Сотвори себе удачу - Ольга Островская

– Ну и что! Вы хотите умереть на боевом посту? – И стал набирать «03».

– Раз мама говорит «не надо», значит, не надо! – зашептала Люда ему на ухо, отбирая трубку.

Она побежала разыскивать корвалол, потом капала его, и постепенно его запах вытеснял запах сирени. Мама послушно выпила лекарство. Потом полминуты посидела молча. Как раз перед ней стояли часы, старинные, с боем, который отключили уже давным-давно, чтобы он не будил по ночам. Время они показывали исправно. До конца перемены оставалось семь минут.

Мама уложилась в это время.

– Жениться? Ехать в Америку? – подняла она сначала голову. Видно, ей полегчало. – Ну что ж, дело ваше… – сказала она слабым голосом. – Но сначала сессия, потом – диплом. Потом – делайте, как знаете! – Голос ее креп на глазах. – А пока – только через мой труп. – Она поднялась, взглянула мельком на себя в зеркало. – И, между прочим, говорю я не фигурально! – пригрозила она, направляясь к двери.

– Но мы уже все решили! – вдруг очнулся Эрик.

– Мама, ну нельзя так! – закричала Люда.

– Я сейчас должна вернуться в школу. Я очень плохо себя чувствую и прошу вас, Эрик, – она никогда раньше не обращалась к нему на «вы», – проводить меня.

Эрику ничего не оставалось, как пойти за ней. Он обернулся и заговорщицки улыбнулся Люде, обещая вернуться. Но не вернулся.

Люда потом вспоминала именно эту его улыбку как последнюю, хотя прошел целый год, прежде чем он совсем уехал. Но он больше никогда не переступал порога этого дома.

Теперь оставалась только гадать, что произошло между ними, самыми близкими Люде людьми, пока они шли от дома до школы, спросить теперь некого. Теперь можно только вспоминать. Она и стала перебирать разные случаи из их тогдашней жизни.

На втором или третьем курсе их группа стала часто перед подачами сидеть в академии ночами. Часто на их ночные сидения заходили посторонние и слонялись между досками, где они судорожно чертили очередное задание. Однажды пришла странная девица. Пришла и села в уголке. Полночи она промолчала, а потом вдруг выступила: раздала всем какие-то анкеты и заставила заполнить. Эрик сначала возмутился, а потом увлекся и даже сдал одним из первых. На следующий день девица опять появилась и стала рассказывать об итогах тестирования. Оказалось, что по психофизическим качествам Эрик и Люда совершенно подходили друг другу. А больше таких пар среди этой компании не нашлось. А потом…

Люда часто вспоминала их последнюю встречу, но воспоминания обычно останавливались на самом ее визите к нему. А сейчас она вдруг перескочила какую-то черту и уже не могла остановиться, вспоминала и вспоминала дальше…

Эрик устроился дворником с жилплощадью и ждал разрешения на выезд. Весь этот год они практически не виделись. Раза два на улице, на какой-то выставке однажды. Но она знала про него все, потому что у него бывал Никола. Это был единственный человек из прежней Эриковой жизни, с которым он продолжал общаться.

И однажды Люда напросилась идти вместе с Николой. Его дворницкая каморка находилась на чердаке старинного петербургского дома. Эрик превратил свой чердак в филиал национального американского центра. Откуда только он выкопал всю эту американскую символику! Стены были заклеены картинками объяснения в любви Нью-Йорку, были тогда такие наклейки. Посреди, перегораживая помещение пополам, висел американский флаг со звездочками. Кажется, он сам сшил его. Принесенный со свалки и отремонтированный им собственноручно магнитофон постоянно гремел англоязычными песнями.

Эрик очень изменился. Стал каким-то подозрительным. Все говорил о какой-то слежке. Ругал совковую власть. И мечтал об Америке как о земле обетованной. Она никогда и не подозревала, что он был евреем. Хорош еврей – Эрик Иванов. Оказывается, мама у него была еврейка, а папа – Иванов. Родители его тогда наотрез отказались уезжать. Но он о них едва упомянул. Если бы она узнала тогда, где они живут. Так нет же. Влюбленная дура, она пять лет смотрела ему в рот. И в этот вечер тоже. Но ведь она же не такая тупая от природы. Что же тогда на нее нашло? В тот вечер она слушала о том, как там он станет величайшим архитектором. «Это же просто другая цивилизация! Ты даже представить себе не можешь! Это двадцать первый век, нет, двадцать второй. Это – как на другую планету попасть! Там я смогу реализоваться! Там меня оценят!» – эти вдохновенные бредни до сих пор звучали в ее ушах.

В его каморке собралось много людей, незнакомых для Людмилы. Здесь пили, курили, спорили и пели. Сколько тогда пели! И Эрик тоже. Ох эти его песни! Она потом часто слышала их в другом исполнении, и сердце сжималось. Потом, с годами, реакция на них стала слабеть. В полпервого все засобирались на метро. Никола привел Люду сюда и считал, видимо, своим долгом доставить ее домой – он снимал комнату на Петроградской, ему было недалеко от ее дома, минут пятнадцать—двадцать. Он смиренно ждал, когда она соберется. И вот все уже ушли.

– Давай, Люсь, время! – показал он наконец на часы.

– Никола, ты иди… Я пойду попозже, – тихо сказала Люда.

– Ну я подожду, – пожал он плечами.

– Нет! – вдруг решительно сказала она. – Не надо меня ждать! Уходи!

– Ну… – замямлил он.

– Я останусь здесь! – четко и громко сказала она. – А ты уходи! Все понял?

Эрик повернул голову, для него это тоже было неожиданностью. Никола посмотрел на Эрика, тот отвел взгляд, потом еще раз на Люду и стремглав выбежал из комнаты. Его каблуки еще долго стучали по ступеням крутой черной лестницы.

Они остались одни. Они слушали эти стуки, потом хлопок двери, и только когда все стихло, посмотрели друг на друга. Эрик снял очки. Он тогда стал носить такие маленькие темные очочки.

– Эрик, – спокойно начала Люда, – я хочу, чтобы у меня был ребеночек. Ты уедешь, а он останется со мной.

Эрик сощурился и покрутил пальцем у виска.

– Не издевайся! – спокойно сказала она.

– А я и не издеваюсь. Если бы ты тогда пошла со мной, он, наверное, уже родился бы, – и он стал загибать пальцы, подсчитывая, – июнь, июль, август…

– Прекрати!

– …сентябрь, октябрь…

– Я кому сказала!

Он медленно надел очки.

Потом стало совсем неинтересно. Он взял ее за руку и вывел из квартиры. Метро уже закрылось. Он поднял руку. И тут же остановился автомобиль. Он наклонился к водителю:

– До Васильевского подбросишь?

– Только быстро! А то мосты разведут, – бросил им водитель.

Эрик открыл перед Людой дверцу.

– Я одна не поеду!

– Не поедешь, не поедешь… – важно сказал Эрик, бросил недокуренный окурок и уселся рядом.

Они мчались что есть силы, но приехали к разведенному мосту.