Григорий Сковорода - Юрий Лощиц

Он поделился переживаниями со стареньким отцом Борисом, Нот что он видел во сне: голубое небо, а в глубине его сияют, распространяя вокруг золотое лучение, Имена трех отроков-мучеников, тех самых которых Навуходоносор хотел сжечь на костре: Анания, Азария, Мисаил. Внизу же на земле стоит Сковорода, и вблизи него он, Михаил, стоит, испытывай необыкновенную радость, легкость, свободу, ясность и чистоту… Что это?

Священник подумал, а затем сказал: «Ах, молодой человек! Слушайтесь вы сего мужа: он послан вам от бога быть ангелом — руководителем и наставником».

Мы должны почувствовать по этому эпизоду, насколько у людей того времени трепетным и внимательным было отношение к сокровенным событиям внутренней жизни, В XVIII веке очень любили толковать сны (хотя церковь по традиции считала это увлечение не только достаточно праздным, но и вредным). Священник выслушивает и дает оценку сну Михаила потому, что, на языке эпохи, это вовсе и не сон, а видение. Сон не духовен, его образы случайны и обманчивы. Видение же содержит в себе символический смысл, оно помогает человеку прозреть, открывает глаза на истинную суть событий его внутренней жизни.

О своем видении Михаил так никогда и не рассказал учителю. За два месяца до смерти Сковороды, во время их последней встречи, Григорий Саввич вдруг с охотою начал говорить о своем детстве и среди многого иного вспомнил о «поле Деире». Очень тогда его, мальчика, волновало это неведомое библейское поле и стоящий посреди него таинственный золотой кумир, которому отказались поклониться три отрока. В Библии много и более чудесных событий, но это — как они, брошенные в «пещь огненную», оказались недосягаемы для пламени и тем самым посрамили золотого тельца и царя Навуходоносора, — это событие ему особенно запомнилось тогда, и всю жизнь пел он про себя чудесный Дамаскинов стих о трех отроках — Анании, Азарии и Мисаиле.

Глубоко пораженный, Коваленский слушал в молчании: вот, значит, откуда его давнишний сон! Значит, они действительно, еще и не встретясь, уже были подготовлены судьбой к встрече и всему, что за ней последовало. Значит, тогда, в Харькове, их пути просто не могли разминуться!

Однажды вечером после занятий в коллегиуме они прогуливались вдвоем по городу. Вышли на окраину. Михаил и не заметил, как за спиной у них оказался кладбищенский ров. В другое время от одной мысли о такой прогулке ему стало бы не по себе, но теперь, стесняясь Сковороды, он и виду не подавал, что боится, только собственный голос не слушался его, звучал сдавленно.

Светлая тропинка скользила мимо могильных бугров. Отдаленные городские огни печально поблескивали сквозь прорехи в кустарнике.

Вдруг Михаил споткнулся и застыл на месте, не в силах слова вымолвить. «Что такое?» — удивился Сковорода. И, будто не замечая состояния своего спутника, стал объяснять: ничего необыкновенного нет в том, что старый гроб торчит из земли, — просто место тут песчаное и крутое, вот ветры да дожди и оголили почву. Только людское безрассудство и пустые бредни заставляют некоторых верить, что е таких местах по ночам привидения бродят.

Сковорода имел обыкновение брать с собой на прогул ку флейту. Вот и теперь, в таком неприютном месте ему вдруг захотелось поиграть. Он оставил Михаила одного, а сам отошел тихонько в темноту, скрылся где-то за деревьями и наигрывает оттуда. Мнение у него такое, что издали музыку приятнее слушать. «Ну как, — кричит потом, — хорошо ли слышно?» И Михаил отвечает, что да, хорошо.

Такие прогулки к кладбищу совершались не раз и не два. Но только много позднее Ковалинский сообразил, зачем именно этот маршрут избирал лукавый Сковорода. Он его, трусишку, отучал незаметно «от пустых впечатлений, мечтательных страхов».

На летние каникулы Михаил обычно уезжал с братом Гришей к родителям. Но когда наступили вакации 1704 года, он домой не поехал: вместо с учителем они задумали совершить путешествие в Киев. Сковорода в волнении упаковывал свою тощую дорожную суму. Уж кто лучше его сможет всё Михаилу показать и рассказать! Отправились в августе.

Ходить по Киеву со Сковородой — одно удовольствие. Во-первых, необычайно лестно было Ковалинскому, что его учитель такое здесь известное лицо: их останавливали на улице, в академической библиотеке, зазывали в монастырские кельи, и всякий раз, когда Сковорода рекомендовал его своим знакомым — «мой харьковский друг и ученик», — в груди Михаила поигрывала щекочущая струнка тщеславия.

По крутому взвозу пни поднимались с Подола на Андреевскую гору. Легко было дышать над обрывом после долгого подъема и но хотелось отрывать взгляд от заречных пространств, берущих могучий разгон навстречу облакам.

Слева, совсем рядом, сквозь черновой набросок строительных лесов проступал причудливо-капризный силуэт нового храма, прилепившегося основанием к самой кромке горы. Церковь строилась по плану знаменитого итальянца Растрелли. Не дивно ли, размышлял вслух Сковорода, что вся сия каменная фигура и малого мига не простояла бы, когда б не заключалась в ней незримо, как орех в скорлупе, архитекторова мысль? Велика ли сила мысль? И на ощупь ее не взять, и взвесить невозможно, кажется, самая что ни на есть ничтожность и тщедушность. Но вот ведь какую громаду собой удерживает! А мы только на внешность и пялимся, ей одной и молимся, будто сама по себе она так великолепно устроилась, без модели, чертежа и расчета.

Они посетили Михайловский собор и Софию, и, конечно же, Лавру. Старых знакомых среди монахов у Сковороды оказалось особенно много, был тут и родич его, по имени Иустин.

Почти сразу же принялись приятели увещевать гостя:

— Полно тебе бродить по свету! Пора уже пристать к гавани. Тут известны твои таланты, Лавра примет тебя, аки мати чадо, ты будешь столп церкви и украшение обители.

— Ах, преподобные! — поморщился Сковорода. — Я столпотворения собой умножать не хочу…

И совсем уж грубо, как только в семейной перебранке позволительно, кончил:

— …довольно и вас, столбов неотесанных, в храме божьем!

Старцы, никак ие ожидавшие столь оскорбительного выпада, обиженно замолчали. Но он будто и не заметил:

— Риза, риза! Сколь немногих ты опреподобила, но зато сколь многих очаровала. Мир людей ловит разными сетями — богатством, славою, знакомствами, покровительством, выгодами, утехами. И святынею тоже ловит, и эта сеть всех несчастнее…

Слушатели собрались уже противоречить, да тут ударил колокол, созывая к молитве, в красноречивый обличитель остался один, с недоконченным словом на губах. И Михаил стоял рядом в растерянности от всего случившегося.