Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин

— Нечего с ним рассусоливать, — и, повернувшись к Борису, продолжал, — идите, идите! Решение вам сообщим по месту вашего жительства.

Борис вышел. Он уже догадывался, каким будет решение. Через комнату ожидания он прошёл, не обращая ни на кого внимания. Почти не помня себя, расплатился в гостинице, сел на поезд и уехал домой.

Дома, когда Катя пришла с работы, а детей уложили спать, Борис рассказал ей всё, что с ним произошло, и они долго просидели, обсуждая создавшееся положение. Думали они и о том, что бы произошло, если бы Борис согласился на предложение Дальневосточного крайкома и принял должность директора рыболовецкой МТС, и оба пришли к выводу, что его отказ был правильным.

— Ведь если бы я взялся за это совершенно незнакомое мне дело, то, конечно, наделал бы массу ошибок и, может быть, был бы не только исключён из партии, но и арестован, как теперь происходит со многими хозяйственниками… Нет уж, лучше буду беспартийным. Постараюсь освоить теперь уже вполне определённую профессию, а там видно будет.

— Я тоже так думаю. Учись, Борис. Как сказал этот председатель, учись как следует, а я уж постараюсь помочь тебе. О семье не беспокойся, у меня пока ещё сил много. Ладно, давай спать, — сказала Катя.

Борис и сам понимал, что единственным его оправданием перед партией, советским народом, своей семьёй, да и перед ним самим будет его отличная учёба.

Прошёл, наверно, месяц, и из ЦК было получено письмо, в котором сообщалось, что апелляционная комиссия при Северо-Кавказском краевом комитете, рассмотрев заявление Алёшкина Б. Я. решение Владивостокского горкома ВКП(б) о его исключении оставила в силе. Решение Приморского обкома ВКП(б) не было упомянуто вовсе. К этому моменту Борис уже успокоился, да и времени для лишних волнений не было: работа, учёба, домашние заботы не оставляли места для раздумий. Возвращаться к вопросу о несправедливости решения комиссии, о подтасовке документов в деле, об исчезновении его положительных характеристик — по-видимому, намеренном, Алёшкину не хотелось. Он, правда, написал подробное письмо на имя И. В. Сталина, в котором рассказал обо всём, но так его и не послал. Теперь он думал только о том, чтобы учиться как можно лучше и чтобы не появилось ни малейшего повода для исключения его из института.

Вскоре Борис обратился в райвоенкомат и, показав письмо из ЦК, доложил об изменениях в его партийности. В начале 1937 года проводилась переаттестация командиров запаса, он её тоже прошел, и ему было присвоено звание лейтенанта — строевого командира пехоты.

Учение продвигалось своим чередом, сдавались зачёты и экзамены. Как правило, Алёшкин всё сдавал досрочно, получая отличные оценки. Он продолжал оставаться старостой группы, продолжал помогать своим наиболее слабым товарищам.

Его сестра Нина успешно заканчивала пятый курс. Материальное положение семьи, благодаря самоотверженной работе Кати, работе самого Бориса, а также и стипендий, получаемых обоими студентами, стало более или менее удовлетворительным. Конечно, они не могли похвастаться красивой и модной одеждой, но вещи детей и взрослых были всегда чисто выстираны и починены. Время для приведения одежды в порядок Катя выкраивала только за счёт ночи. Мы уже говорили: чтобы обеспечить большой заработок машинистки на сдельной работе, ей приходилось стучать на своей машинке с раннего утра и до позднего вечера.

В конце 1936 года Катя снова почувствовала себя беременной, а в апреле 1937 года уже пошла в декретный отпуск. В то время дородовый декретный отпуск, как и послеродовый, составлял 30 дней. Эту свою третью беременность Катя переносила легко. Да и по фигуре её, даже при уходе в декрет, почти ничего не было заметно.

Роды, как это часто бывает, произошли совершенно неожиданно. В конце мая, утром, проводив Бориса на работу, Нину в институт, а Элу в школу (старшая дочка Алёшкиных уже училась во втором классе), Катя чувствовала себя вполне хорошо. Собрала Ниночку и повела её в ясли. На обратном пути, почувствовав схваткообразные боли, она поняла, что настало время родить. Катя написала короткую записку Борису. Молодая, но уже опытная женщина одна отправилась в роддом.

К этому времени в Краснодаре открылся второй роддом, он находился на той же Базовской улице, где жили Алёшкины, всего в двух кварталах от их дома. Схватки у Кати учащались и становились сильнее. Превозмогая боль, а порою останавливаясь из-за неё, опираясь на заборы и стены домов, Катя добралась-таки до цели. Как она зашла в приёмное, и как её, уже почти рожавшую, положили на стол, она не помнила. В 11 часов дня 25 мая 1937 года на свет появился новый человек, это была третья дочь Алёшкиных, которую назвали Майей.

Когда Борис вернулся из института, а это было около 16 часов вечера, он узнал от сестры Нины, хозяйничавшей дома, что Катя в роддоме. Он немедленно помчался туда, чтобы, пользуясь своим положением медика, проникнуть к жене, но его не пустили, поздравили с дочкой и велели прийти на следующий день.

Катю выписали через неделю. Дочка была крепкой и здоровой девочкой, мама тоже чувствовала себя хорошо. Борис досрочно сдал годовые экзамены и был переведён на третий курс. Нина усиленно готовилась к государственным экзаменам. Всё складывалось достаточно хорошо. Ниночку-маленькую оставили, наконец, её многочисленные пневмонии (с момента рождения она их перенесла, наверное, пять раз), и она, окрепнув, аккуратно посещала ясли. Борис находился дома, т. е., отгуляв положенный отпуск, в связи с каникулами ходил только на работу, домой возвращался к четырём часам и мог помогать Кате по хозяйству.

Однако материально семья, только что выбившаяся из нужды, очень быстро реагировала на всякое, даже не очень значительное уменьшение доходов. Катя находилась в декретном отпуске, поэтому получала значительно меньше того, что зарабатывала раньше. Прибавление нового члена семьи, третьей дочки, вызвало дополнительные расходы, поэтому Катя, едва догуляв положенный ей декретный отпуск, вышла на работу. Маленькую месячную Майю она стала носить в те же ясли, в которых находилась и Нина. Шли они утром так: Катя несла завёрнутую в одеяло Майю, а двухлетняя Нина, иногда похныкивая, держалась за мамину юбку и почти бежала рядом с быстро шагавшей матерью, торопившейся попасть к семи часам на работу вовремя.

В течение рабочего дня Катя приходила в ясли два раза, чтобы покормить Майю. Нину вечером забирал Борис, иногда это делала Нина-старшая, Майю всегда приносила Катя сама.

Наконец, и Нина разделалась со своими госэкзаменами, получила назначение в Комсомольск-на-Амуре и снова поехала в Кострому, чтобы отдохнуть перед дальней дорогой