Чёрная топь - Юрий Нестеренко

Теперь, однако, Сергей внимательней вгляделся в лица на фотографии. Дробышев, как и положено вождю, стоял в центре — определить это не составляло труда, ибо, насколько позволяло судить качество изображения, сходство деда с внуком было феноменальным. «И ничего феноменального, — поправил себя Сергей. — Такое очень даже часто бывает. Я сам в старшем классе был здорово похож на гимназическое фото деда…» Слева от первого секретаря стоял некто незнакомый Коржухину, зато справа во весь свой могучий рост возвышался Зверев, точно так же лысый («Склонность к облысению передается генетически!» — напомнил себе Сергей) и в очках («И к близорукости, наверное, тоже…») А в человеке в форменном кителе, стоявшем третьим слева от Дробышева, трудно было не узнать Березина. И словно для того, чтобы развеять сомнения Коржухина, под фотографией меленьким шрифтом шла подпись: «Руководители партийных и советских органов Игнатьева на трибуне праздничного митинга. Слева направо: Т.А. Сидорчук, В.В. Березин, И.П. Лаптев, Е.М. Дробышев, К.Е. Зверев, С.И. Свинаренко, З.А. Губин».

Четыре фамилии и лица были Сергею незнакомы, однако он уже не сомневался, что, если бы ему довелось пообщаться со всеми представителями игнатьевской верхушки, он бы восполнил этот пробел. Если, конечно, никого из них не шлепнули раньше — 47 год все-таки, до смерти Сталина еще шесть лет оставалось… пять с половиной, точнее…

«Не шлепнули их д е д о в, — поправил себя Сергей. — Тут нет ничего сверхъестественного. Просто город уже полвека в руках одного и того же клана. Должности передаются по наследству. Инициалы совпадают, потому что на Руси есть традиция называть внука именем деда. Внешнее сходство не противоречит законам генетики, продажной девки империализма… или это они кибернетику так именовали? не важно… Однако, между дедами та же разница в возрасте, что и между внуками. Два поколения игнатьевских руководителей женились и заводили детей в одном и том же возрасте? Ну а почему бы и нет, собственно, тем паче что я видел только троих…»

Все это, конечно, было бы вполне логично и убедительно, если бы Коржухин не заглянул еще раз в сундук. И не увидел правее от обнажившегося квадрата днища еще одну газету с неправдинским (невсесоюзно-правдинским) шрифтом. В следующий миг легко отделившийся лист был у него в руках.

Сначала ему показалось, что это второй экземпляр той же самой газеты. Та же композиция, та же шапка, та же фотография… Вот только из названия передовицы исчезла фамилия Сталина. А шапка провозглашала здравицу уже не 30-й, а 40-й годовщине.

Фотография тоже несколько отличалась. Чуть иной ракурс, слегка варьируются позы — Дробышев рукой приветствует демонстрантов, Губин наклонил голову к Свинаренко… но, главное, исчез Т.А. Сидорчук — на смену ему пришел К.Г. Пырьев. Остальное, однако, осталось неизменным. Тот же сорокалетний В.В. Березин. Тот же пятидесятилетний Зверев… Те же и там же, как в ремарках старых пьес…

Третья «Игнатьевская правда» была приклеена уже возле правой стенки. «ДА ЗДРАВСТВУЕТ 50 ГОДОВЩИНА…» «ВЕРНОСТЬ ДЕЛУ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ ДОКАЖЕМ…» Подписи под фотографией уже не было, но все они, конечно же, были здесь, стояли в том же порядке, от Пырьева до Губина, ничуть не изменившиеся за минувшие — десять? двадцать? сколько еще?! — лет.

Взгляд Коржухина скользнул по началу дробышевской речи. «Товарищи! Сегодня, в день славного юбилея, все мы, как один…» Разумеется, то же самое он говорил и в 1957, и в 1947. Отдельные слова и фразы менялись в соответствии с требованиями политического момента, но в целом это была одна и та же речь — процентов на 95 она совпадала до буквы. Впрочем, тождественность речей вряд ли чтото могла прибавить к тождественности фотографий.

Внезапно открылась дверь. Сергей, сидевший на полу, испуганно вскинул голову, более чем уверенный, что это Лыткарев — хотя доселе Николай Кондратьевич ни разу не заходил в комнату постояльцев. Но это оказалась Лида. Она остановилась, глядя на разворошенный сундук. Сергей вскочил с газетами в руках и шагнул к ней.

— Что это?! — он протянул ей все три листа, ухватив их за углы одной рукой и тыча другой в фотографии.

Лида молча закрыла за собой дверь.

— Теперь вы все знаете, — сказала она.

— Черт побери, я ничего не знаю! Я знаю только, что люди по стольку не живут!

— Они покойники, — спокойно сказала Лида.

— Их хотят убить? — Сергей, цепляясь за свой здравый рассудок, предпочел истолковать ее слова в том смысле, в котором их используют герои боевиков.

— Кто может их убить, если они уже мертвы? — Лида словно бы говорила о всем известных и даже наскучивших вещах. — Березин застрелился в тридцать восьмом. Зверев умер в сорок третьем. Дробышев — в пятьдесят первом.

— Бред, — сказал Сергей со всей убежденностью, на которую был способен.

— В большом мире такого не бывает? У нас тоже детей учат в школе, что этого не может быть, хотя все в городе знают, что это есть. Но, наверное, и в большом мире тоже? Вот и Эдгар По пишет… правда, у него много неточностей…

— То, что пишет Эдгар По — байки! Выдумки! Исключительно с целью пощекотать нервы читателя! Там нет ни слова правды!

— Но ведь если бы о вас и о том, что с вами здесь происходит, написали книгу, про нее сказали бы то же самое, — логично возразила Лида.

— Ну хорошо, — Сергей постарался взять себя в руки, прошелся по комнате, вернулся и снова встал перед Лидой, скрестив руки на груди. Газеты он бросил в сундук. — Они — покойники. Примем, как рабочую гипотезу. И каким же образом эти покойники могут ходить и разговаривать?

— Не знаю, я не разбираюсь в черной магии, — ответила Лида тем же тоном, каким ее современницы в Москве или Омске говорят «я не разбираюсь в компьютерах».

— А почему вы вообще считаете, что они — мертвецы? Их что, хоронили? Ну так это могла быть инсценировка…

— Нет, не хоронили. Их смерть держали в тайне, но со временем об этом стало известно…

— Отлично! — к Сергею возвращалась уверенность. — Значит, вы считаете их мертвецами только на основании слухов? Ну и потому, что они не старятся, конечно… — добавил он уже менее уверенным тоном.

— Нет, потому, что они на самом деле мертвы, — терпеливо объяснила девушка. — Они не дышат, у них не бьется сердце…

— И при этом они с аппетитом едят и пьют, — саркастически закончил Коржухин, вспомнив чаепитие в мэрии.

— Они не едят, — возразила Лида.

— Я видел своими глазами, как Дробышев уминал бутерброды.

— Они могут сделать вид, что едят. Они способны жевать и глотать. Но потом эта пища выйдет из них, непереваренная. Они в ней не нуждаются.

Сергей припомнил сцену в мэрии поподробнее. Действительно, мэр не производил впечатления человека, завтракающего с аппетитом. Его челюсть ритмично двигалась вверх-вниз, как у автомата. А Зверев, кажется, и вовсе не притронулся к своим бутербродам.

— Они и вкуса-то не чувствуют, — добавила Лида.

— А чего они еще не чувствуют? — Сергей надеялся подловить ее на каком-нибудь противоречии.

— Боли. И запахов. Зато они видят в темноте — не так хорошо, как днем, но лучше, чем обычные люди. А днем они видят почти так же, как живые, только все краски кажутся им тусклыми. И осязание… тоже как бы тусклое. Как будто сквозь перчатку.

— Откуда вы все это так хорошо знаете? — усмехнулся Коржухин.

— Живя рядом с ними, трудно этого не знать, — печально вздохнула девушка.

— Они сами вам рассказывали?

— Да. Не самые главные из них, конечно…

— А их вообще много?

— Уже около сотни.

— А все население Игнатьева?

— Примерно две тысячи.

— И каким образом происходит пополнение рядов? Они кусают нормальных?

— Нет, — Лида даже улыбнулась столь нелепому предположению, но улыбка сразу погасла. — Человек должен умереть, неважно какой смертью — главное, чтобы тело осталось более-менее целым. Потом они проводят с трупом какой-то обряд, и он становится, как они.

— Но на самом деле, разумеется, в мертвое тело вселяется демон? — Сергей продолжал саркастически усмехаться.

— Нет, они остаются собой, — серьезно ответила Лида. — Прежняя личность сохраняется. Если со времени смерти прошло не слишком много времени и тело не слишком повреждено.

Оговорка про время Сергею понравилась.

— Вам известно, что такое клиническая смерть? — спросил он торжествующе.

— Да, но это тут ни при чем, — ответила Лида с некоторым уже раздражением. — Что, пережившие клиническую смерть перестают стариться? Или нуждаться в пище? Говорю же вам, они на самом деле мертвы!

— Вы все время говорите, что они не едят, но не говорите, что не пьют, — проницательно заметил Сергей. — Что же они пьют, неужто водку?

— Да, — серьезно ответила Лида.

— Не, такое может быть только в России! Наш кошмар сам собой превращается в фарс. Водка в качестве живой воды!