Ожившие древности (с иллюстрациями) - Анатолий Деревянко

Номады сибирской тайги

Сумерки наползали на город с долины небольшой реки Илимки. Из узких ее берегов с крутыми обрывами, я поросшими лиственницами, они вместе с редким еще туманом вначале застлали безлесную марь перед городом, а затем поплыли на городские стены, рубленные из вековых деревьев. Только двуглавый орел над Спасской проезжей башней еще золотился в последних лучах солнца.

Александр Радищев стоял у небольшого оконца своей тесной комнаты. Из окна открывался вид почти на весь город Илимск, а за ним проглядывала тайга, тронутая уже первыми ночными заморозками. «Город» - от этой мысли Радищев горько улыбнулся. Конечно, трудно Илимск назвать городом. За свою более чем вековую историю он не столько расстраивался, сколько врастал в землю. В 1631 году на Илимке заложили острог «Ленский волок». В 1672-м острог был переименован в Илимск с воеводским управлением, а позднее, во времена Радищева, назначен обычным городом Иркутской губернии. Началось хирение и замирание в нем торговой и общественной жизни.

Постояв у оконца какое-то время, Радищев прошел к столу, сколоченному из нетесаных плах, и зажег свечу. На столе лежали густо исписанные листы бумаги большого формата. Он сел за стол. Мысли привычно входили в нужное русло. Уже на пути в ссылку в далекую Сибирь Радищев начал вспоминать все, что он читал и помнил об этом крае. И с горечью признал, как мало он знает о Сибири. В этом не было его вины. Огромный край для многих в России оставался далеким и загадочным. Отрывочные сведения, которые появлялись в печати, не могли утолить любопытство тех, кто им интересовался.

Останавливаясь на почтовых станциях на ночлег или для смены лошадей, Радищев расспрашивал встречных людей о житье-бытье, записывал разные истории и легенды, которые хранила народная память о Ермаке, Кучуме, казацкой вольнице, о легендарном народе, жившем в глубинах Сибири и копавшем золото прямо из земли. Много интересного удалось записать Радищеву во время следования в далекую ссылку.

В Илимске он еще больше укрепился в мысли и желании заняться, изучением прошлого Сибири, прекрасно понимая, что за отсутствием местных письменных памятников, которые предшествовали бы появлению русских за Уралом, все это забытое старое должны осветить какие-то иные источники, в первую очередь, очевидно, вещественные, археологические. К ним-то и обратился Радищев, стремясь раскрыть «непроницательнейшую завесу», за которой скрываются «происшествия, касающиеся отдаленного прошлого различных сибирских племен». Радищев ясно представлял, однако, что ожидавшие его на неизведанном пути трудности заключаются прежде всего в младенческом состоянии археологии Сибири.

Радищев вспоминал, с каким трудом, ему пришлось доставать и без того скудную литературу, повествовавшую о Сибири. Но не только написанное заинтересовало его. Во время своих экскурсий в окрестности Илимска он сам находил странные вещи из камня, очень похожие на топоры, наконечники стрел, а некоторые, больших размеров, и на копья. Позднее он получил из Петербург? отчет одного из выдающихся натуралистов XVIII века участника Камчатской экспедиции Российской Академии наук Ивана Гмелина о его путешествии в Сибирь. В этом отчете Гмелин описывает свою поездку в 1740 году к разбитым молнией березам вблизи села Рождественского на реке Усолье. «Двадцать пятого июня вечером, — пишет Гмелин, — я поехал верхом с моим спутником, художником Иоганном Люрсениусом, вдоль здешних пашен четыре версты на восток для того, чтобы осмотреть одну очень толстую березу, которая благодаря ударам молний, происшедшим, по-видимому, двадцатого числа, получила особенно необыкновенную форму.

В это время поблизости пахали крестьяне, которые рассказывали, что гроза собралась с юга. Они утверждали, что все пять деревьев подряд были поражены одним и тем же ударом, и думают, что удар там, где он кончается, всегда обнаруживает большую силу, чем у дерева, которое я сначала описал. Они надеются также по прошествии трех дней найти громовую стрелу или молнию, которая в течение такого времени постепенно своей собственной силой или силой земли, которая не может терпеть в себе подобное чуждое вещество, должна подняться наверх таким же образом, как, они считают, и свежие, которые не слишком глубоко зарыты, по прошествии нескольких лет, число которых они все же не решаются определить, постепенно сами собой должны подняться кверху. Это мнение о громовых стрелах или молнии, насколько мне известно, обычно у простого народа как во всей Сибири, так и в России, и мне то там, то сям показывали несколько так называемых «громовых стрел», каковые, конечно, суть не что иное, как различные жесткие, имеющие форму стрел камни, которыми, вероятно, прежние жители Сибири пользовались в их войнах при тогдашнем отсутствии железа, по причине чего я и сохранил их и сдал г. профессору Миллеру, который имел сокровищницу всех сибирских древностей. Сибирские жители почитают подобные камни и сохраняют их, потому что они считают их за верное средство против колотей в боку, в таком случае они кладут их в сосуд, наливают туда водки и оставляют их стоять так на некоторое время. Кто выпьет ее, у того колотье в боку проходит, если только при этом он твердо в это верит».

Радищев, хотя его местные жители убеждали в отношении найденных им камней, что это «громовые стрелы», пришел к выводу, что сделаны они были тогда, когда человек еще не знал меди и железа, то есть в глубокой древности.

Радищев медленно еще раз перелистал свой труд, написанный здесь, в Илимске, и названный «Сокровенное повествование о приобретении Сибири», делая небольшие пометки. Сейчас, когда труд закончен, он понимал, как скудны и малочисленны факты, рассказывающие о жизни народов Сибири в прошлом. С большим огорчением он вывел строки: «...относительно истории человека или народов, памятники ее (Сибири. — А. Д.) суть бедны, нищи».

В этом он был прав. Но нужно иметь в виду, что в то время первобытная археология в России только зарождалась. И с точки зрения истории науки именно Радищеву принадлежит приоритет в том, что он не только обратил внимание на каменные орудия труда, но и привлек их в качестве первоисточников для написания своего исторического сочинения.

Радищев попытался дать общую характеристику известных в то время археологических памятников Сибири и связать их с определенными группами сибирских племен и народов. В этой общей характеристике Радищев напишет: «То, что письменные сохранили предания в летописях Татарских, касаются до самых последних народов, в Сибирь пришедших. Остатки зданий в близости крепостей Усть-Каменогорской и Семипалатинской древностью прежних не превосходят: те и другие суть младшие времени славного Чингиса. Могильные холмы и камни при вершине Енисея и других ближайших рек хотя и древнее быть кажутся нашествия татар в Сибирь, но древнее ли они монгольских племен, то неизвестно. Они доказывают, что остатки суть народов, коим делание меди и серебра было известно. К той же эпохе относить должно и древние рудники, найденные в горах Алтайских и Аргунских...

Древнее сих, — заключает он свой обзор, — еще те острые и твердые камни, которые близ рек находят, служившие вместо топоров и ножей».

Простой и лаконичный рассказ Радищева, как и все его «Сокращенное повествование», предельно сжат и краток, тем не менее в нем много глубоких мыслей и важных теоретических выводов. Радищев разделил известные в то время археологические памятники Сибири на три основные группы, соответствующие трем важнейшим культурно-историческим периодам.

К первой группе им отнесены новейшие памятники, синхронные татарским письменным источникам и значительно более молодые, чем время Чингисхана. Ко второй и третьей группам причислены уже гораздо более древние могильные холмы и камни в верховьях Енисея, а также древние рисунки Алтая и Забайкалья.

Ценность наблюдений Радищева определяется уже тем, что среди всех сибирских археологических памятников наибольшей популярностью в то время пользовались монументальные степные курганы, из которых любители легкой наживы — «бугровщики» — добывали драгоценные предметы искусства и высокой художественной фантазии. Даже немногое уцелевшее составило знаменитую сибирскую золотую коллекцию Петра I, поразившую уже в то время воображение современников Радищева своим богатством и совершенством техники литья и обработки золота и других драгоценных металлов. Не заметить эти изделия было, конечно, невозможно. Но возвыситься до понимания действительной научной ценности грубых и невыразительных находок, какими многим казались каменные топоры и ножи, дано не каждому. Радищев это сделал. Он первый так прямо и определенно высказал убеждение, что на территории Сибири сначала был каменный век, за которым последовало время широкого применения медных и бронзовых орудий, а затем наступила эпоха позднейших народов, в том числе и Чингисхана, и их потомков.