Искусство наступать на швабру - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Ну, не будем драматизировать, — успокаивающе произнес Василий. — Я проверю ее контакты. Вы не в курсе, где она сейчас?

— По последним данным, объект Ч. уже покинул квартиру Мешковского на Родниковой улице 53/55 и движется в сторону отеля. Сейчас госпожа Чаликова, скорее всего, у себя в номере.

— Ну вот и прекрасно. Когда у нее интервью с Разбойниковым?

— Завтра в полдень.

— Тогда сегодня я встречусь с Геракловым, а завтра утром — с Мешковским. Постараюсь прощупать круг тем, интересующих госпожу Чаликову.

«Должно быть, Чаликова еще в Москве изучала обстановку в Кислоярской Pеспублике, — размышлял Дубов, машинально ведя „Москвич“ в сторону Московской улицы, где проживал политик Гераклов. — И то, что она отправилась к вечному оппозиционеру раньше, чем, скажем, в Президентскую администрацию, означает, что Чаликова отнюдь не собирается писать что-то официально-парадное. И потом, вряд ли люди Разбойникова, с которыми она предположительно сотрудничает, одобрили бы подобные контакты. Или она ведет свою игру?.. Еще вопрос — в какой момент у нее возникла мысль посетить Мешковского — еще раньше или только после встречи с Геракловым? На первый взгляд — какая разница? Но и это может оказаться очень существенным…»

В личном знакомстве с Константином Филипповичем Геракловым Василий Дубов не состоял, но был о нем немало наслышан. Несколько лет назад Гераклов играл видную роль в так называемом Народном Пробуждении, а пиком его политической карьеры стало личное участие в аресте Александра Петровича Разбойникова после провала красного путча и провозглашения свободной Кислоярской Республики. Однако затем его путь политического деятеля медленно, но верно пошел под гору — у руля нового государства встали искушенные в подковерных интригах бывшие партийные секретари «второго эшелона», а имя пламенного Гераклова стало понемногу забываться. Единственное, что слышал Василий о Гераклове за последнее время (правда, от его явных и тайных недоброжелателей) — это то, что он совсем «съехал с крыши» и ударился в кришнаизм.

Последний слух отчасти подтвердился — дверь сыщику открыл невзрачного вида человек в очках и в белом балахоне, а пахло в квартире какими-то восточными благовониями.

— Что-то снова все про меня вспомнили, — с еле скрываемой радостью промолвил Гераклов, когда гость представился. — То журналистка из Москвы, то вы теперь. Харе Кришна, Харе Рама…

— Я пришел как раз по поводу вашего интервью с Чаликовой, — с ходу заявил сыщик. — То есть ее интервью с вами.

— Вот как? — несколько удивился Гераклов. — И что же вас интересует?

— Меня интересует, о чем вы с ней говорили, — пояснил Дубов. — И желательно во всех подробностях.

— A, ну ясно. Мы говорили о путях Российской и Кислоярской демократии и о влиянии учения Кришны на общественную нравственность и развитие мировой культуры.

— A конкретнее? — попросил Дубов.

— Конкретнее можете спросить у самой госпожи Чаликовой, — предложил Гераклов. Детектив нахмурился:

— Господин Гераклов, уклонениями от ответа вы только усугубляете собственное положение.

— Вы что, мне угрожаете? — насмешливо пожал плечами политик. — Не вы первый. Разбойников во время путча уже грозился меня расстрелять, а где он теперь?

«Эх, была — не была», решился Дубов слегка приоткрыть карты.

— Константин Филиппович, я совсем не собирался вам угрожать. Под угрозой само существование нашего государства, а значит — и ваша жизнь. Думаю, что вы у них в расстрельном списке один из первых кандидатов.

— Ну вот, опять, — вздохнул Гераклов, поправляя балахон. A Дубов решительно продолжал:

— Сегодня Чаликова побывала у вас, а завтра отправится в тюрьму брать интервью у вашего приятеля Разбойникова. И во время интервью он передаст ей записку для своих товарищей на воле. Собственно, товарищи это интервью и устроили. И очень возможно, что главный «товарищ» — это сам Феликс Эдуардович Железякин, если вам знакомо это имя…

Гераклов порывисто вскочил:

— Значит, Чаликова в сговоре с этими бандитами! A я, дурак, разоткровенничался с ней!

Дубов покачал головой:

— Ну, насколько Чаликова с ними в сговоре, это еще вопрос. Степень ее участия нам предстоит установить. Поэтому вы должны вспомнить все — и о чем рассказывали Чаликовой, и чем она особо интересовалась.

Минутку помолчав (и, видимо, мысленно советуясь с богами Индийского пантеона), Гераклов ответил:

— Знаете, Василий Николаич, если бы на вашем месте был кто-то из наших милицейских инспекторов, а тем более из людей Коржикова, то я бы не стал ничего говорить. Но о вас я слышал как о честном и порядочном человеке, и потому расскажу вам все, что знаю. — Гераклов еще немного помолчал, беззвучно шепча мантры. — Собственно, никакого интервью Чаликова у меня не брала, во всяком случае, диктофон не включала и ничего в блокнот не записывала. Мы просто побеседовали, но, как говорится, не для протокола. Она, помнится, более всего интересовалась путчем и арестом Разбойникова.

— A вы?

— Ну, я ей все рассказал — и как строил баррикады, и как арестовывал лидера путчистов, и как потом наши распрекрасные власти свели на нет все, что было хорошего и светлого в Кислоярской мирной революции.

— Ну хорошо, а о чем она еще расспрашивала?

— Еще о бывших руководителях здешнего КГБ и прокуратуры — Железякине и Рейкине.

— Так-так, — задумался Дубов. — Значит, о Железякине и Рейкине… Дело приобретает опасный оборот.

Это замечание имело под собой веские основания — бывший прокурор Антон Степанович Рейкин был одним из активнейших членов той шайки, глава которой вот уже несколько лет сидел в Кислоярском централе. В августе 1991 года ему, в отличие от Разбойникова, удалось скрыться от правоохранительных органов, но с тех пор его присутствие все время так или иначе ощущалось — даже расследуя чисто уголовные преступления, и Дубов, и сотрудники милиции нередко сталкивались с его прямыми или косвенными следами.

— Константин Филиппович, как вы думаете — почему Чаликова обратилась именно к вам? — спросил детектив. — Неужели вам известно больше, чем другим?

— Другие не так болтливы, как я, — печально ответил Гераклов. — Язык мой — враг мой. Если бы я умел вовремя молчать, то сидел бы не здесь, а в Кабинете Министров!.. Но с вами-то я могу быть откровенным. Видите ли, в чем дело. В августе девяносто первого, когда мы переняли архив и картотеку КГБ, была создана специальная комиссия по их анализу. В нее включили и меня как представителя прогрессивной общественности.