Русская Вандея - Иван Калинин

В самой основе красновской государственной деятельности коренилась великая ложь.

Казалось просто непонятным, как он и многие его сподвижники, прожившие большую часть жизни вне Дона, а иные и вовсе там не бывавшие, вдруг после Октябрьского переворота заболели казакоманией.

— Дон для донцов! — кричали многие из подобных «донцов» и силились вытеснить с хороших должностей «этих русских».

Казакомания дала возможность пристраиваться на ответственные посты бездарным тупицам, феноменальным лодырям, явно недобросовестным людям. Ибо это свои. Тутошные. Своего казачьего корня.

Краснов был слишком умен, чтобы не понимать нелепости существования особого донского государства. Но он, большой честолюбец, потому поощрял казако-манию, что смотрел на казачий Дон лишь как на средство для восстановления старого режима на Руси. Счастие казаков его мало интересовало. Поэтому лицемерие сквозило на каждом шагу.

Позже, за границей, он не скрывал своих истинных планов, которые хотел осуществить в 1918 году. Теперь эке, в бытность свою атаманом, для виду играл в парламентаризм, курил фимиам расплывчатой казачьей идее, отстаивал донскую самостоятельность от покушений Доброволии, которая силилась конкурировать с ним по части «спасения» России.

Донские аристократы отлично понимали сокровенные планы вождя. Пользуясь всеми благами, которые давала им самостийность Дона, они вместе с тем открыто издевались как над Кругом, так и над всем донским строем. Членов Круга они титуловали «хузя-евами», всевеликое войско Донское — всевеселым.

Когда эта публика заметила, что Круг заходит слишком далеко и пытается даже провести аграрную реформу, она взъерепенилась. В конце января в мглистой темноте прозвучал предательский выстрел. Таинственный злоумышленник тяжело ранил в живот члена Круга, эс-эра П. М. Агеева, докладчика и главного сторонника отчуждения в войсковой земельный фонд частно-владельческих имений.

Приехав на Дон, я недоумевал, как это на демократическом казачьем Дону, в самом Новочеркасске, процветает газета «Часовой» и маленькое издательство того же имени.

Органы старой черносотенной прессы, «Земщина», «Вече» и др., смело могли протянуть руку «Часовому». Погромное издательство каким-то таинственным образом раздобывало бумагу, в которой тогда ощущался страшный недостаток. Правительственная типография приветливо раскрывала перед ним двери.

Обыватели города нередко находили в дверных ящиках для писем свернутые листки, в которых были отпечатаны тем же шрифтом, что и «Часовой», стихи, в роде следующих, уцелевших в моей памяти:

Як були в нас царь, царица.Ели кныши, паляныци,Як остались без царя,Негде взять и сухаря.Як республику собрали,Хлиб с вимбарив весь зибрали.Захватили свитки, гроши,Нам остались тильки воши.

Разгадка всей этой истории с «Часовым» упростилась, когда это издательство, на ряду с погромными брошюрами, начало выпускать в свет собрание сочинений Петра Николаевича Краснова.

Но не политическое лицемерие, с которым этот махровый монархист изображал из себя главу демократического государства, не систематическое надувательство казаков свергли с пьедестала этого честолюбца. Удар красновскому величию нанес фронт, который никогда не видел атамана, если не считать его увеселительной поездки с «союзниками» в Гундоров-ский полк.

Не только атаман, — фронта не нюхал и командующий Донской армией и флотом ген. Денисов. «Светик», — так попросту звали командарма в обществе, — бывший гвардеец, личный друг Краснова, предпочитал вести в Новочеркасске разные хозяйственные операции, нежели боевые на фронте. В результате его хозяйничанья Донская армия ходила разутая и раздетая.

Фронт начинал ненавидеть Краснова и созданную им донскую государственность.

Уже в декабре появились грозные симптомы. Красные стали наседать со стороны Царицына. В январе казаки станиц Вешенской, Мигулинской и Казанской (Верхне-Донского округа), считая войну бессмысленной, разбрелись по домам. Красным открылась широкая дорога в низовья Донца и Дона.

Южная армия, действовавшая в Воронежской губернии, не могла спасти положения. Большевики раскатали ее в два счета с помощью воронежских крестьян, которых возмутило наглое хозяйничанье монархически настроенного офицерства. В районе расположения Южной армии крестьяне воочию убеждались, что эта военная сила несет им просто-напросто крепостной режим.

Герой Перемышля, ген. Н. И. Иванов, вскоре же умер.

Этот выходец из низов, сын гвардейского вахмистра, дважды потерпел фиаско, пытаясь спасти монархию, вознесшую его до высочайших ступеней военной и придворной иерархии в память его отца, задавленного орудием на параде в присутствии Александра II.

Остатки Южной армии расформировали. Армия Южная — никому ненужная, — острили про нее повсюду.

Ликвидационная комиссия, ознакомившись с отчетностью высших должностных лиц, нашла, что каждый акт их хозяйственной деятельности — преступление от начала до конца. Осенью 1919 года ко мне поступило на заключение дело пока только об одном начальнике снабжений Южной армии ген. Суханове. Оно заключало в себе добрых пятнадцать томов.

Астраханскую армию большевики тоже сдунули с лица земли одним взмахом. Пехоту разбили в одном более или менее серьезном бою, артиллеристов порубили во время ночного налета, калмыцкая кавалерия ускакала. Тыловые учреждения, где главенствовала белая кость, разумеется, спаслись все до единого. Их приютила Доброволия, под крыло которой попали и уцелевшие южноармейцы. Князь Тундутов бесследно скрылся с горизонта.

Советские армии со всех сторон двигались на Новочеркасск.

Местами даже казачье население встречало их со вздохом облегчения, считая, что настал таки конец проклятущей войне. Она разоряла казаков до тла. Простой инстинкт самосохранения подсказывал, что худой мир лучше доброй ссоры.

Краснов все еще изворачивался, обманывая казаков скорым прибытием союзнических частей.

«Союзники с нами! — писал он в приказе Донской армии от 10 января 1919 года за № 60. — Мы видели их, слышали их голос, чувствуем их помощь, идем рука об руку с ними к одной цели — к спасению России. Союзники посетили наш фронт, были на Дону, объезжали передовые позиции доблестной Донской армии. Ген. Пуль — почетный казак станицы Пашковской.[48] На-днях придут на наш север английские войска. Посмотрите на них. Может-быть, и они — ряженые казаки, как утверждают большевистские агитаторы».

У Краснова и его «Светика» существовала мода запугивать. Он грозил смести до основания Царицын, если защитники добровольно не сдадут ему город. Он грозил таганрогским крестьянам разметать орудийным огнем их слободы за сочувствие большевикам, что отчасти и выполнил, так как с безоружными воевать нетрудно.

Грозил и на этот раз большевикам, чтобы подбодрить свои войска.

«Что сделают с мятежной Россией победители Германии — Англия и Франция? Они сотрут с лица земли большевиков, уничтожат их навсегда!» — заявлял он в том же приказе от 10 января.

Ложь не помогала.

Казаки союзников не видели.

«Ложь, чуждая добродетели, запутывается в собственных сетях» — поучал когда-то Карамзин. Краснов чувствовал, что ложь больше не приносит ему пользы.

Он знал, что степные генералы ликуют вместе с Доброволией. Знал, что Харламов, давно уже спевшийся с Екатеринодаром, готов каждую минуту вонзить ему нож в спину.

Неустойка на фронте, обозначившаяся еще раньше измены Верхне-Донского округа, заставила донского атамана в конце 1918 года быть сговорчивее при обсуждении вопроса об едином командовании на юге России. Разговоры на эту тему возникли в ноябре, после того, как провалилось предложение о диктатуре.

Больше всего об едином командовании хлопотали англичане. Свои неограниченные средства для борьбы, по вполне понятным причинам, они хотели ссудить под ответственность одной власти, а не нескольких. Притом, как люди практичные, они понимали, что пока на юге России существует разъединение, военное и политическое, успеха не будет.

Поняв невозможность объединить в руках Деникина и его правительства политическую власть, англичане настаивали на объединении командования.

В ноябре, когда Донской фронт еще держался, Краснов всячески осложнял эти переговоры. Так, он соглашался предоставить в распоряжение будущего общего командования всего лишь бригаду пехоты и дивизию конницы, т. е. не свыше 1/5 всех своих сил, под тем предлогом, что остальные силы нужны дня охраны порядка в области. Владыка Дона, видя печальный опыт кубанских самостийников, не хотел оставаться без войска, отлично зная, что в чьих руках вооруженная сила, тот и властвует.