Мифы революции 1917 года - Рудольф Баландин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его проводила овация всего зала. Неужели действительно ему удалось невероятное: объединить всех, несмотря на социальные и политические различия, любовью к Отечеству?
Идея единства была обоснована, провозглашена и поддержана всеми. Но это было только на словах и при одобрительных аплодисментах. Доводы Кропоткина вроде бы нельзя было опровергнуть. Но разве люди живут одной логикой? Нет, конечно. Логикой — лишь в малой степени.
У каждого из присутствующих в зале были свои личные интересы. У представителей всяческих партий и социальных слоев, разных организаций — свои групповые. Да, существует общая великая и благородная патриотическая цель. Но многие ли пожертвуют ради нее своими личными и групповыми интересами?
Видный русский социолог, историк и философ Н.Н. Кареев, присутствовавший на совещании, записал свои впечатления:
«Кропоткин, с большой белой бородой, говорил о необходимости братской любви, напомнив мне легенду об апостоле Иоанне, который, по преданию, в старости не уставал повторять: "Дети, любите друг друга". По окончании его речи мой сосед наивно сказал мне: "Вот кого бы сделать президентом республики…"
Ничто вообще так мало не соответствовало миролюбивой речи Кропоткина, как та озлобленная атмосфера, которая наполняла зал Большого театра… Она напоминала не общее ликование после победы, а перебранку неприятелей перед вступлением в бой».
Не удивительно ли: наиболее дружелюбную речь, исполненную христианского братства, произнес убежденный революционер и анархист! В этом сказалась замечательная личность Петра Алексеевича, его глубокие убеждения, вера в народ, а не в теоретические положения анархизма.
Анархия в наибольшей степени соответствует убеждениям любого народа. Близка ему, как это ни странно, и монархия. Самодержавный правитель в этом случае выступает как царь-отец. Он призван заботиться обо всех своих подданных. Беда, конечно, что на разных должностях сановники и чиновники озабочены своими благами. Кто может их урезонить? Только царь. Чем сильней его власть, тем слабей власть местных начальников, тем больше у народа свободы, больше безвластия. Ну, а в крайнем случае — бунтовать. Не против царя, а против тех, кто его добрую волю превращает в злую, в беззаконие.
За такую народно-крестьянскую направленность анархизма большевики называли его реакционным, мелкобуржуазным общественно-политическим учением, отрицающим диктатуру пролетариата. Под мелкой буржуазией подразумевалось преимущественно крестьянство, прочно привязанное к своему хозяйству, к земле.
А теория анархии отвергала претензии любой партии или их объединений на власть. Это относилось прежде всего к революционным партиям. В случае успеха они вынуждены установить диктатуру, ибо им будет противостоять большинство общественных организаций. А где диктатура — там насилие, террор.
«Всякая диктатура, — писал Кропоткин, — как бы честны ни были ее намерения, ведет к смерти революции… Социал-демократия стремится посредством пролетариата забрать в свои руки государственную машину». В 1907 году грузинский большевик Иосиф Джугашвили, в будущем более известный как Сталин, возражал: «Бывает диктатура меньшинства, диктатура небольшой группы… Есть диктатура и другого рода, диктатура пролетарского большинства, диктатура массы».
С точки зрения логики и соответствия фактам мысль Кропоткина выглядит обоснованней, чем ее опровержение. Ведь понятие о пролетариате как единой массе, составляющей большинство народа, не более чем миф. Однако не только в частной, но и в общественной жизни мифологемы играют огромную роль. Крупные политики умеют ими пользоваться. Петр Алексеевич был великим мыслителем, ученым, но вполне наивным, скажем так, неполитиком.
Вот и анархическое движение по причине слишком честной и наивной своей идеологии во время революции распалось. Стихийные анархисты усиливали хаос, распространявшийся в стране. Идейные анархисты понимали: России грозит кровавая междоусобица, поражение в войне с Германией и расчленение. Но и среди них не было единства. Одни полагали: необходимо поддерживать большевиков, имеющих те же коммунистические идеалы. Другие возражали против требования большевиков мира с Германией и их принципа «чем хуже, тем лучше»: мол, ухудшение ситуации в стране приведет к социалистической революции.
Значительная часть анархистов приняла активное участие в Октябрьском вооруженном восстании, а двое их представителей входили в Военно-революционный комитет. Однако вскоре выяснилось, что под лозунгом «Вся власть Советам!» большевики устанавливают свою диктатуру. Анархисты перешли в оппозицию.
А ведь у них и большевиков был один мифологический враг — буржуй, алчный индивидуалист, ненасытный приобретатель и нещадный эксплуататор. Но был и второй враг, с которым выявились принципиальные разногласия. Им для анархистов было государство, подавляющее свободу личности. Большевики, теоретически признавая вред государства, принимали его как неизбежное на данном этапе зло. Они стремились использовать государственную систему в своих целях.
Глава 3
ВЕЛИКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ИЛИ ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ?
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь —
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
…
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
Александр БлокЗаговор большевиков?Антисоветский историк Д.С. Анин пишет: «В советской историографии Февраль представлен как "зародыш", "пролог" или "оболочка", в которой таилось "ядро" Октября. На самом деле Октябрь был антиподом Февраля. Февральская революция была явлением истинно народным, стихийным, никем не подготовленным. Октябрь, наоборот, был тайным заговором, в котором участвовало несколько тысяч человек и к которому население, включая рабочих, отнеслось безучастно».
Да, был заговор, направленный на свержение Временного правительства. Об этом открыто заявляли большевики, а двое из их руководства — Каменев и Зиновьев — предупредили общественность о приблизительной дате переворота. Можно ли утверждать, будто заговор был тайным? Достаточно вспомнить «Апрельские тезисы» Ленина, где вполне определенно поставлена задача осуществления в ближайшее время социалистической революции.
В конце июля 1917 года Ленин писал: «Власть нельзя уже сейчас мирно взять. Ее можно получить, только победив в решительной борьбе действительных обладателей власти в данный момент, именно военную шайку, Кавеньяков, опирающихся на привезенные в Питер реакционные войска, на кадетов и монархистов.
Суть дела в том, что победить этих новых обладателей государственной власти могут только революционные массы народа, условием движения которых является не только то, чтобы они были руководимы пролетариатом, но и то, чтобы они отвернулись от предавших дето революции партий эс-эров и меньшевиков».
Напомню: Кавеньяк — французский генерал, военный министр, жестоко подавивший восстание рабочих в 1848 году. И еще одно замечание: в рукописи Ленин писал не о «решительной борьбе», а о «вооруженном восстании». Но по цензурным соображениям смягчил формулировку. Хотя для любого внимательного читателя ясно, о чем тут идет речь, ибо решительно бороться можно не на словах, а на деле.
20 октября (2 ноября) военный министр Временного правительства генерал А.И. Верховский в секретном докладе о состоянии русской армии высказал здравую мысль: «Если большевики до сих пор не захватили власть, то только потому, что они боялись фронта; но кто может гарантировать, что через пять дней (когда произойдет Второй съезд Советов) они не возьмут власть?»
Такой гарантии ему никто не дал, и правильно, ведь точно через пять дней Временное правительство было низложено. Вряд ли дело было только в том, что большевики боялись прихода с фронта в столицу воинских частей, верных Временному правительству. Таких частей, по существу, не было. Многие царские офицеры и генералы с недоверием, а то и с презрением и неприязнью воспринимали правительство, ответственное за свержение монархии.
Большевики, возглавляемые Лениным, основательно готовились к вооруженному мятежу: укрепляли свои позиции в Советах и вели революционную пропаганду в воинских частях. Безусловно, об этом были осведомлены все заинтересованные лица, включая членов Временного правительства. Заговор большевиков был, как говорится, секретом Полишинеля.
Сошлюсь на документальное произведение честного, талантливого писателя и незаурядного мыслителя Михаила Зощенко. Он почти два года находился в действующей армии, был ранен и демобилизован, в марте 1917 года вернувшись в Петроград. В повести «Керенский» он точно описал события, предшествовавшие Октябрьскому перевороту:
