Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– Просто прекратите драку, – нетерпеливо сказал Кетзалкотл.

– Вам легко говорить, – заметил Фернандес. – Но жизнь в Соноре – нелёгкая штука. Наверно, там, откуда вы явились…

– Ясное дело, – вмешался Мигель, – в los Estados Unidos все богатые.

– …а у нас сложнее. Может, в вашей стране, senor, змеи не едят мышей, а птицы – змей. У вас, наверно, есть пища и вода для всех и человеку не надо драться, чтобы семья его выжила. У нас-то все не так просто.

Мигель кивнул.

– Мы тоже когда-нибудь станем братьями. И жить стараемся по божьим заветам, хоть это и нелегко, и тоже хотим быть хорошими. Только…

– Нельзя решать жизненные вопросы силой, – непререкаемо заявил Кетзалкотл. – Насилие – это зло. Помиритесь немедленно.

– А то вы нас уничтожите, – сказал Мигель. Он опять пожал плечами и взглянул на Фернандеса. – Ладно, senor. Доказательства у вас веские, против них уже не поспоришь. Al fin[10], я согласен. Так что же нам делать?

Кетзалкотл повернулся к Фернандесу.

– Я тоже, сеньор, – со вздохом сказал тот. – Вы, конечно, правы. пусть будет мир.

– Пожмите друг другу руки. – Кетзалкотл просиял. – Поклянитесь в вечной дружбе.

Мигель протянул руку. Фернандес крепко пожал её. Они преглянулись с улыбкой.

– Видите, – сказал Кетзалкотл одобрительно. – Это совсем не трудно. Теперь вы друзья. оставайтесь друзьями.

Он повернулся и пошёл к своему летающему блюдцу. В гладком корпусе плавно открылась дверь. кетзалкотл обернулся.

– Помните, я буду наблюдать за вами!

– Ещё бы, – откликнулся Фернандес. – Adio's, senor[11].

– Vaea con Dios[12], – добавил Мигель.

Дверь закрылась за Кетзалкотлом, как будто её и не было, летающее блюдце плавно поднялось в воздух и мгновение спустя исчезло, блеснув, как молния.

– Так я и думал, – сказал Мигель, – полетел в направлении los Estados Unidos.

Фернандес пожал плечами.

– Ведь был момент, когда я думал, что он скажет что-нибудь толковое. Он прямо напичкан всякой мудростью – это уж точно. Да, нелёгкая штука жизнь.

– О, ему-то легко, – сказал Фернандес. – Но как он ни плох, он мой.

Разговаривая, он скручивал сигареты. Одну отдал Мигелю, другую закурил сам. Молча покурили и молча разошлись.

Мигель вернулся на холм к своему бурдюку. Он отпил большой глоток, крякнул от удовольствия и огляделся вокруг. Его нож, мачете и ружьё были разбросаны по земле неподалёку. Он подобрал их и проверил, заряжено ли ружьё.

Потом осторожно выглянул из своего укрытия. пуля врезалась в камень у самого его лица. Он тоже выстрелил.

После этого наступило молчание. Мигель отпил ещё глоток вина. Взгляд его упал на сорокопута: из клюва птицы торчал хвостик ящерицы. Возможно, тот самый сорокопут доедал ту же ящерицу.

Мигель тихонько окликнул его:

– Senor Птица! Нехорошо уничтожать ящериц. очень нехорошо.

Сорокопут поглядел на него бисерным глазом и запрыгал прочь. Мигель поднял ружьё.

– Перестаньте есть ящериц, senor Птица, или я убью вас.

Сорокопут бежал через линию прицела.

– Неужели вам непонятно? – ласково спросил Мигель. – Это же так просто.

Сорокопут остановился. Хвост ящерицы окончательно скрылся в его клюве.

– Вот то-то и оно, – сказал Мигель. – Как бы мне узнать, может ли сорокопут не есть ящериц и остаться в живых? Если узнаю – сообщу вам, amigo[13]. А пока идите с миром.

Он повернулся и снова направил ружьё на ту сторону поляны.

Джеклин говорила, что в клетке под чехлом – канарейка, а я стоял на том, что там два попугайчика. Одной канарейке не под силу поднять столько шума. Да и забавляла меня сама мысль, будто старый, сварливый мистер Генчард держит попугаев, – уж очень это с ним не вязалось. Но кто бы там ни шумел в клетке у окна, наш жилец ревниво скрывал это от нескромных глаз. Оставалось лишь гадать по звукам.

Звуки тоже было не так-то просто разгадать. Из-под кретоновой скатерти доносились шорохи, шарканье, изредка слабые, совершенно необъяснимые хлопки, раза два-три – мягкий стук, после которого таинственная клетка ходуном ходила на подставке красного дерева. Должно быть, мистер Генчард знал, что нас разбирает любопытство. Но, когда Джеки заметила, мол, как приятно, если в доме птицы, он только и сказал:

– Пустое! Держитесь от клетки подальше, ясно?

Это нас, признаться, разозлило. Мы вообще никогда не лезем в чужие дела, а после такого отпора зареклись даже смотреть на клетку под кретоновым чехлом. Да и мистера Генчарда не хотелось упускать. Заполучить жильца было на удивление трудно. Наш домик стоял на береговом шоссе, весь городишко – десятка два домов, бакалея, винная лавка, почта, ресторанчик Терри. Вот, собственно, и все. Каждое утро мы с Джеки прыгали в автобус и целый час ехали на завод. Домой возвращались измотанные. Найти прислугу было немыслимо (слишком высоко оплачивался труд на военных заводах), поэтому мы оба засучивали рукава и принимались за уборку. Что до стряпни, то у Терри не было клиентов более верных, чем мы.

Зарабатывали мы прекрасно, но перед войной порядком влезли в долги и теперь экономили, как могли. Вот почему мы сдали комнату мистеру Генчарду. В медвежьем углу, где так плохо с транспортом да еще каждый вечер затемнение, найти жильца нелегко. Мистера Генчарда, казалось, сам бог послал. Мы рассудили, что старый человек не будет безобразничать.

В один прекрасный день он зашел к нам, оставил задаток и вскоре вернулся, притащив большой кожаный саквояж и квадратный брезентовый баул с кожаными ручками. Это был маленький сухонький старичок, по краям лысины у него торчал колючий ежик жестких седых волос, а лицом он напоминал папашу Лупоглаза – дюжего матроса, которого вечно рисуют в комиксах Мистер Генчард был не злой, а просто раздражительный. По-моему, он всю свою жизнь провел в меблированных комнатах: старался не быть навязчивым и попыхивал бесчисленными сигаретами, вставляя их в длинный черный мундштук. Но он вовсе не принадлежал к числу тех одиноких старичков, которых можно и нужно жалеть, – отнюдь нет! Он не был беден и отличался независимым характером. Мы полюбили его. Один раз, в приливе теплых чувств, я назвал его дедом… и весь пошел пятнами, такую выслушал отповедь.

Кое-кто рождается под счастливой звездой. Вот и мистер Генчард тоже. Вечно он находил деньги на улице. Изредка мы играли с ним в бридж или покер, и он, совершенно не желая, объявлял малые шлемы и выкладывал флеши. Тут и речи не могло быть о том, что он нечист на руку, – просто ему везло.

Помню, раз мы втроем спускались по длинной деревянной лестнице, что ведет со скалы на берег Мистер Генчард отшвырнул ногой здоровенный камень с одной из верхних ступенек Камень упал чуть ниже и неожиданно провалился сквозь ступеньку. Дерево совсем прогнило. Мы нисколько не сомневались, что если бы мистер Генчард, который возглавлял процессию, шагнул на гнилой участок, то обвалилась бы вся лестница.