Александр Великий или Книга о Боге - Морис Дрюон

Несколько солдат охраны бросились вслед за убийцей. Павсаний оставил их далеко позади, он уже подбегал к выходу, и крики «Остановите! Остановите его!» не достигали его ушей. Его лошадь была привязана к стене театра; он успел вскочить на нее и пуститься галопом, но налетел на низкорастущую ветку дерева, которую не заметил; она ударила его с размаху в грудь, и он покатился по земле.

Тот, кто должен умереть и кого ослепляет чуждая сила, может все предусмотреть для своего спасения; но он не видит ветки, растущей поперек его дороги. Прежде, чем оглушенный падением Павсаний успел подняться, преследователи навалились на него, и десяток мечей пронзил его тело.

С первого же мгновения Александр показал себя царем. Он призвал Антипатра, собрал военачальников и советников, но отнюдь не для того, чтобы выслушать их и заручиться их признанием, а чтобы отдать приказания, как это подобает владыке; и все повиновались без спора, как будто это само собой разумелось.

Тело Филиппа перенесли во дворец, а труп его убийцы был пригвозден к кресту посреди площади, чтобы оставаться там до погребальной цремонии.

Олимпиада в тот же день отбыла с эскортом в Пеллу. Она достигла города поздно вечером, после долгого пути на лошади, и сейчас же направилась к покоям племянницы Аттала. Она нашла ту в постели, еще слабую после родов; черные волосы были рассыпаны по простыне. Развязав свой шарф, Олимпиада протянула его сопернице и сказала: «Ты можешь повеситься, наш супруг мертв. Если у тебя не хватит храбрости, я могу позвать моих охранников».

И она оставила Клеопатру одну за дверями, перегороженными копьями. Через несколько мгновений, когда оттуда не доносилось больше ни звука, створки дверей были снова раскрыты, и стал виден лежащий вдоль стены труп молодой женщины с почерневшим лицом и вывалившимся языком. Тогда Олимпиада приказала, чтобы ей принесли маленького Карана; она взяла на руки этого ребенка, нескольких дней от роду, из которого хотели сделать соперника ее сыну; в сопровождении прислужниц она направилась в храм Амона, приказала разжечь огонь на алтаре и бросила туда ребенка как искупительную жертву.

В Эгее на следующее утро люди увидели на голове распятого золотой венец, присланный Филиппу афинянами.

Затем были торжественные похороны; чтобы умилостивить богов, жрецы дали совет сжечь на одном костре трупы Филиппа и Павсания. Их общий прах был погребен в царском некрополе.

XV. Сын Амона

Восхвалим богов, внушающих их слугам нужный жест в нужный момент. Ибо все несчастье людей от того, что их нетерпение, тщеславие или невежество толкают их на поступки, которые могли бы быть хороши, но будучи совершены в неподходящее время, оказываются бесполезны или пагубны. Так человек попадает в ловушку, которую сам подстроил, так корона увенчивает не ту голову, которой была предназначена. Восхвалим богов, когда они внушают свои мысли мудрецам и когда к мудрецам прислушиваются.

Как только Александр стал царем, я раскрыл ему секрет его рождения и смысл его жизни. Я поведал ему о тайнах Самофракии, о призвании его матери и обстоятельствах его зачатия. Впоследствии в долгой беседе с матерью он нашел подтверждение всем моим словам (22).

Я сообщил ему о пророчествах, относившихся к нему, и о том, как жрецы Амона договорились способствовать их осуществлению. Я рассказал, как в нем воплотилось божественное начало, как Филипп был избран его отцом-воспитателем, а Македония – яйцом, в котором должно было созреть могущество восстановителя Амона.

Я долго читал ему звездные письмена, и он понял, почему я так рано посвятил его в храмовые таинства.

Я сказал ему, чтобы он не задерживался в Греции, потому что отныне он должен стать стремительным, как молния, и что в Египте его ждет венец освободителя, долгожданного сына Амона.

Я сказал ему также, что, пока он не достигнет своей цели, он должен по-прежнему выказывать на людях почтение к памяти Филиппа как своего отца, дабы македоняне и греки не могли усомниться в законности его власти, и что он будет подобен в этом множеству людей, которые получают наследство от отца, их не зачавшего; и что, наконец, он должен рассматривать свое право на трон, доставшееся ему не естественным ходом вещей, как непосредственно явленное божественное право.

К тому времени, когда заря сменила долгую ночь, слышавшую наш разговор, я раздвинул перед Александром все завесы, кроме одной.

Александр попросил меня быть его прорицателем и проводником к земле Амона.

XVI. Молнии подобный

Освободившись от ига Филиппа, Греция полагала, что длань Александра будет для нее не столь тяжела. Прошло не больше недели, как в Фессалии уже намечался мятеж; одна из колоний на юге Эпира изгнала македонский гарнизон; Аркадия и Этолия объявили о расторжении договора о вассальной зависимости; Фокида волновалась, а Фивы готовились к восстанию.

В Афинах Демосфен облачился в праздничные одежды, украсил голову цветами, приписал себе честь сновидца и требовал вотировать почетный венок в память Павсания. На что оратор враждебной партии Фокион возразил, что пока что македонская армия стала меньше всего лишь на одного человека.

Но Демосфен не ограничился словесными триумфами; он вошел в сношения с Атталом, под началом которого находилась половина Филипповых войск, стоявшая у Геллеспонта, и подстрекал его к мятежу. Ободренный Аттал послал в Пеллу делегацию, которая присягнула в верности не Александру, а его двоюродному брату, бывшему царю Аминту III, в свое время низложенному. В ответ Александр послал к Геллеспонту одного из своих командиров – Гекатея, с приказом казнить Аттала, что тот и исполнил менее чем через час по прибытии. Этим завершился ряд действий, предначертанных в словах Еврипида: вслед за мужем и женой пал и устроитель их брака.

Переписка с Демосфеном была передана в руки Александра; то, что он оттуда узнал, дало ему основания для немедленной казни двоюродного брата Аминты. Примерно в это время фессалийская наложница Филиппа – Филемо-ра, мать Арридея, повесилась с отчаяния. И если сам Арридей избегнул кончины, то только потому, что никому в тот момент не пришло в голову, что этот дурачок может оказаться кому-нибудь опасен.

Отныне всякий, кто вздумал бы оспаривать у Александра престол, был предупрежден о том, какая его ждет участь. Если бы старые полководцы закусили удила, они тоже знали, какая им уготована кара.

Укротив отдельных людей, надлежало затем внушить уважение народам.

Александр собрал тридцать тысяч человек для похода, цель которого была такова: показать грекам нового гегемона, ниспосланного им богами. На вопросы командиров, по какому пути пойдет армия, Александр отвечал: «По пути Ахилла». Он провел войска между Олимпом и морем, проник в Фессалию, выслал вперед военных строителей, чтобы расширить козьи тропы горы Оссы, прошел по Магнесии вдоль побережья и вступил в край, где родился Ахилл.

Фесалийцы оказались обойдены и отрезаны от остальной Греции; когда они объявили, что сдаются и ждали сурового наказания, Александр удивил их, сказав, что в память Ахилла, предка его матери, он освобождает их от налогов. Снискав их благодарность, Александр совершил затем переход через Фермопилы, прибыл в Дельфы в тот самый момент, когда там заседал Совет Амфиктионии, и самолично появился на нем, чтобы получить признание как преемник Филиппа в качестве верховного протектора. Когда все были уверены, что он еще в Дельфах, он уже стоял под Фивами. Перепуганные Афины выслали делегацию, в которую входил Демосфен; но, испытав по дороге приступ панического страха, тот внезапно повернул назад, предоставив товарищам по посольству услышать слова примирения, которые обратил к ним Александр. Он потребовал от афинян лишь одного – подтверждения договора, который он заключил с ними два года тому назад от имени своего отца. Чувство облегчения, испытанное афинским народом, перешло в шумный восторг; проголосовав недавно за золотой венок в память Павсания, он вотировал теперь два венка в честь Александра.

А тот пошел на Коринф, где собрал союзный совет; он хотел подтвердить еще раз свои прерогативы наследника и преемника Филиппа. Оставаясь автономными, греческие государства должны были выставить для азиатского похода оговоренное раньше количество войск.

Во время своего недолгого пребывания в Коринфе Александр пожелал, чтобы развлечься, увидеть старого безумца Диогена, знаменитого тем, что довольно остроумно оскорблял людей. Культивируя в себе гордыню падения, часто свойственную неудачникам, этот Диоген кичился тем, что беден, грязен, что у него отталкивающий вид и от него воняет, и считал себя в лунные ночи сторожевым псом мудрости. Он был бездельным холопом богатой коринфской семьи, которая забавлялась тем, что держала этого шута на лавке около своих ворот. Люди ждали, что же такое он скажет Александру. По правде говоря, он показал себя не слишком изобретательным.