверять печати? — предложила я. Как выполняется проверка, я знала: отец Питер пройдет со специальным прибором по всем стяжкам в поисках случайного разрыва — в данном случае своеобразной электрической цепи. — Как странно, церковь использовала научные изобретения.

Отец Питер поднял голову и удивленно посмотрел на меня, я немедленно исправилась:

— Я знаю, конечно, что церковь и была средоточием знаний, отец. Я не об этом. То, что вы делали, — я указала на разлом, — люди считали это чудом. Так укреплялась власть церкви в те давние времена?

— И да, и нет, — отец Питер не обиделся, хотя я знала массу священников, которые восприняли бы мои слова как личное оскорбление. — Людям проще верить… иногда. Знаете, как ребенку говорят, что под кроватью никого нет и быть не может, потому что монстры боятся кошек?

Я улыбнулась. Когда-то родители говорили мне так же, только вместо кошки был попугай.

— Люди не всегда предпочитают знания. Вера не требует ничего, кроме веры, вот такой каламбур, знания просят докопаться до сути. Мы были убеждены в надежности наших способов, а паства считала, что все дело в ритуалах и правилах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Но ритуалы действительно есть, — возразила я. — Скажете, что вы закрываете разлом без молитвы?

— На все воля Создателя, — и я не поняла, отец Питер ушел от ответа испытанным способом или я случайно зацепила те материи, которые трогать была не должна. Если церковь допускает, что люди имеют право на чудо, стоит и нам дать священникам право верить, что чудо невозможно без участия высших сил.