Навуходоносор II, царь Вавилонский - Даниель Арно

Зато, как ни странно, собственно политических эпитетов встречается немного. Титулы Навуходоносора этого типа делятся на две категории. Большая часть заимствована у прежних царей, ассирийских и вавилонских, вплоть до XVIII века. Тем самым, ссылаясь на прежних властителей, монарх некоторым образом утверждал себя в качестве их преемника. Он публично показывал, что видит в них образцы, направляющие его действия. Но кроме того, он принял некоторые собственные именования; другие, часто встречавшиеся в прежние времена, напротив, отверг, и такой отказ также поучителен.

Навуходоносор называл себя «вождем», но это не имеет большого значения. Отец его хвалился тем, что «укрепил основания страны», вторя в этом Навуходоносору I. И тот и другой, безусловно, имели право приписывать себе эти заслуги: разделенные шестью веками, оба вернули Вавилонии независимость и безопасность. Навуходоносор II на какое-то время принял эту формулу, но потом отбросил; ему казалось, что она больше не соответствует действительности. Царь был обязан сообразовываться с реальностью, иначе он мог потерять всякое доверие современников.

Когда царь называл себя всего лишь «правителем Вавилона», пускай даже «неутомимым» или «непременным», это не было свидетельством его слабости. Так именовали себя ассирийские цари VII века, когда они царствовали в Вавилонии. Тогда этот титул должен был пониматься как обозначение государя заботливого и преданного, власть которого была ближе и милостивее, чем более строгая власть «царя». Навуходоносор перенял этот титул у Набопаласара, а тому было очень важно показать свое благорасположение вавилонским городам, поскольку они ему не слишком доверяли.

Среди титулатуры Навуходоносора встречается мало эпитетов, относящихся к сельской жизни. Царь, между прочим, был «земледельцем Вавилона», «копящим огромные закрома зерна», и даже «поливальщиком, орошающим поля». Об этом аспекте политики Навуходоносора вряд ли можно говорить всерьез. Его деятельность в этой области не была настолько заметной, чтобы считаться достойной обязательств перед обществом, отраженных в титулах. Тем не менее Навуходоносор был «держателем земли». Такое именование политического деятеля восходит к самым истокам цивилизации Нижнего Двуречья: «держатель земли» тогда отвечал за городское поле, организовывал в каждом населенном пункте труд земледельцев и вследствие этого являлся в нем главным лицом. Его должность как таковая исчезла в III тысячелетии, но само словосочетание сохранилось; с тех пор оно обозначало правителя — постольку, поскольку он заботился о крестьянах.

Надписи лишь вкратце упоминают о Навуходоносоре как полководце (с оговоркой, что это утверждение справедливо для письменных памятников Вавилона и несколько меньше — для наскальных надписей). Однако он выступал в этом качестве часто и успешно. Легкомысленным был бы вывод, что он неохотно выполнял эту царскую функцию. Вавилонская хроника показывает его во главе войск своего отца, когда он еще являлся наследником престола. Уже тогда в трудной борьбе на Евфрате с египтянами он проявил твердость и хладнокровие, мужество и отвагу. Став царем, он никому не передоверил мобилизацию войска и руководство им в бою. В течение своего царствования он вел войны смело и решительно. Просто в качестве вавилонского царя он не считал нужным делать публичной эту сторону своей деятельности. Его отец, конечно, тоже был в этом отношении скромен; но тут скромность, может быть, происходила от затруднительного положения: победитель ассирийцев предпочитал не слишком афишировать свою причастность к разрушению их городов и храмов. Два поколения спустя отголосок этой позиции отозвался у Набонида, решительно отрицавшего виновность своего предшественника: царь-де мидян, «без совести поступая, разрушил жертвенники всех богов страны Ашшур. <…> Поклонение им он уничтожил, всем без исключения, города их обратил в пустыню хуже потопа. Царь <же> вавилонский не поднял руки, чтобы уничтожить поклонение богу, не сделал дела, мерзкого перед Мардуком».

Навуходоносору же нечего было скрывать: всё, что он делал, делалось им по своей воле. Однако вавилонянам царь говорил лишь о том, какими трудными путями ходил. Он являл им себя неким неутомимым путешественником — и не более: царь представал тем, кто «всегда подымался на далекие горы, взбирался на высокие вершины». Лишь в надписи Вади-Брисса он упомянул о военной цели своих разъездов: «…Дальние страны, далекие горы, от Верхнего моря до Нижнего моря, дурными дорогами, глухими тропами, где задерживался шаг, некуда было ступить ногой, тяжелыми путями, дорогами жажды я прошел, непокорных перебил, пленил врагов»[24]. В тексте, предназначенном для всей империи, обязательно должен был содержаться отчет о победах — его отсутствие сильно удивило бы племена, которые были их свидетелями; но отчет этот краток и тривиален. Да и в надписях, адресованных жителям своей страны, Навуходоносор выражается расплывчато: называет себя государем, «связавшим врагов», «убившим мятежных», «удалившим злых и угнетающих племена». Сделан ли здесь намек на его средиземноморские победы? Эти слова могут применяться и к каким-то мятежным вавилонянам, и даже просто к нарушителям правопорядка. Автора этих формул их двусмысленность нисколько не смущала. Навуходоносор просил того или иного бога даровать ему победу, но и эти просьбы сохраняли неопределенный тон. «Да сопутствует мне твое воинство яростное и безжалостное для врагов, вооруженное, бряцающее оружием!» — таким восклицанием завершается надпись Навуходоносора в честь «царя Марада» — бога-воина. Столь сухие выражения тем поразительнее, что в ассирийской традиции повествования о войнах, напротив, занимают первое место, чрезвычайно пространны и по-настоящему живописны. А ведь Навуходоносор совершил воинские подвиги, не уступающие достижениям ассирийских правителей. Таким образом, совершился полный разрыв с весьма близким прошлым, и случилось это по воле царя Вавилонского.

Навуходоносор утверждал, что был непосредственно сотворен богами. Однажды он выразился точнее: Мардук «зачал существо <мое> в лоне матернем». Этот мотив на Ближнем Востоке был достаточно расхожим. В надписях вавилонского царя он трактуется очень сдержанно: Навуходоносор явно не придавал ему большого значения — с него хватало именоваться «сыном Набопаласара», было вполне достаточно человеческой генеалогии.

Царь говорит о своей «ревностности» к богам, их «почитании», о «страхе богов» (богобоязненности), о своей любви к благочестивым подвигам. Он утверждает даже, что «обратил суждения людей к должному почитанию богов великих». Всё это — не что иное, как традиционные формулы, к тому же их неоригинальность в большой мере предопределялась официальным религиозным статусом монарха. Когда царь говорил о себе, что «был паломником в храмах Набу и Мардука», это отнюдь не значило, что он в самом деле принимал участие в конкретном религиозном обряде. Вавилонские цари, подобно всем прочим мирянам, всегда стояли в стороне от храмовых ритуалов. В помещение, где обитал бог, имели право входить только жрецы.