Дракон не спит никогда - Глен Кук

Там, где никогда не бывал и куда не пошел бы по собственной воле ни один человек Канона, во мраке метана и аммиака десяток разумов-колоний прислушались к разнесшейся по Паутине последней судороге агональной боли. Их компоненты зашевелились, выражая общее чувство. Это могла быть скорбь, или гнев, или отчаяние, или что-то, чего не воспринял бы ни один человек. Наступил период неподвижности, который мог быть минутой молчания.

Потом совет соединил свои мозги, разрабатывая новый план.

31

Панцирю отвели каюту, резервированную для визитов высоких гостей – лучшие апартаменты, которые он знал со времен Ужаса Лучезарного. Тюремная камера без решеток. На «Джемине-7» только сумасшедшие пленники, которые рискнули бы напасть на тюремщиков, нуждались в решетках. Страж знал положение любой частицы разума, перемещавшейся по его жилам из металла и пластика.

Панцирь мог свободно передвигаться по всему кораблю, кроме Сердца. Какой от него может быть вред?

Он был пойман надежнее, чем муха в паутине.

Янтарную Душу поместили в каюте рядом с ним и безжалостно изучали ее боль. Вначале Панцирь нигде больше не бывал. Он отказывался делать вид, что он нечто иное, чем просто пленник в лапах древнего врага.

Каюта Миднайт была рядом, но она редко с ними виделась. Свое время она проводила с Ханавером Стрейтом. Панцирь не осуждал ее. Она была тем, кем создана была быть.

Он лишь жалел Миднайт за ее боль и Янтарную Душу за ненужную муку.

Может быть, кто-то одной породы с Янтарной Душой мог бы проникнуть за ее барьеры. Для Панциря они были столь же непроницаемы, как экраны Стража.

Досада на собственную беспомощность перешла в беспокойство, которое он в конце концов стал разряжать, бродя по кораблю. Но это он делал вдалеке от жилых отсеков, в дальних концах корабля возле ангаров рейдеров, гнезд истребителей преследования и перехвата и пусковых шахт хеллспиннеров. Там были места, откуда можно было смотреть в открытый космос.

Панцирь подозревал, что тысячи членов команды Стража никогда не видели космоса иначе как в телетрансляции. Но у экрана есть границы. Ни один экран не дает портрета больше, чем малая плоская часть реальности. Эти люди не любят признавать, что они меньше соринки в глазу вселенной.

Он нашел заброшенную шахту хеллспиннера. «Джемина» позволила ему войти. Из купола отсека подготовки он увидел столько вселенной, сколько может объять разум. Он мог лежать на ложе мастера закрутки и погружаться в соблазнительную пятнистую тьму, где нет ни вчера, ни завтра, ни беспокойства, ни страха.

Он мог философствовать сколько влезет.

Военачальник нашел его при третьем посещении шахты. Конечно, «Джемина» не могла не доложить. Странно другое: что этот человек специально пришел, решив потратить свое время.

Военачальник сел у консоли, глядя в пустоту. «Джемина-7» была вне Паутины, чем занятая – Панцирь не знал. Он видел только малую луну, станцию, движущиеся искры местных перевозок.

Казалось, Военачальнику нечего сказать. Когда он заговорил, только подтвердилось то, о чем Панцирь догадался по его виду.

– Здесь покой. Оглядываясь назад, я испытываю тоску лишь по времени, когда я был мастером закрутки. Здесь ты наедине с собой. И иногда видишь лицом к лицу себя самого и то, чем ты мог бы стать.

Он усмехнулся, явно без расчета.

– Совсем не то, что выпустить хеллспиннер, а тем временем раннер прорвется внутрь, и ты должен быстро закручивать новый, пока он до тебя не добрался.

Панцирь возразил:

– Совсем не то, что прорываться внутрь, зная, что ты должен найти шахту, пока мастер закрутки не разнес тебя с твоим экипажем. Ты настолько стар?

– Военный экипаж много спит. А ты воевал на раннерах?

– Я изобрел эту тактику. Прорвавшиеся раннеры высаживали десантников на шкуру Стража. Солдаты Стражей против воинов квая ничего не стоили.

– Сейчас бы это не сработало.

– Сейчас больше нет кваев. У других видов нет таких рефлексов. Военачальник, где дети?

– Что?

– Ваши дети. Ваши малыши. Я был на борту трех Стражей. Когда мы взяли «Киренаику-16» – ненадолго, до ее взрыва. На «Скитике-22», пока военный экипаж не сбросил нас в космос. Теперь на «Джемине-7». И ни разу не видел детей.

Военачальник понял не сразу.

– У нас свои способы замены. Все, кто есть на борту, живут здесь с момента создания «Джемины-7».

– Но… я знаю, что Военный экипаж стареет только во время работы. Но остальные, кажется, ведут непрерывную жизнь.

– Так и есть – пока они не будут избраны или обожествлены. Большинство же просто умирает, и их записанная и скорректированная версия накладывается на молодой клон.

Панцирь не понял смысла этого.

– Они проживают свою жизнь снова и снова?

– Как говорит старая шутка, снова и снова, пока не проживут правильно.

Панцирь покачал головой. В этом не было смысла. Всю свою жизнь он изучал людей. Они были предсказуемы, но непонятны.

– Так это на «Джемине-7», Кез Маэфель. У других Стражей – свои способы. У некоторых – весьма странные.

Странные.

– Говорят, что ничего не меняется. Обвиняют в этом вас. Вы – замечательные дьяволы. Но я прожил каждую минуту этих нескольких тысяч лет. И вся вселенная стала странной. Может быть, вы не заметили.

– Почему мы могли не заметить?

– Вы не смотрите наружу, пока там не нарушают навязанные вами правила. Канон изменился, Военачальник. Я отсчитываю от времени, когда ярость против многоярусных городов впервые захлестнула Канон. До того негуманоиды были редкостью в космосе Канона – кроме миров Рубежа и Закрытых Договоров, да еще резерваций. Биороботов было мало. Они, как и я, создавались для благородных целей. Теперь они повсюду – несчастные игрушки. С ними играют, над ними издеваются, когда надоедят – выбрасывают. Миры людей задыхаются от тесноты. Паутина набита кораблями. Торговля выходит Вовне. Куда ушли триллионы людей, Военачальник? Ведь есть еще тысячи миров. Но их надо заполнить. А они пусты. Немногие оставшиеся населены густо, как тот чумной барак, где вы меня нашли. Почему? Нормальные у вас не размножаются. Сейчас те, кого держат в глубочайшем презрении, и есть тот клей, который не дает всему этому развалиться. Люди владеют Каноном, но нелюди и биороботы поддерживают в нем жизнь.

Военачальник обдумал его слова.

– Это и есть твой тезис?

– Нет, если ты этого раньше сам не видел.

– Ты говоришь, что эта долгая агония – наша вина?

– У меня нет своего мнения. Я – наблюдатель. Но смотрят и другие. И может быть, пристальнее. У них больше свободы передвижения, чем у меня.