Они окружали Сталина - Рой Медведев

Да и Сталин, позволивший храму Василия Блаженного остаться в живых, сделал это отнюдь не из любви к старине. Как-то Хрущев доложил Сталину о протестах против сноса старинных зданий. Сталин задумался, а потом ответил: «А вы взрывайте ночью»[62].

В начале связанной с Москвой деятельности Кагановича, в декабре 1930 года, по его инициативе и с одобрения Сталина была произведена административная реорганизация: вместо шести районов стало десять, было закрыто управление коммунального хозяйства и появились тресты при Моссовете: Трамвайный, Мосавтотранс, Гордоротдел и другие. Вместо Мослеспрома, заготовлявшего дрова для всего города, стали выделять лесные участки районам, которые должны были обеспечивать себя сами.

В июне 1931 года на Пленуме ЦК Каганович сделал доклад, сыгравший, по-видимому, ключевую роль в судьбе Москвы и советской архитектуры в целом. В нем говорилось о строительстве метро и о составлении Генерального плана реконструкции столицы, о канале Москва – Волга. Предполагалось сделать Москву «лабораторией» строительства и «образцовым» городом – эта идея оказалась удивительно живучей. Утверждая, что законы роста городов для нас не писаны, Каганович даже применил термин «социалистический тип роста столицы». Он считал реальным равномерно распределять население по площади города и столь же равномерно «растить» города по всей территории страны, равномерно размещая в них промышленность. Было принято решение не строить новых заводов в Москве и Ленинграде – оно осталось на бумаге.

Двумя фразами было покончено с целым направлением архитектурной мысли – «дезурбанистами»: «Болтовня об отмирании, разукрупнении и самоликвидации городов – нелепость. Больше того – она политически вредна»[63]. Развитие города мыслилось как развитие прежде всего городского хозяйства – механизма, в котором житель будет винтиком, как и в сталинском государстве в целом. Лишь завершая тему «жилищное хозяйство», Каганович сказал несколько слов об эстетической стороне дела: «Точно так же мы должны поставить перед собой задачу наилучшей планировки города, выпрямления улиц, а также архитектурного оформления города, в целях придания ему должной красоты». Примитивное понятие «оформление» Каганович применял очень часто. Говоря об «оформлении» всех городов СССР, он смог додуматься лишь до того, что улицы должны быть «ровными» и «широкими», а дома в центре – «большими». Но зато он многословно отвергал идеи вроде массовой ликвидации индивидуальных кухонь и «никаких комнат для общего проживания мужа и жены».

Однако кроме слишком бедных архитектурных концепций пленум наметил и полезные практические мероприятия.

В том же 1931 году было заасфальтировано Можайское шоссе. Впервые эту работу вели не иностранные фирмы (американские и немецкие), а дорожный отдел Моссовета.

Началось строительство метрополитена. О некоторых первых трудностях свидетельствовал впоследствии сам Каганович: «Подавляющая часть набранных рабочих совершенно не была знакома не только со строительством метро (никто из нас, понятно, не имел ранее опыта подобного строительства), но и с теми отраслями земляных, бетонных, арматурных и прочих работ, на которые они были поставлены»[64].

В 1932 году при Моссовете было создано Архитектурно-планировочное управление (АПУ); в конце мая в него был передан для согласования новый список московских памятников архитектуры, наполовину «похудевший»: из 216 зданий, перечисленных в 1928 году, в нем осталось 104[65].

В 30-х годах на улице Фрунзе была снесена церковь Знамения, впервые упоминавшаяся в 1600 году. По имени этой церкви улица до 1925 года называлась Знаменка. 30 августа закрыта церковь Большого Вознесения у Никитских ворот, в которой за сто лет перед этим венчался Пушкин (здание церкви сильно пострадало, но уцелело и впоследствии, в 70-е годы, было отреставрировано).

В Кремле завершился снос монастырей – Вознесенского и Чудова (XIV век), Николаевского дворца и старейшего в Москве строения – церкви Спаса на Бору. Кроме того, на улице Фрунзе снесена церковь Николая Стрелецкого, построенная в XVII веке «по прошению стремянного полка стрельцов».

Между тем объявленный в конце 1930 года конкурс на новый план реконструкции Москвы тихо скончался, не дожидаясь официального утверждения победителя, как и официального утверждения списка неприкосновенных памятников. АПУ приступило к осуществлению проекта В. Н. Семенова, ставшего главным архитектором Москвы. Началось оно с того, что в 1930–1933 годах при строительстве Дома Совета Труда и Обороны (ныне – здание Госплана) в Охотном ряду снесли церковь Параскевы Пятницы; в разгар очень тщательной, с большим искусством выполнявшейся под руководством П. Д. Барановского реставрации снесли палаты В. Голицына (конец XVII века). Напротив, в Охотном ряду, стали строить гостиницу Моссовета (гостиница «Москва»), начисто позабыв о принятом в 20-х годах по предложению С. М. Кирова решении возвести на этом месте Дворец Труда, на проект которого уже был объявлен международный конкурс. Почти все 104 еще остававшихся в официальном списке памятника попадали по проекту В. Н. Семенова в зону реконструкции.

В 1933 году было создано свыше 20 проектных и планировочных мастерских. Какую роль в разработке нового Генплана играл лично Каганович, можно понять из похвального слова В. А. Дедюхина, начальника отдела проектирования Моссовета: «Я вспоминаю одно из многочисленных совещаний у Лазаря Моисеевича, посвященное реконструкции Москвы.

На этом совещании был создан ряд комиссий и подкомиссий. Мне пришлось работать председателем исторической подкомиссии. К работам в ней были привлечены виднейшие историки и архитекторы. Мы изучали и анализировали планировку Москвы, ее рост, развитие, начиная сXIVвека…

Когда эта работа была проделана, нас опять собрал Лазарь Моисеевич, снова обсуждал вместе с нами все вопросы, говорил, что и как надо исправить. Его указания были так четки, замечания сделаны с таким знанием дела, что вызывали восторг у каждого из нас»[66].

Под «четкостью» указаний, видимо, имеется в виду не их категоричность (что разумелось само собой), а предельная конкретность, вплоть до мелочей. Это подтверждал архитектор Д. Ф. Фридман, с энтузиазмом отрекавшийся от творческой самостоятельности: «Лишь тогда, когда я впервые попал на заседание Моссовета, где Лазарь Моисеевич Каганович дал установки по реконструкции столицы, я увидел и почувствовал в конкретных и ясных образах, какой должна быть новая Москва.