Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Брэддон

Разумеется, не очень-то приятно было почтенному миллионеру отвечать на подобные расспросы дерзкого гемпширского коронера. Присяжные, очевидно, сочувствовали банкиру. Коронер казался озадаченным.

— Если покойник не имел на то права, то зачем вы назначили ему пенсию? — спросил он, помолчав с минуту.

— Я назначил ему пенсию за старую дружбу, — отвечал мистер Дунбар. — Джозеф Вильмот был моим любимцем тридцать пять лет тому назад, когда он служил у нас. Мы оба были молодые люди. Я думаю, что он очень любил меня, и мне нравился.

— Долго ли вы оставались в роще с покойным?

— Минут десять, не более.

— Не можете ли вы описать место, где вы с ним расстались?

— Не знаю, сумею ли; но на месте я, наверное, мог бы указать, где мы расстались.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы вышли вместе с церковного подворья, до того времени, как вы воротились один?

— С полчаса.

— Не больше?

— Не думаю, чтобы прошло более получаса.

— Благодарю вас, мистер Дунбар, пока довольно, — сказал коронер.

Банкир возвратился на свое место.

Артур Ловель, который не сводил глаз с мистера Дунбара, заметил, что белая мускулистая рука его слегка дрожала, играя блестящим брелоком часов.

Вслед за мистером Дунбаром был допрошен церковный сторож. Он рассказал, что находился во дворе собора, когда оба джентльмена прошли мимо. Прошли они рука об руку, смеясь и разговаривая друг с другом.

— Кто из двоих говорил, когда они проходили мимо вас?

— Мистер Дунбар.

— А могли вы расслышать, что он говорил?

— Нет, сударь; голос я слышал, а слов разобрать не мог.

— Сколько времени прошло в промежутке, как мистер Дунбар вышел со двора с покойником и возвратился домой один?

Сторож почесал в голове и сомнительно взглянул на мистера Дунбара.

— Я не сумею вам сказать наверное, — отвечал старик, помолчав немного.

— Отчего же не можете?

— Потому что, сударь, я не обратил тогда особого внимания на время и не хотел бы сказать неправду.

— Неправды говорить не следует. Нам нужно знать только правду, одну правду.

— Знаю, сударь; но я уже стар и память у меня гораздо слабее, чем бывало; но думаю, что часок прошел.

Артур Ловель невольно содрогнулся. Все присяжные оглянулись на мистера Дунбара. Но англо-индиец не моргнул. Он смотрел на церковного сторожа спокойным, невозмутимым взглядом, как человек, уверенный в своей невиновности и безопасности.

— Нам не к чему знать, что вы думаете, — возразил коронер, — а нужно знать только то, в чем вы уверены.

— В этом я не уверен, сударь.

— Вы не уверены в том, что прошел целый час?

— Не совсем уверен, сударь.

— Но почти что. Не так ли?

— Так точно, сударь, я почти что уверен. Изволите ли видеть, сударь, когда оба джентльмена выходили со двора, часы на соборе пробили четверть, это я очень хорошо помню. А когда мистер Дунбар возвратился, я собирался идти чай пить, а я редко пью чай раньше пяти.

— Но положим, что только что пробило пять, когда мистер Дунбар возвратился, так это составит всего три четверти часа, считая по вашим словам, что он вышел с подворья в четверть пятого.

Церковный сторож снова почесал в голове.

— Вчера я немного замешкался, сударь, — сказал он, — и хватился о своем чае позже обыкновенного.

— Вы думаете, значит, что мистер Дунбар отсутствовал около часа?

— Да, час или час с небольшим.

— Час или более?

— Да, сударь.

— Мистер Дунбар был в отсутствии более часа; так ли я вас понимаю?

— Да, сударь; может быть, и более часа; я не обратил, признаться сказать, особого внимания на время.

Артур Ловель вынул записную книгу и отметил показание сторожа.

Старик-сторож стал описывать далее, как он показал собор мистеру Дунбару. Он не упомянул о внезапной дурноте, которая случилась с англо-индийцем у дверей одной из часовен, но отзывался очень лестно о крайне любезном обращении миллионера; рассказал, как Генри Дунбар посидел у дверей собора, потом прогуливался по двору, поджидая своего товарища. И ко всему этому старик примешивал беспрестанные похвалы приятному обращению богача.

Следующие и, можно сказать, самые важные свидетели были Филипп Мурток и Патрик Генеси, которые нашли тело убитого.

Патрик Генеси был удален в другую комнату, пока Филипп Мурток давал свои показания.

Оба были ирландцы, жнецы и возвращались с фермы, миль за пять от Сэн-Кросса, где они ужинали накануне после жатвы. Один из них, желая напиться, наклонился к ручью, чтоб зачерпнуть воды в шапку, и был перепуган до смерти при виде бледного лица, которое выглядывало из-под воды, покрывавшей все тело.

Оба вместе вытащили мертвое тело из ручья и Филипп Мурток остался караулить его, пока Патрик Генеси побежал за помощью. Вся одежда была снята с несчастного, за исключением панталон и сапогов, так что верхняя часть тела была совершенно голая. Возмутительное зверство проглядывало в этом факте: убийца раздел свою жертву, чтобы завладеть его платьем. После этого стало очевидным, что злодейство было совершено из корысти, а не из мести или другого какого побуждения.

Артур Ловель вздохнул свободнее: до этой минуты его мучило невыносимое сомнение, что англо-индиец убил Джозефа Вильмота, чтобы удалить единственного свидетеля преступления его юности. Но если бы это было так, то убийца не остался бы лишней минуты на месте преступления и не стал бы грабить свою жертву. Нет! Подобное злодейство могло быть совершено только диким извергом, закоренелым разбойником, который, как хищный зверь, губил ближнего из гнусной корысти. Такие изверги бывают на свете; кровь проливалась из жадности к добыче, иногда такой маловажной, такой бездельной, что трудно было поверить, чтобы человек, как бы ожесточен и развратен ни был, мог посягнуть на жизнь подобного себе из-за такой ничтожной цели. Похищение платья и остального имущества убитого дало, в глазах Артура Ловеля, иной оборот делу. Теперь оно совершенно разъяснилось для него, и лежавшая на нем обязанность защищать Генри Дунбара перестала тяготить молодого человека: он успел убедиться в невиновности своего клиента.

Земская полиция не теряла времени: она успела обыскать место, где было совершено преступление, но ни там, ни в окрестностях не нашла следов одежды убитого.

Показание врача было очень коротко. Когда его привели в гостиницу, где лежал убитый, последний был мертв и, по-видимому, скончался уже за несколько часов до того. По следам веревки на шее покойника, по ушибам на спине, голове и других частях тела, подробно им описанными, врач заключал, что смерти предшествовала борьба с другим лицом или другими лицами; что несчастный упал или был брошен с насилием на землю и, наконец, что смерть последовала от удушения.