Месть палача - Виктор Вальд

Когда он закончил этот долгий процесс, Даут уже говорил о другом:

– Верующие населили мир духами. Высшие это ангелы. Они доставляют все повеления Аллаха. Ангел Гавриил принес откровения Корана самому пророку Мухаммеду. Между ангелами и людьми располагаются джины. Они созданы из огня. Могут быть кем угодно, и даже невидимыми. Они могут, как люди, есть и пить и даже приближаться век за веком к смерти. А те из джинов, кто противится воле аллаха – неверные. Имя им шайтаны. Главный над ними Иблис, о котором ты сейчас и спросил. Он такой же падший ангел, как и известный тебе Люцифер. Он же Сатана. От Иблиса, как и от сатаны – спасение в молитвах, заклинаниях и в правильных амулетах…

«А ведь я забыл помолиться на ночь», – с досадой подумал Гудо. А ведь так не годится. Так всякая всячина будет лезть в голову. Но молитва так и не складывалась. Вместо нее в голову вливался тихий и ласковый голос Даута:

– Когда стихнут последние звуки похоронной процессии, к умершему в гробницу спускаются два демона Мункар и Некир. В этот момент душа покойного вновь возвращается в тело. Тогда мертвец садится и начинает отвечать на вопросы демонов о своей вере. Если он лжет, демоны могут его жестоко пытать. А если говорит чистую правду, то посланники Аллаха дают возможность упокоиться до дня всеобщего сбора для страшного суда. На нем Всевышний даст оценку добрых и злых дел каждому. И каждый должен будет пройти по мосту Сират – тонкий как волос и острый как меч. Этот мост протянут над адом и ведет в рай. Грешники падают в пропасть, кипящую и бездонную. Но мусульман Аллах своей милостью постепенно освобождает. А вот грешники других религий в аду навечно. Младенцы и те, кто погиб в бою за веру, то есть, шахиды, а так же мученики веры проходят сразу в рай. Там их ждет бесконечное счастье и радость. Там они могут узреть Аллаха…

А хотел бы Гудо узреть Господа? Если для этого необходимо попасть в рай, то зачем об этом думать. Путь в сады Эдемские для палача и «синего шайтана» навсегда закрыт. Так что не есть ему райских яблочек и, что печальней всего, не встретиться в загробной жизни с его милыми ангелами Аделой и Гретой.

Он знает – его место в аду. Знает и вовсе не страшится этого. Сколько же раз он побывал там, где невыносимые муки, где мышцы скручиваются от невероятной боли, где страдаешь от того, что душа покинула тело, где понимаешь, что ничего не можешь понять, потому что мозги расплавились и вытекли.

Что там муки придуманного ада. Кто вернулся оттуда? Кто поведал об ужасных ужасах? Кто эти люди? Или все проще. Адские муки это то, что уже известно, что человек видел и испытал. Только все это он растянул в бесконечность, без права счастливого конца – умереть без боли.

А раз так, то чего должен страшиться Гудо?

Он попал в ад на земле под названием подземелье Правды. Под властью сатаны по имени мэтр Гальчини юноша Гуда испытал все виды боли: мышечную, костную, нервную, мозговую, эмоциональную. Он перенес какие только возможно придумать человеком страдания; голод, жажду, холод, бессонницу, одиночество, невыносимые физические нагрузки, унижения. К очередности, а то и к комплексу мук и страданий, Гудо имел еще одно мучение – он каждый день был вынужден общаться с демоном, имя которому великий мэтр Гальчини.

«Тебе же так повезло! Да каждый бы за такое везение в каждой встречной церквушке свечи ставил бы! Я же из тебя, из той кучи дерьма, что миллионами по земле зловонят, ЧЕЛОВЕКА вылепил! Я ведь тебе не только мастерство величайшего из палачей передал. Я тебя искусством непревзойденного лекаря одарил», – этот голос забыть невозможно, ибо он страшен, как все связанное с Гальчини, и одновременно оправдан, как все, что делал этот сын сатаны в человеческом обличии.

К этому невероятному по жестокости аду даже несколько и неудобно, но все же нужно прибавить еще ужасы каждого дня и каждой ночи на протяжении трех лет, в которые черная чума леденила сердце. Те несколько месяцев, что пришлось пережить на песчаном клочке суши под названием остров Лазаретто. Те недолгие недели в адских пещерах Марпеса. А еще… Липкий до мерзости и жуткий до не восприятия частый ад общения с духом давно умершего учителя и мучителя мэтра Гальчини.

Человека, который знает о боли все, невозможно удивить и испугать ничем. Даже высшей точкой человеческого страха – пламенем ада.

Вот только остается удивиться тому, что так жарко Гудо. Неужели он скатился во сне к самому костру. Или его пламя перенесли к нему слишком близко?

Жара и пламя обрывают сон Гудо. Так он и желал. Это он вложил в свой мозг перед тем, как опять погрузиться в чуткую дремоту.

Прислушался. Вместо сладкой речи Даута теперь слышно его прерывистое дыхание. Как не храбрился, как не растягивал время общения с юношей, но необычное по накалу страстей утро и тяжелый дневной переход свалили хитрого пса Орхан-бея. Самое время его будить.

Ночь уже передала власть своему ненавистному брату рассвету. Юные трепетные розовые крылья маленького брата уже приподняли краешек небесного светила. Все неживое принялось восстанавливать свои формы, а живое стало пробуждаться, радуясь теплу и свету. От счастья росой всплакнули поздние травы и луговые цветы. Жесткими листьями при малом ветерке зарукоплескали заросли лавра. Едва слышно затопали по земле сорванные тем же ветерком листья осины и граба. Маленький ручеек непродолжительно зазвучал водопадиком, срываясь с гранитной ступеньки. Первая птица, еще не открыв глаза, вскрикнула и застучала клювом. Из норки выбралась полевая мышка и тут же скрылась в тепло своего жилища.

Гудо бесшумно подобрался к раскинувшему руки спящему Дауту и огромной ладонью зажал ему рот. Как и половину лица.

– Молчи. Пойдешь со мной. Только тихо.

Мгновенно проснувшийся ночной рассказчик испуганно попытался кивнуть головой, но это ему не удалось. Гудо просунул вторую ладонь под затылок и легко, как тряпичную куклу, поставил Даута на ноги. Убедившись, что тот укрепился на ногах «синий шайтан» (ибо так и подумал в это мгновение взмокший Даут) приложил палец к своим тонким ниткам губ, а другой рукой указал на близь стоящий куст. Для большей убедительности Гудо подтолкнул в спину того, кого так неприятно разбудил.

– А теперь, мой чудный рассказчик, поведай мне о том, кто наиболее волнует меня… – вздохнул и от волнения закашлялся Гудо, едва они устроились за зеленой стеной.

– О-о ком? – все еще приходя в себя, икнул османский тайный страж, и тут же тряхнул головой. – А! Понимаю. Ты хочешь знать о том, кого сожгли на ипподроме Константинополя?

– И о нем тоже. Впрочем…. Нет. Вначале о нем.

– До того мгновения, пока ты не показал перстень Мурада, я был уверен, что сожгли именно тебя.

– Вот как?

– Именно. До меня дошли слухи, что в Константинополе схвачен «синий шайтан», своим проклятием разрушивший стены Галлиполя и впустивший в этот город османов. После того, как этого колдуна выставили в синих одеждах на площади возле церкви Святых Апостолов[111], его опознали и поклялись в этом на кресте несколько десятков галлиполян, собственными ушами слышавших проклятие синего мага и колдуна и собственными глазами наблюдавшими, как после этого стали рушится крепостные стены и их дома. Судьи согласились с тем, что такой страшный облик, как у этого злодея не возможно не запомнить. Как, впрочем, и забыть. Затем следствие выяснило, что этот маг появился из османских земель, где он известен как «синий шайтан». А еще более, знаменит как Шайтан-бей.

Я тут же доложил об этом великому Орхан-бею. После беседы со своими советниками и приближенными, повелитель османов поручил мне освободить этого человека. Подкуп, обещание помощи войсками в борьбе василевса Кантакузина с врагами, устройство побега – все приветствовалось, лишь бы не допустить суда и казни «синего шайтана»…

– Что за забота о бывшем рабе Орхан-бея? – не удержался Гудо.

– О! В этом много всего и всякого. Политика[112] – явление настолько сложное, что даже твоей огромной и всезнающей голове понадобится много времени, чтобы понять ее механизмы, да и сам смысл. А коротко… Лекарь и палач. Завоевавший уважение, спасая жизни чужих ему людей. А еще уважение к человеку, не пустившему в рай убийцу дочерей османов. И он же посеявший страх своими нечеловеческими способностями. Отправившийся в одиночку в Галлиполь, город известный своим недружелюбием, затеявший в нем огромное сражение, и, в конце концов, разрушивший его своим магическим проклятием.

Я уже когда-то говорил тебе: «Шайтан ты, Гудо. Истинно шайтан! А теперь очень знаменитый шайтан, о котором говорят и в хижинах ремесленников и во дворцах благородных принцев крови». В своем роде ты стал как бы… знаменем османов, перед которым трепещут враги. А теперь это знамя грозятся сжечь публично перед всем миром. Это удар по престижу. Тебе известно это слово?