Пуля - Георгий Ланской

Тресь! Мы остановились, только почему-то вверх ногами. Стекла с моей стороны не было, но что толку? Ручка держала меня как цепная овчарка зазевавшуюся кошку, а вот моего попутчика в машине не было. Наверное, в какой-то момент его все-таки выкинуло из машины. Изрядно покореженная дверца с его стороны была распахнута, лобового стекла тоже не было. Могло выкинуть на раз-два с любой стороны.

Я с трудом отстегнул ремень и со стоном рухнул на потолок машины. Не хватало еще взорваться вместе с нею. Я с трудом пропихнул себя в разбитое окно, но так и остался рядом. Ручка отпускать не хотела. Я ухватился за нее и принялся дергать во все стороны. Фига. "Лексус" делали на совесть. Вот зараза! Ну, где же шоферы и братская помощь пострадавшему? Когда не надо зевак набежит целая куча, зато когда надо…

Я поднялся с целью оглядеть окрестности. Лучше бы я этого не делал. Позади машины, мотая головой как лошадь, всхлипывая и подвывая, стоял мой недавний попутчик, с разбитой физиономией, разорванной рубахе и штанах и, что самое главное, без одного глаза. Кровь потоком текла по его лицу, стекая на шею и капая вниз. В руке одноглазого бандита был пистолет. Подобрал все-таки, сволочь!

— Урою, паскуда! — прошипел он. — Смотри, что ты сделал! Ща я тебя отправлю к ангелочкам, сучонок!

Пошатываясь, он вытянул руку с пистолетом и пошел ко мне. Я еще несколько раз подергал ручку, убедившись, что это бесполезно. И, как назло, рядом не лежало ни монтировки, ни базуки, ни даже палки или камушка какого завалящего. Травка, да цветочки. Посоветовав себе умереть достойно, я с вызовом уставился на бандита.

Выстрел заставил меня присесть, но тут я обнаружил, что еще жив. Подняв глаза, я с удивлением увидел, что у стоящего напротив меня бандюка между глаз появилась еще одна дырка, из которой тоненькой стройкой капает кровушка. Пару секунд мой похититель стоял неподвижно, а потом его ноги подломились, и он упал на спину, широко раскинув руки. Я обернулся.

Метрах в двадцати от меня стоял Вася, расставивший ноги как в ковбойских фильмах. Позади него по холму к нам бежала Катя. На дороге стоял их "Мерседес" с кокетливо привязанным к антенне зеленым шариком в форме зайчика. Стоящие на дороге автомобилисты, кинулись врассыпную, заслышав выстрелы. Вася бдительно огляделся по сторонам и подошел ко мне.

— Живой?

— Живой. Найди что-нибудь, там палку какую, а то этот гад меня наручниками пристегнул.

Вася открыл дверцу и, ухватившись за ручку, выдернул ее, словно молодую редиску. Я наконец-то выпрямился во весь рост и, охнув, завалился вбок. Вася меня поймал и поставил, поддерживая за плечи.

— Ты его знаешь? — спросил он. Я отрицательно помотал головой, ничуть не покривив перед истиной. Он ведь и впрямь не представился. К нам подбежала Катя.

— Ты как? Живой? Давайте быстрее, а то менты сейчас приедут.

К машине я бежал с трудом, повиснув на Ваське и прихрамывая на обе ноги. Вася поначалу помогал мне бежать, а потом, решив, что иной способ займет меньше времени, попросту закинул меня на плечо, как торбу. Мы загрузились в "Мерседес" с похвальной скоростью. Васек рванул с места так, что взвизгнули покрышки, а нас с Катей вдавило в кресла. Катя оттирала с меня кровь носовым платком, который сразу же стал красным. Васек молчал, искоса поглядывая на меня в зеркальце. Поначалу я еще как-то держался, а потом наступила реакция. Меня затрясло и замутило. Руки и ноги заходили ходуном.

— Сева, что такое? — испугалась Катя. — Где… Что болит…

Я мог только скрипеть зубами. Мне становилось все хуже и хуже, а мир вокруг медленно, но верно терял краски, вращаясь вокруг своей оси. Голос Кати звучал все глуше и глуше, пока не превратился в комариный писк и не исчез совсем.

В госпитале Тулин провалялся недолго. В родную казарму он вернулся через пару недель. Капитан Кузнецов лишь покрутил головой, но ничего не сказал докторам, столь скоро решившим избавиться от пациента. Кузнецов не был уверен в правильности врачебного решения, но заниматься Пулей не было времени. Не до того было…

Прямо в казарме без видимых причин умер Дима Кабанцев, ротный повар, по прозвищу Шиза. Он долго валялся в госпитале с повышенной температурой, то выписываясь, то вновь отправляясь в санчасть. В тот злополучный день Кабанцев отстоял наряд и свалился в койку. Старшина, решивший сутки назад, что не фиг повару баклуши бить и поставивший его в наряд, сдал дежурство Кузнецову и ушел отдыхать. Шиза молча лежал на кровати, а перед отбоем вдруг начал корчиться.

Тулин, валявшийся на соседней кровати, и слушавший россказни ротного писаря Никиты Шмелева, вдруг настороженно повел ушами.

— Шиза, ты чего? — спросил он.

Шмелев оборвал рассказ на полуслове и направился к кровати Кабанцева, опустил руку ему на лоб и испуганно отдернул ее.

— Помираю! — вдруг взвыл Шиза. Шмелев отошел в сторону.

— У него лоб мокрый и ледяной, — вполголоса произнес он, — и пальцы как у покойника. С ним что-то не то…

Встать самостоятельно Кабанцев не смог. Пара крепких парней отнесли его в санчасть на одеяле. Тулин плохо спал ночью и видел, как к кровати Шмелева подошел Кузнецов и потряс его за плечо. Никита в одних трусах и тапках, сняв с шеи ключ от канцелярии, вошел туда. Когда Кузнецов ушел, Шмелев вышел с застывшим лицом, запер канцелярию и сел на кровать.

— Что? — тихо спросил Тулин.

— Шиза умер, — не поворачиваясь, ответил Никита и лег на кровать.

Кузнецова потом таскали особисты, хотя вины его не было. Объяснить тупому капитану, что диагноз все-таки ставил не он, а военный госпиталь было тяжеловато. Однако это не шло ни в какое сравнение с разговором родителей Димы Кабанцева. Они приехали из Петербурга на следующий же день. Мать тихо плакала в канцелярии, куда Никита носил воду кружками. Отец Шизы курил, не замечая, что сыплет пепел себе на брюки и уже прожег их в двух местах.

Ночью, когда несколько парней собрались в ротном спортзале помянуть Шизу, Тулин спросил:

— От чего он умер-то?

— Не знаю, — устало ответил Никита. — Никто не знает, даже врачи. Причину смерти так и не установили. Врачи говорят — сердце. А родители его сказали, что сердце у него было здоровое. Хотя у нас такие врачи, что я не удивлюсь, если у него почки не было, и никто этого не заметил.

Пить водку из армейских кружек неудобно, но этого никто не замечал. Водка слегка отдавала металлом и чаем, потому что кружки собирали наспех и никто их толком не мыл. "Духов" решили не поднимать, Шиза был уже "дедом", поминали его своим призывом.

— Он по духанке бывало картоху жарит дембелям, так сам даже не попробует, — тяжело вздохнул здоровенный парень, которого так и называли — Большой. — Отощал, кожа да кости… Он ведь самым безотказным был, всегда больше всех летал.

— Еще бы, — вдруг зло усмехнулся Шмелев. — Не тебя же заставлять. У кого на это здоровья хватит? А Шизу — пожалуйста, летай, парень!

— Я-то в чем виноват? — возмутился Большой.

— Да ни в чем, — вздохнул Никита. — Старшина еще, урод, в наряд его поставил. Представляешь, а если бы он там, на тумбочке дневального умер? И ведь молчал, представляете! Он уже умирал тогда и не жаловался…

Все одновременно вздохнули и молча выпили. В этот самый момент дневальный взвыл: "Дежурный по роте на выход!" Кузнецов, вошедший в казарму, сразу отметил вильнувший взгляд дневального и хлопок двери спортзала, откуда выбежал дежурный, на ходу вытиравший губы. Кузнецов с ходу пошел туда, застав двенадцать "дедов", распивавших водку.

— Вы что, офигели? — заорал Кузнецов. — По сусалам захотели?

— Да не орите вы, товарищ капитан, — тихо произнес Тулин. — И без вас тошно. Мы Шизу поминаем. Большой, налей ротному.

Кузнецов хотел было возмутиться, но поперхнулся, перехватив нехороший взгляд Севы. Большой от души плеснул водки в самую чистую кружку. У стены стоял Шмелев, смотревшим на Кузнецова с дурной пьяной ухмылкой. Тулин поднялся, взирая на ротного взглядом настороженного добермана. Кузнецов вдруг вспомнил мертвые закатившиеся к небу глаза Шамиля, в тот момент, когда сам Кузнецов едва не споткнулся об отрубленную голову боевика. И тут Кузнецов впервые порадовался, что очень скоро этот низенький паренек уйдет на дембель и ему, ротному, не придется беспокоиться о том, что станет с кем-либо, не понравившимся пареньку с таким метким прозвищем Пуля…

Пробуждение было почти приятным. Я приоткрыл глаза и увидел уже знакомую комнату, где отлеживался после столь трогательного внимания Тимофея Захарова. Рядом на постели сидел кто-то теплый и крутил ручку настройки приемника, который трещал и пытался спеть на разные голоса. Я с приятным скрипом потянулся и повернулся на другой бок, сцапав за попку сидящую рядом Катю.

— Хм-м, — неожиданным басом кашлянула Катя. Я испуганно отдернул руку, сообразив, что это не она. Впрочем, это было заметно с самого начала. Можно было смириться и с синей мужской рубашкой и черными брюками в тоненькую белую полоску, но вот глянцевая лысина Кате решительно не шла.