Чужое сердце или проклятуха поневоле (СИ) - Дмитриева Виктория

— Тебе нужно согласиться, — не стал дожидаться моего окончательного решения Бородин.

— Нет, это тебе надо, чтоб я согласилась, — разозлилась я на Рому, намерения которого были очевидны.

— Ты от этого тоже выиграешь, и потом, я всё равно знаю твои мысли и вижу то, что происходит, независимо от того, слышишь ты мой голос или нет.

— Это как так-то? — что-то такое я подозревала, но убедиться в догадках было всё равно неприятно.

— Ну, это как ходить по зоопарку и смотреть на зверушек в клетках, которые чем-то там занимаются.

— Значит, я зверушка? — начинала закипать я.

— Да, мартышка, — добродушно заулыбался Бородин.

— Как же вы меня бесите! — всё же сорвалась я.

— А что поделать? — Бородин лишь развёл руками ухмыляясь.

Я сделала несколько вдохов и выдохов, прошлась, попинала какие-то камешки и сухие сучья под ногами. Почему мы всегда с Бородиным встречаемся в лесу? Это же сон, такой простор для вариантов, а мы в лесу. Что вот он не может во сне катать меня по Венеции на гондоле, например, или перенести хотя бы в Париж? Я же там никогда нигде не была. А он сидит тут всё время на пеньке в штанах любителя туризма и рыбалки и точит свои охотничьи ножи. Бородин за моей спиной едва слышно хмыкнул и щёлкнул пальцами.

Лес пропал. Неожиданно для себя я оказалась у окна с живописным пейзажем. Вид на вечерний Париж захватывал дух. Россыпь огней словно колония светлячков роилась вокруг агрессивно горящей в ночном мраке Эйфелевой башни, увенчанной прожектором. Над главным символом Парижа висела в небе не менее агрессивно прекрасная полная луна почти мистического жёлто-красного оттенка. Я любовалась, а зрелище будто гипнотизировало меня. Город жил ночной жизнью, соревнуясь с мерцанием далёких звёзд.

Услышав глухой хлопок, я обернулась, и глазам моим представилась уже совсем другая картина, бесящая до немоты. На постели в номере отеля, а сомнений, что это именно отель у меня не было, наливая в бокал шампанское, полулежал Бородин. Голый! И бокал, к слову, был один. В позе Цезаря, захватившего галльскую деревню, на красных шёлковых простынях, с горой подушек под спиной, он лёжа попивал шампанское и раздражающе улыбался. Важное уточнение, этот позёр согнул ближайшую ко мне ногу так, чтобы от окна не было видно богатство, подаренное ему природой, если там, конечно, было на что смотреть, фиг знает же. Целомудрием тут, конечно, и не пахло, но в жанре лучших традиций картин эпохи Возрождения, самые неприличные места были спрятаны от глаз обывателя. Похоже, чувствовал он себя весьма раскованно. Снова наполнив бокал до краёв, лёгким отработанным движением Роман поставил бутылку в ведёрко со льдом на прикроватной тумбочке. Не отрывая от меня прищуренного взгляда, он цедил шампанское странного, всё того же жёлто-красного оттенка, аккурат в цвет луны над ночным Парижем. Реакции ждал, видимо.

Я отвернулась к окну, чтобы унять раздражение, но вид Эйфелевой башни уже не радовал. За спиной лежал наглый голый Бородин, прихлёбывающий шампанское в одно лицо. Эмоции постепенно спали. Ругаться не хотелось, как и разговаривать. Да и как с ним после всего этого разговаривать? Он же откровенно издевается, а у меня тут жизнь под откос. Но стоять у окна становилось скучно, а просыпаться по желанию я так и не научилась.

— Почему ты делаешь это? — спросила я в итоге не оборачиваясь.

— Что именно?

— Вот это, — я жестом продавца из телемагазина обвела помещение руками, всё ещё стоя спиной.

— Ты сама просила свозить тебя куда-нибудь, а я был в Париже лишь однажды и всего одну ночь, — ответил мне Бородин, отпивая шампанское, — я могу только возвращаться туда, где уже был, но не создавать что-то новое.

— Ты был тут один? — непонятно почему спросила я.

— Один? Ночью? В Париже? На красных простынях? Я бы умер от смеха из-за таких вопросов, если бы был жив, — и он искренне и заливисто расхохотался.

— Не говори так, — буркнула я и отвернулась обратно к окну.

— Не говорить что? — ещё смеясь, но уже более спокойно спросил мой собеседник.

— Не говори, что ты умер.

Бородин перестал смеяться. Было слышно, как он поставил бокал на прикроватный столик, задев стеклом железное ведёрко со льдом. Зашелестела ткань. Я всё ещё стояла у окна, вглядываясь в огоньки, которые начинали подрагивать и терять чёткость очертаний.

— Ты всё ещё её боишься? — услышала я совсем рядом, где-то над ухом спокойный мужской голос.

— Я боюсь того, что там, после неё, — я сморгнула надоедливую слезу.

— Не бойся, там ничего нет. Вообще ничего нет.

Я ощутила, как Роман подошёл сзади и упёрся подбородком мне в макушку. Его руки, почти полностью прикрытые рукавами чёрного шелкового халата, легли поверх моих рук.

— Как нет, если вот ты здесь, хотя тебя уже нет, разве это ничего? — не поверила я утешениям.

— Ну, меня не было бы здесь, если бы я не разбил этот чёртов амулет, так что… — и он замолчал.

Я бы даже не заметила этой оговорки, но он не замолчал слишком резко. Ага, кажется, Рома сболтнул что-то лишнее. Ну, точно! Бородин не договорил фразу, а я моментально проснулась. Хлоп и «Доброе утро» без следов сонливости. Рядом с моей раскладушкой на матрасе, расстеленном на полу, в одежде спали Глеб и Витя, у их ног дремал Хан. Когда я села и проморгалась, пёс дёрнул ухом. За окном светало, где-то далеко кукарекал петух. Надо же, кукарекал петух.

Глава 25: бессердечная женщина

Серое полотно дороги проскакивало под колёсами и оставалось далеко позади нашего трофейного авто. Ехали уже второй час, можно сказать, с комфортом, но молча. Машина, взятая Витей в прокате сильно пострадала после падения в овраг, поэтому Глеб выдал нам вездеход лжепророка ранее скрытый от посторонних глаз в одном из деревенских сараев. Сколько там у проклятого сектанта ещё этих тайных сараев с благами цивилизации? Вопрос на миллион. Об ответе оставалось только догадываться, но и баня нашлась, и машина, и даже какой-никакой, но лазарет, где уже не столь лучезарный Василий дожидался приезда следственного комитета, полиции, ФСБ или бригады из близлежащего сумасшедшего дома, тут кто раньше приедет, того и тапки. Я голосовала за силовые структуры, а то этот и в дурке кружок по интересам организует.

Планы на командировку резко поменялись. Теперь мы должны были добраться до станции и там дожидаться помощи от руководства института. В чём она будет выражаться, я не знала. Может, нас конвоируют обратно в столицу, может, гостиницу нормальную снимут, пока мы ждём восстановления документов, может, ещё что. Витя не уточнил итогов разговора с Папой. У лжепророка в закромах нашёлся спутниковый телефон, крупный такой и с непритязательным дизайном, в кино только встречала подобные штуки. Вот по этой большой бандуре с длинной антенной, напоминающая рацию, наставник и связался с директором ИЧ. Возможности подслушать у меня не было, но уверена, что Папа теперь в курсе всего. В том числе и того, что сейчас Бородин едет на заднем сидении рядом со своим псом. Глеб остался ждать правоохранительные органы, а мы возвращались в институт.

Нет, Рома не ожил, но теперь его обществом могла наслаждаться не только я. И Витя, и Хан, и другие, если будет на то моя воля, могли лицезреть соседа из моей головы. Наслаждался, правда, пока только пёс. И пусть Хан не мог зализать своего любимого хозяина до потери сознания, или даже потереться о него пушистым боком, собачья радость прямо потрескивала в воздухе. Пёс, как истинный хаски даже описался от восторга, увидев неясный лик Бородина, и хорошо, что это произошло не в машине, потому что терпения во мне уже не осталось. Ехать и нюхать щенячий восторг во плоти уже было выше моих сил.

Думаю, стоит всё же объяснить, как Роману удалось если не полностью материализоваться в нашем мире, то хотя бы проявиться плотной дымкой. Проснувшись утром после всего произошедшего, на ясную голову я поняла, что с меня хватит. И раньше это приходило на ум, но я всё отмахивалась. И хоть чашечка терпения у меня явно не из детского набора, но и она уже переполнилась. Все вокруг знают больше, чем говорят. Одна я каждый день открываю что-то новое, но исключительно с риском для жизни. Бородин и его братец со своими тайнами сведут меня в могилу, причём пару раз я там была уже буквально одной ногой, возможно, даже туфельку оставила. Будет задорно, если какой-то не до конца разложившийся зомби-принц с того света возьмётся меня по ней разыскивать. Вот я уже и такому повороту не удивлюсь. Не дай бог, конечно, если найдёт, да ещё и целоваться полезет. Мне Бородина выше крыши. И если для Ромы весь этот загробный контекст может и нормальное положение вещей, то я пока к нему на тот свет не тороплюсь.