Список Шиндлера - Томас Кенилли

– Как только я увидел эти морды, – рассказывал Филипп, – я тут же решил сделать вид, черт побери, что перепутал даты, – он ткнул пальцем в потолок, давая понять, что имеет в виду учреждение, куда они попали, всех этих эсэсовских бухгалтеров и бюрократов. – Чтобы не выглядело, будто я добровольно решил не возвращаться из отпуска. Но, черт возьми, какое я испытал ощущение свободы!..

Оскар спросил, не довелось ли ему бывать на Поморской. Нет, сказал Филипп, только здесь. Поморская скорее смахивает на гостиницу. А у здешних подонков есть камеры смертников и набор блестящих хромированных инструментов для допросов. Но, кстати, что тут делает герр Оскар?

– Я поцеловал еврейскую девушку, – сказал Оскар. – Мою работницу. В чем меня и обвинили.

Филипп разразился хохотом.

– Ну и ну! Теперь-то у тебя на нее небось не стоит?

Весь день штандартенфюрер Филипп продолжал обвинять СС. Воры и развратники, говорил он. Поверить невозможно, какие деньги гребут некоторые из них. А изображают из себя этаких неподкупных! Да они могут убить бедного поляка, который попробовал стащить кило бекона, а сами живут как ганзейские бароны…

Оскар делал вид, что узнает это все впервые и мысль о продажности, царящей среди рейхсфюреров, больно ранит его, невинного судетского немца, провинциализм которого и заставил его, забыв обо всем, поцеловать еврейскую девушку.

Наконец Филипп, устав от яростного словоизвержения, задремал.

Оскару захотелось выпить. Немножко алкоголя – и время потечет быстрее, и он даже смирится с компанией штандартенфюрера… Если сосед по камере не доносчик, а жертва случайного стечения обстоятельств. Оскар вынул десятизлотовую банкноту и написал на ней фамилию и номера телефонов; на этот раз их было куда больше – до дюжины. Вытащив еще четыре банкноты, он скомкал их в руке и, подойдя к двери, постучал в глазок. Откликнулся рядовой охранник СС, и Оскар увидел в откинувшемся проеме кормушки серьезное лицо человека средних лет. Он не походил на садиста, который может забить бедного поляка до смерти ударами сапога по почкам, но это, конечно, и придавало ему особую опасность в ходе пыток, ибо никто не ждет подвоха со стороны человека с лицом сельского труженика.

Может ли он попросить его принести пять бутылок водки, спросил Оскар.

– Пять бутылок? – переспросил эсэсовец.

Должно быть, этот молодой плохо представлял себе, что значит такое количество. На лице охранника появилось такое выражение, словно бы он раздумывал: не стоит ли сообщить о просьбе Оскара своему начальству.

– Мы с генералом, – развеял его сомнения Оскар, – уговорим на двоих одну бутылку для оживления разговора. А вы и ваши коллеги, вкупе с моей благодарностью, можете воспользоваться остальными. Кроме того, я предполагаю, что человек, обладающий такой властью, как вы, может себе позволить сделать несколько обычных телефонных звонков, чтобы помочь заключенному. Номера телефонов вы найдете вот здесь… да, на купюре. Вы не должны сами звонить по всем. Но передайте их моей секретарше, хорошо? Да, ее фамилия первая в списке.

– Это очень влиятельные люди, – пробормотал эсэсовец.

– Ты полный идиот, – сказал Филипп Оскару. – Тебя расстреляют за попытку подкупить охрану.

Оскар обмер, представив себе такую возможность.

– Это столь же глупо, как целоваться с еврейкой, – добавил Филипп.

– Посмотрим, – ответил Оскар.

Он был напуган.

Однако эсэсовец вернулся и вместе с двумя бутылками просунул в камеру сверток, в котором была чистая рубашка и белье, несколько книг и бутылка вина – все это собрала Ингрид в квартире на Страшевского и доставила к воротам тюрьмы. И Филипп с Оскаром провели неплохой вечерок в компании друг друга, хотя один раз охранник грохнул в металлическую дверь и потребовал, чтобы они перестали орать песни. Хотя алкоголь раздвинул темные стенки камеры и придал убедительность яростным излияниям штандартенфюрера, до слуха Оскара доносились отдаленные крики откуда-то сверху и сухой шелест морзянки, которую пуговицей отбивал по стене какой-то отчаявшийся узник в соседней камере. Только один раз, несмотря на оживление, которое им дала водка, перед ними обнажилась подлинная суть того места, в котором они находились. Шлепнувшись на свою койку, Филипп сдвинул в сторону соломенный тюфяк, и из-под него показалось несколько слов красными чернилами. Ему потребовалось пара минут, чтобы разобрать их – польским он владел куда хуже Оскара.

– «Господи, как они бьют меня!» – перевел он. – Ну и в прекрасный же мир мы попали, друг мой Оскар! Не так ли?

Утром Шиндлер проснулся с ясной головой. Похмелье никогда не мучило его, и он искренне удивлялся, почему некоторые люди так проклинают это состояние. Но Филипп был бледен и мрачен. Утром его увели, и он вернулся, лишь чтобы собрать свои вещи. Днем ему предстояло предстать перед военно-полевым судом, но он предполагал, что его не расстреляют за дезертирство, а направят на курсы переподготовки в Штутгоф. Складывая валявшуюся на койке шинель, он объяснял Оскару, как следует флиртовать с польками. Оставшись в одиночестве, Оскар убил день, читая Карла Мая, которого ему прислала Ингрид, и беседуя со своим адвокатом, судетским немцем, два года назад открывшим свою контору в Кракове. После общения с ним Оскар успокоился. Причина его ареста была именно такова, как ему и сообщили; они не будут использовать его оплошность в межрасовых отношениях как предлог узадерживать его здесь, пока не разберутся во всех его делах.

– Но, скорее всего, вам придется предстать перед судом СС и вас спросят: почему вы не в армии?

– Это более чем очевидно, – отчеканил Оскар. – Я выпускаю важную военную продукцию. Вы можете обратиться к генералу Шиндлеру – он подтвердит мои слова.

Теперь Оскар принялся читать, неторопливо смакуя каждую страницу Карла Мая – полностью погрузившись в мир охотников и индейцев в прериях Америки, где царили законы благородства. Во всяком случае, он не будет торопиться с чтением. Может пройти не меньше недели, прежде чем он предстанет перед судом. Адвокат предполагал, что ему придется выслушать речь председателя суда о поведении, недостойном представителя германской расы, чем все и кончится. Быть посему. Из суда он выйдет куда более осторожным человеком…

На пятое утро, после того, как он выпил пол-литра черного эрзац-кофе, который подавали к завтраку, за ним зашли фельдфебель и два надзирателя. Мимо молчаливых дверей камер его провели наверх, в один из кабинетов. Здесь его встретил человек, с которым он неоднократно общался на вечеринках с коктейлями – оберштурмбаннфюрер Рольф Чурда, глава краковского отделения СД. В своем отлично сшитом костюме Чурда походил на преуспевающего бизнесмена.

– Оскар, Оскар, – укоризненно сказал Чурда старому приятелю. – Эти еврейские девчонки обходятся тебе всего пять марок в день. Ты должен целовать нас, а не их.

Оскар объяснил, что отмечал свой день рождения. Был в возбужденном состоянии. Напился, вот и…

Чурда покачал головой.

– Вот уж не представлял, что ты столь влиятельная личность, Оскар, – сказал он. – Нам позвонили даже из Бреслау, наши друзья из абвера. Конечно, было бы смешно отстранять тебя от работы лишь потому, что ты позволил себе приударить за какой-то евреечкой.

– Вы более чем правы, герр оберштурмбаннфюрер, – сказал Оскар, понимая, что Чурду придется вознаградить за его старания. – Если я могу как-то ответить на вашу любезность…

– В общем-то, – сказал Чурда, – есть у меня некая старая тетушка, чью квартиру полностью разбомбило…

Еще одна старая тетушка. Шиндлер сочувственно поцокал языком и сказал, что представителя уважаемого Чурды в любое время будут ждать на Липовой, где он сможет подобрать любой комплект продукции. Но таким людям, как Чурда, не стоило давать понять, что за свое освобождение он теперь в неоплатном долгу – пусть даже недавний счастливый узник может предложить ему лишь набор кухонной посуды. Когда Чурда сказал, что ему надо идти, Оскар опечалился:

– Я не могу отсюда вызвать свою машину, герр оберштурмбаннфюрер. Кроме того, мой лимит горючего ограничен.

Чурда спросил: уж не воображает ли герр Шиндлер, что СД доставит его домой?

Оскар пожал плечами. Он действительно живет в дальнем конце города, сказал он. Добираться пешком невыносимо долго…

Чурда засмеялся:

– Оскар, один из моих шоферов отвезет вас.

Когда лимузин с включенным двигателем уже ждал их у подножия лестницы, Шиндлер оглянулся на ряд слепых окон у себя над головой, за которыми таился другой мир – мир пыток и убогого существования в камерах для тех, у кого не было кастрюль и сковородок для обменной торговли. Рольф Чурда придержал его за локоть:

– Шутки в сторону, Оскар, дорогой мой друг. Вы будете сущим идиотом, если позволите себе по-настоящему увлечься какой-нибудь еврейской юбкой. У них нет будущего, Оскар. И заверяю вас, это не старомодные антисемитские высказывания! Это политика.