А до Берлина было так далеко... - Василий Шатилов

Командир дивизии, наблюдая за боем, ликовал.

— Начальник штаба, кто это там на высоте? — спросил он меня, показывая на артиллерийского командира, руководившего огнем на соседней с нами высотке. Оттуда наши артиллеристы вели особенно результативный огонь. — Да это, кажется, Керженевский. Герой! К ордену его надо представить. Обязательно? Не забудьте, Василий Митрофанович…

Я хотел было напомнить генералу о его решении отдать Керженевского под трибунал за потерю злополучного склада с боеприпасами в бою под Медвином, но удержался. Мне подумалось, что Куликов и сам вспомнил теперь о своем опрометчивом решении: да, никогда не надо поспешно судить о людях, даже допустивших серьезные ошибки.

Мы разгромили головной отряд танковой группы генерала Клейста, однако понимали, что задерживаться у Межиречей нам не резон. Основные силы противника были на подходе, и они могли, не ввязываясь в бой, обойти Межи-речи, окружить дивизию, отрезать нам путь на Черкассы. Штаб корпуса ориентировал пас в обстановке. Собственно, кроме 196-й стрелковой дивизии, на нашем участке на правой стороне Днепра к этому времени не осталось ни одного соединения. Правда, слева и справа небольшими группами выходили к реке остатки разбитых в боях 227-й и 264-й стрелковых дивизий. Да и паша дивизия была сильно потрепана. С начала войны мы не получали пополнения. В стрелковых полках осталось по две-три стрелковые роты, по одной-две пулеметные, по три-четыре полковых орудия.

Поредели и артиллерийские части: в них насчитывалось по шесть-семь орудий, на исходе были и снаряды. Короче говоря, следовало поторапливаться к Днепру.

Во второй половине дня 12 августа мы получили шифровку из штаба 26-й армии. Генерал Костенко и полковник Варенников сообщали, что армия отошла за Днепр, что мост через реку в Каневе взорван. Поскольку дивизия выполнила главную задачу — обеспечила отход 26-й армии за Днепр, нам было приказано самостоятельно выходить в район Черкасс и поступить в распоряжение командования 38-й армии.

От Межиречей до Черкасс 60 километров па юго-восток: два перехода. Путь наш лежал через Софиевку, Будище, Дахновку. Я взглянул на карту, и тревога обожгла сердце. Немцы без особых усилий могли опередить нас, перерезать дорогу. По данным разведки, было известно, что 57-я пехотная дивизия, наступавшая из района Корсуни, нацелена на село Мошны, стоящее на реке Ольшанка. Стоило бы фашистам занять это село, захватить мост через реку — и мы бы оказались в западне. Тем более что здесь держал оборону лишь разведбатальон, две сотни солдат, вооруженных легким стрелковым оружием. Фашисты могли бы его легко смять. Хорошо, что у гитлеровцев сплоховала разведка, а их авиация, несмотря на отчаянные попытки разбомбить мост через Ольшанку, не смогла сделать этого.

Командир разведбатальона капитан Тараканов постоянно поддерживал связь со штабом дивизии, через каждые час-два летела от него шифрованная радиотелеграмма, и все они были одного содержания: противник не обнаружен, путь свободен.

Генерал Куликов решил начать отход с наступлением вечерних сумерек. Следовать двумя дорогами. Главные силы — по основной, с покрытием, дороге: Межиречи — Софиевка — Мошны — Будище. 884-й стрелковый полк следовал по проселкам через села Драбовка, Белозерье также на Будище. Он прикрывал правый фланг дивизии.

Часовая стрелка остановилась на цифре «4». Было достаточно времени, чтобы провести рекогносцировку, разведать дорогу. Отдав необходимые распоряжения частям о подготовке к маршу, сориентировав своих ближайших помощников о предстоящем переходе, с разрешения генерала Куликова я вместе с начоперотделения майором Карташовым, начальником разведки капитаном Труновым и лейтенантом Сорокой на полуторке доехал до ближайшего села Софиевка, мимо которого проходил наш маршрут. Село было пустынно, мы не встретили на его улицах ей души. Лишь в сельсовете увидели девушку лет восемнадцати. Из ее сбивчивого, торопливого рассказа я понял, что все крестьяне ушли в сторону Черкасс, а ее оставили дежурить у телефона и наказали, чтобы она уходила вместе с последней частью Красной Армии.

— Телефон-то молчит. Зачем же возле него сидеть? — спросил я девочку.

— Звонит еще.

— Кто звонит?

— Все. Одни спрашивают, ушли ли красноармейцы, другие — пришли ли немцы…

— И что ты отвечаешь?

— О войске я молчу, говорю, что сижу в хате и не знаю, что происходит на улице.

— Молодец, так и надо. А то невольно поможешь немцам, скажешь, что наши ушли к Днепру, а им это и нужно.

Резко затрезвонил, вернее, застучал звонок. Я взял трубку. На другом конце провода глуховатый голос с явным акцентом спрашивал по-русски:

— Кте говорить? Хто ти есть?

Перемешав русские и украинские слова, я ответил, что у телефона сторож сельсовета.

Было ясно, что говорил немец, должно быть разведчик.

— Сторощь? Ми думал, Советь ушел за Днепр.

— Совет на месте и уходить не собирается.

— Золдаты в деревень ест?

— Солдаты? Видимо-невидимо…

— Куда идет золдат? К Днепр или Хорсунь? — Обнаглевший фашистский разведчик пытался получить точную информацию от «простофили-сторожа».

Я же, войдя в роль, старался, чтобы все выглядело достоверно, вел разговор по-стариковски бестолково, переспрашивал, долго кашлял в трубку, создавая у фашиста впечатление, что он имеет дело с дремучим стариком.

— Войско куда идет? К Хорсуню идет. Тиллерия — пушки, значит. Танки.

— Таньки? Много-много таньков?

— Считать не считал. Брехать не буду, грех на душу не приму. А машин этих ползучих видимо-невидимо.

В трубке — молчание, должно быть, немец думал, правду говорит русский мужик в Софиевке или наводит тень на плетень.

— Спасибо тебе, товарищь, — наконец ответил мой собеседник.

«Тамбовский волк тебе товарищ», — подумал я и положил на рычаг трубку.

— Вот что, голубушка, — сказал я дежурной, — собирай-ка ты свои манатки. Даю тебе пять минут. Поедешь с нами. Доставим тебя через Днепр, а то пропадешь здесь не за понюх табаку.

Девчонка замахала руками и стала тараторить, что она никуда не поедет, что она сама знает, как поступать, что ее укроют надежные люди, которые ушли в лес. А дорогу она к ним найдет.

Я строго пожурил будущую подпольщицу за то, что разоткровенничалась с первым встречным.

— А вдруг на моем месте оказался бы переодетый фашист? Тогда как? Ты бы и сама лишилась головы и других в петлю загнала. Не надо быть такой доверчивой.

— Но ведь я вижу, товарищ командир, кто вы есть. Меня не обманешь.

На этом мы и расстались. Пожал на прощание маленькую, почти детскую руку девушки, которая один на один оставалась с приближавшейся к этому опустевшему украинскому селу войной. У маленького человека было большое и храброе сердце.