Вонгозеро. Живые люди - Яна Михайловна Вагнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эммаус проехали, — сообщил папа Боря, не поворачивая ко мне головы, — подъезжаем к Твери.
— Народу-то, народу, — сказала я, оглядываясь по сторонам, — откуда они все взялись?
Присмотревшись, я поняла, что большая часть машин стоит вдоль обочины — с включенными фарами, опущенными окошками и даже распахнутыми дверцами, что некоторые из них пусты и водители прогуливаются рядом.
— Почему они стоят? — спросила я, но тут же увидела сама, что эта бесконечная, разномастная вереница автомобилей — не что иное, как длинная, в несколько сотен метров очередь к стоящим по обеим сторонам дороги автозаправочным станциям.
— Не хотел бы я быть сейчас в этой очереди, — сказал папа, — ты посмотри, сколько московских номеров. Тут и маски, наверное, никакие не помогут.
Стоило последней заправке остаться позади, как дорога изрядно опустела — мало кто из двигавшихся с нами в одном направлении мог позволить себе роскошь проехать мимо — несмотря на это, ехавший впереди Сережа вдруг резко сбавил скорость, а следом за ним притормозили и мы. Прямо перед нами широкая трасса раздваивалась, и редкий поток автомобилей загибался налево, а правый ее рукав, ведущий в центр города, был перекрыт знакомыми бетонными балками, за которыми стояла ярко освещенная придорожными фонарями приземистая бронированная машина на широких колесах, похожая на толстый зеленый кусок мыла с острыми краями, а над дорожным указателем возвышался огромный желтый плакат: ВНИМАНИЕ, ВОДИТЕЛИ! ВЪЕЗД В Г. ТВЕРЬ ЗАКРЫТ. ПРОДОЛЖАЙТЕ ДВИЖЕНИЕ В ОБЪЕЗД — 27 КМ.
— Вот, значит, как, — задумчиво произнес папа, когда те, кто ехал перед нами, наконец насмотрелись на кордон и мы снова набрали скорость, — хорошо придумали, молодцы. Интересно, пропустят ли нас дальше — объезд объездом, но мост-то через Волгу все равно в черте города.
— Не могут же они перекрыть федеральную трассу, — сказала я, — вы представьте только, если в этом месте закупорить дорогу, тут такое начнется.
— А вот мы сейчас и посмотрим, — отозвался он, нахмурившись.
Желтые плакаты — такие же, как тот, первый, встретились нам еще несколько раз — они торчали по правой стороне дороги на всех съездах, ведущих к городу, и под каждым из них белели уложенные поперек куски бетона, за которыми ждали молчаливые, неподвижные военные машины. Мы миновали два или три таких съезда, и впереди наконец показались городские кварталы — дорога была свободна, никакого кордона не было, только прямо над табличкой «Тверь» был еще один плакат, теперь уже белый, с надписью: «ВНИМАНИЕ! ОСТАНОВКА ЗАПРЕЩЕНА! СКОРОСТЬ НЕ НИЖЕ 60 КМ В ЧАС». Посмотрев вперед, я увидела целую цепочку таких плакатов, расположенных по обеим сторонам дороги через каждую сотню метров. Было уже ясно, что нас пропустят, потому что город, имевший несчастье оказаться перерезанным надвое огромной магистралью, связывавшей две погибающие столицы, оказался не в силах перекрыть эту артерию и разбираться потом с толпами растерянных, испуганных и, возможно, уже зараженных людей, которые вынуждены будут бросить машины, разбрестись по окрестностям и в любом случае хлынут в город — пешком, через поля, в обход освещенных перекрытых въездов с кордонами — в поисках еды, горючего и крыши над головой; и поскольку четырехсоттысячный этот город нельзя было обнести по периметру стеной, спасти его можно было единственным способом — открыть заправки и продать топливо всем, кто проезжает мимо, перекрыть дорогу, ведущую через центр, и проследить за тем, чтобы те, кому нужно попасть на ту сторону Волги, как можно быстрее, без задержек и остановок, покинули его.
Мы двигались теперь через город — в самом узком его месте; я бросила взгляд на спидометр — до шестидесятикилометрового барьера мы, конечно, не дотягивали, потому что все, ехавшие впереди, не могли удержаться, чтобы не смотреть по сторонам — светофоры на перекрестках мигали желтым, и на всех боковых улицах, ведущих в глубь города, а кое-где даже вдоль обочины стояли все те же коренастые восьмиколесные бронемашины — теперь, на свету, было видно, что вместо лобового стекла у них небольшие, похожие на иллюминаторы окошки с приподнятыми металлическими ставнями, а на крышах между круглыми прожекторами торчат толстые черные стволы пулеметов.
— Да у них тут целая армия, — ахнул Мишка.
Он был прав — на улице не было ни одного человека в гражданской одежде, не было милиции и машин ДПС — только люди в военной форме и одинаковых круглых пластиковых респираторах, закрывающих лица, — они сидели в бронированных машинах или стояли вдоль дороги, провожая глазами медленно проезжающий мимо поток автомобилей.
Через два километра впереди показался мост, за которым город сразу же закончился; вместе с ним закончились и военные в респираторах, и бронированные машины, и белые плакаты с черными буквами и восклицательными знаками — и только сразу за мостом одиноко торчал последний, самый лаконичный из всех, с одним-единственным словом.
«УДАЧИ!» — было написано на нем.
* * *
Уже осталась позади и Тверь, и две небольшие деревни, промелькнувшие одна — слева, вторая — справа от шоссе, закончились покрытые снегом поля, снова начался лес — а мы все молчали. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, я смотрела на проносящиеся мимо темные деревья и пыталась представить, надолго ли удалось отложить катастрофу тем, кто остался, и что будет причиной ее начала; что случится раньше — закончится топливо, необходимое тем, кто проезжает мимо, или продовольствие для тех, кто укрылся в городе; сколько времени продержатся плотные, неприступные сейчас кордоны, как скоро защищающие эти кордоны военные начнут задумываться о том, стоит ли охранять то, что в любом случае обречено, покинут свои посты и повернут свое оружие против тех, кого только что защищали? А может быть, ничего этого не случится, потому что поток бегущих по этой дороге людей и машин захлебнется и иссякнет; и волна, которую мы так отчетливо чувствуем сейчас у себя за спиной, обмелеет настолько, что так и не сможет опрокинуть возведенную перед ней стену, и тогда этот небольшой город останется — островом, центром, и укрывшиеся в нем люди смогут переждать самое страшное и потом, постепенно, вернуться к нормальной жизни.
— Ты не спишь, Аня? Надо спать, — произнес вдруг папа,
