Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год - Вокруг Света

Утром вдруг узнали, что Босфор и Дарданеллы закрыты для плавания. На рейде стоят десятки судов. И все же мы заливаем горючее в баки.

В пятнадцать часов пополудни 7 декабря «Тивия» осторожно отошла от причала. Увеличиваем обороты двигателя и через четверть часа уже проходим под знаменитым стамбульским мостом, соединяющим европейскую и азиатскую части города. Но только здесь, в двадцати милях от открытого моря, осознаем — из всего плавания вокруг Европы это будет самый тяжкий переход.

На стремнине встречного течения почти не движемся. Поэтому одолеваем его у поворотов и идем под защитой высоких берегов.

В десять вечера подошли к выходу в Черное море. Плывем, вплотную прижимаясь к правому, азиатскому берегу. По диагонали пересекаем пролив и на пределе сил выходим в Черное море. Двигатель надрывно ревет на максимальных оборотах. Гребной винт то и дело выскакивает из воды и пронзительно воет, а врезавшись в волну, захлебывается от перегрузок. Отойдя немного от Босфора, ставим зарифленный грот, штормовые стаксель и бизань. Паруса делают яхту устойчивее, и она постепенно начинает набирать скорость. Но болтанка все равно сильная. Свет маяков позади мало-помалу тонет во мраке. Все вокруг неожиданно окутывает густой туман. Сменяемся через каждые сорок пять минут. На этот раз категорически запрещаем Джу появляться на палубе. Она протестует, но мы непреклонны. Я уступаю ей с Яной свою койку.

Деревянные крышки, закрывающие мотор, отброшены. Оттуда веет теплом. Принимаем решение не глушить двигатель, чтобы на нем можно было сушить одежду. На палубе истинный ад, волны захлестывают ее. В воздухе носятся колючие снежинки. Труднее всего выдержать холод. Уже через несколько минут ты мокрый до нитки. Дрожащее тело в какой-то степени еще вроде бы согревается. Но руки должны крепко держать штурвал, то и дело поворачивать его, чтобы уловить момент самого выгодного положения яхты среди кипящих водяных гор. И, ясное дело, скоро ты перестаешь чувствовать кисти рук, они становятся деревянными. Бросаешь взгляд на часы: прошло всего каких-то двадцать минут. До смены вахты еще целая вечность!

Мы с Пешко заупрямились, решили отстоять у штурвала не сорок пять минут, а дольше. Он вспомнил о грубошерстных гетрах от подводных гидрокостюмов и напялил их себе на руки. Эта хитрость принесла некоторое облегчение, хотя Пешко и стал похож на диковинное четырехногое существо. Он выстоял на вахте целых два часа! Спустился к двигателю с посиневшим лицом, а зубы отбивали чечетку.

Я тоже, уж и не знаю как, выдержал такой же срок. Однако после едва спустился по трапу. Желающих больше не оказалось. Внизу я никак не мог раздеться. Пальцы так и остались в полусогнутом состоянии, будто продолжали судорожно сжимать штурвал. Однако тепло, пышущее от перегретого двигателя, потихоньку возвращало к жизни онемевшие конечности. Кисти ломило от боли. Сбрасываю «самую мокрую» одежду и расстилаю ее на моторе. Через три часа она будет теплой, хоть и полусырой.

Качаясь как пьяный, пробираюсь в носовой отсек — «будуар» Джу и Яны, падаю и валю на себя все, что под руку попадается. Голову щедро поливает из люка водицей, подушка мокрая, но здесь я в «тепле». Дрожу всем телом еще с час и только начинаю погружаться в легкую дремоту, как вдруг меня подбрасывает, и я оказываюсь у другого борта. Больно ударяюсь головой об обшивку. Теперь «Тивия» падает вниз, как в пропасть, и я почти на ногах. Потом она качнулась и взметнулась вверх, а у меня ощущение, будто я стою на голове. Вокруг, как живые, летают, ползают, перекатываются разнообразные вещи — транзисторный приемник, батарейки, карманный фонарик, какие-то веревки, мокрая одежда, обувь. И опять меня отбрасывает к другому борту. Я охватываю голову руками — другого тут не придумаешь, но все-таки ударяюсь не так сильно. И тут мелькает разумная, спасительная мысль. Быстро ложусь поперек яхты, упираюсь головой и руками в один борт, а ногами в противоположный.

Мельком бросаю взгляд на часы, и — о ужас! — мое время истекло. Кое-как натягиваю сапоги, влезаю в мокрую одежду и затягиваю на голове капюшон. Разминулись с промокшим до костей дрожащим вахтенным, не обменявшись ни словом. Вдруг позади восьмидесятикилограммовый Дончо птахой перелетает через стол и всей своей тяжестью обрушивается на Боби. Это проделки очередной коварной волны...

Ночь наконец прошла, но положение не улучшилось. Дневной свет лишь подчеркнул мучительную бледность наших физиономий. Свободные от вахты члены экипажа лежали вповалку. Всех поголовно терзала мучительная морская болезнь. А за кормой не видно ни берега, ни огней, ни кораблей. Одна лишь надежда на точность вычислений Дончо.

Наступила вторая ночь. Где-то около десяти часов вечера туманную пелену разорвали слабые и далекие огни Ахтопола! Ура! Мы в Болгарии! Волны как будто стали меньше. Да и ветер не такой уж яростный. Неподвижные до этого тела вдруг зашевелились, задвигались. Каждому захотелось собственными глазами увидеть родной берег. Сразу стало значительно легче. И вот перед ожившими радостными взорами потянулись долгожданные огни прибрежных поселений.

Около полуночи выходим на траверз с мысом Маслен. С пограничного поста нам подают сигналы. Выжимаем последние запасы энергии из уже севших аккумуляторов — «Тивия» радостно вспыхивает всеми своими сигнальными огнями. Волны становятся пологими и длинными. Ветер чувствительно падает.

Еще до рассвета 9 декабря входим в Бургасский порт. Самый теплый в мире голос из репродуктора центральной башни сердечно произносит:

— С прибытием, «Тивия»! Добро пожаловать! На пристани вас ждут...

Симеон Идакиев, болгарский журналист

Сокращенный перевод с болгарского В. Пономарева

За тридевять снегов

Счастье изменило Сюзанне Батчер спустя час после старта. Только что собаки мчались по проторенной в сугробах тропе, звонко пели полозья, бодро скрипела упряжь — и вдруг на простеньком повороте сани занесло, они покатились по склону и врезались в ель. Трах! Снег с веток. Визг собак. Батчер, бежавшая за упряжкой на лыжах, обмерла: сани-то целы, зато из пятнадцати собак три тяжело ранены. Мимо проносились упряжки тех, кто стартовал позже...

«Езда на Севере — тяжкий, убийственный труд», — написал в начале века Джек Лондон в рассказе «Белое безмолвие». Время вычеркнуло грозные эпитеты из этой фразы — их смело винтами вертолетов, затерло гусеницами вездеходов. Езда на Аляске осталась трудом, но не таким изнурительным и опасным, как во времена золотой лихорадки. Старожилы даже ворчат, что техника превращает Белое безмолвие в Белый гвалт.

Постепенно искусство езды на собаках забывается. Чтобы возродить интерес к старинному способу передвижения, который вряд ли пора списывать со счетов, на Аляске ежегодно, с 1973 года, организуют гонки на собаках. Дистанция — две тысячи километров. Маршруты год от года разнятся, но они всегда прокладываются примерно по тому пути, которым двигались золотоискатели в начале века: от незамерзающего порта Сьюард, в заливе Аляска, к Ному — на берегу залива Нортон. Помимо прочего, гонка напоминает о тех добровольцах, которые в 1925 году совершили стремительный бросок на нартах через белую пустыню, доставили из Сьюарда в Ном лекарства и спасли сотни людей от эпидемии дифтерии.

Тропа Трансаляскинской гонки вьется по замерзшим рекам, тундре, горным склонам и по берегу Берингова моря. Вертолеты следят за безопасностью, готовые прийти на помощь в случае беды. В соревновании участвуют до пятидесяти спортсменов и до восьмисот собак. А растят и тренируют втрое больше животных — чтобы отобрать лучших. В упряжке обычно от восьми до восемнадцати «собачьих сил».

Сюзанна Батчер — ветеран состязаний. Она родилась и выросла на юге, но в последние годы живет на Аляске — выращивает собак на ферме неподалеку от Фэрбенкса. Молодая гонщица четырежды входила в двадцатку победителей, которые получают денежные призы, дважды была пятой.

Подготовка к гонке начинается задолго до первого снега. В августе, когда холодные ночи возвещают конец лета, когда день стремительно сокращается и наползает круглосуточная темень, погонщики приводят в порядок сани, упряжь и сбрую. В сентябре собак впрягают в колесные тележки и на коротких пробежках ставят им дыхание, приучают к нагрузкам. В лучшей спортивной форме они будут тянуть сани со скоростью двадцать километров в час, а при рывке — вдвое быстрее. С каждым днем пробежки удлиняют — к концу тренировок собаки одолевают до ста километров в сутки. В сани запрягают преимущественно эскимосских лаек — выносливых и крепконогих. Кожа на лапах собак этой породы стирается медленно, между пальцами почти не образуется шишечек льда.