Путешествие в слово - Эдуард Вартаньян

Всемирный потоп.

Это доныне употребляемое образное выражение возникло ив библейской легенды, в которой рассказывается о том, что, якобы, осерчав на грешникой, «всевышний, всемогущий и всеблагий» порешил разом извести творение рук своих – род человеческий. Покарать смертью всех людей, кроме праведника Ноя и его семьи. Сорок дней и ночей, не переставая, будто бы лили дожди и затопили всю землю выше самых высоких гор.

Надо ли подчеркивать наивность этой легенды? Всех вод планеты не хватило бы, чтобы образовать слой ночти девятикилометровой толщины над поверхностью суши. Ученые полагают, что в этом сказании отразились смутные воспоминания о каком-то грандиозном, хотя и вовсе не всемирном наводнении.

Подобные предания донесли до нас греческие, индусские, китайские, вавилонские мифы; о невыясненной страшной катастрофе, охватившей весь известный тогда мир, повествуют записи на древнеассирийских глиняных табличках.

Теперь мы шутливо называем всемирным потопом любой сильный и длительный дождь, каждое наводнение.

Мы говорим также – до потопа или в допотопные времена, когда хотим сказать: давным-давно, в незапамятное время. Да и вообще слово допотопный стало у нас означать «древний».

Герой не моего романа.

Выражение это, означающее: «не в моем вкусе, не тот человек, который меня интересует», возникло из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

В ней есть сценка, в которой Чацкий пытается выяснить у Софьи, кто мил ее сердцу. Может быть, ее избранником стал тот напыщенный солдафон-полковник?

Ч а ц к и й…Но Скалозуб? Вот загляденье!За армию стоит горой,И прямизною стана,Лицом и голосом герой…С о ф ь яНе моего романа.

Делу время, потехе час.

Этот афоризм, ставший пословицей, принадлежит русскому царю Алексею Михайловичу.

На составленном по его указанию «Уряднике» – сборнике правил соколиной охоты,: «потехи» той поры – царь собственноручно сделал приписку, которая оканчивалась словами: «…делу время и потехе час». Первоначально это выражение было напоминанием за потехой (охотой) не забывать о деле – государевой службе. Позже смысл его расширился: «всему свое время».

Держать порох сухим.

Вождь английской буржуазной революции XVII века Оливер Кромвель был человек суровый, но обладал солдатским резким красноречием и таким же грубоватым остроумием. Рассказывают, что в 1650 году, в день, когда его войска готовились перейти реку, чтобы дать бой армии короля, Кромвель, обратившись к ним перед боем, посоветовал, как истый пуританин: «уповать на бога, но порох держать сухим». Мудрые слова предостережения облетели сначала всю армию, потом всю Англию, затем и весь мир, и крылатое выражение держать порох сухим приобрело то более общее значение, в котором оно употребляется и сегодня: «быть готовым к борьбе, быть бдительным».

Загнать в бутылку.

В «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова Скумбрие-вич сердится на привередливого немца-специалиста.

«Вот, действительно, склочная натура! – негодует он… – К нему надо применить репрессии. Я как-нибудь скажу Полыхаеву. Тот его живо в бутылку загонит».

Загнать в бутылку… странное выражение, не правда ли? Как оно могло возникнуть, откуда пришло в нашу речь?

Можно утверждать, что источник его – одна из сказок «Тысячи и одной ночи» – «Сказка о рыбаке».

Бедный рыбак много раз вытягивал сети пустыми. Наконец, он выловил медный, запечатанный свинцом кувшин. На свинце была оттиснута печать великого волшебника, царя Сулеймана. Вырезанное на ней таинственное и страшное девяносто девятое имя Аллаха давало Сулейману великую власть над птицами, ветрами и злыми духами – джиннами.

С незадачливым рыбаком случилось то4 что позднее произошло с Вольной ибн Алешей из книги писателя Лагина «Старик Хоттабыч». Едва он откупорил сосуд, как оттуда вырвалась с превеликим шумом и свистом струя дыма; Дым вознесся до облаков и превратился в гигантского джинна, которого некогда разгневанный Сулейман заключил в медный сосуд – загнал в бутылку.

Такое обращение со злыми духами было, если верить легендам, свойственно этому мудрому царю: он наказывал ослушников именно таким способом. Теперь вам понятно, откуда пришло на уста Скумбриевичу это странное выражение?

Очень часто можно услышать и другие словосочетания, возникшие из арабских сказок, например: словно сказочный джинн, или как джинн из бутылки, или выпустить (вызвать) духа из бутылки.

А вот с виду родственные выражения: грубоватые лезть в бутылку, лезть в пузырек в смысле «сердиться», «артачиться», «выходить из себя», – не получили прав гражданства в нашем литературном языке, а употребляются лишь в просторечии.

Иван, не помнящий родства.

Беглые каторжники, «беспашпортные бродяги», попав в руки властей, тщательно скрывали свое имя и происхождение. Они называли себя самым распространенным русским именем – Иваном, а на вопросы о родичах отвечали, что «родства своего они не помнят». Так, «Иванами, родства не помнящими» записывали их в полицейские протоколы.

Юридическая формула переросла в поговорку. Не помнящим родства в народе стали называть каждого, кто отрекается от родных, друзей, привязанностей. Войдя в литературную речь, выражение приобрело более широкий смысл: «человек без идей, убеждений, традиций».

«Я не со всяким встречным связываюсь и предпочитаю быть осторожным с людьми, не помнящими родства», – писал Салтыков-Щедрин в книге «За рубежом».

Квасной патриотизм.

Настоящий патриот гордится великими делами своего народа, всегда и во всем стремится обеспечить за ним равное со всеми народами мира место; он не забывает о национальных достоинствах и старается исправлять недостатки.

В XIX веке в России появились люди, считавшие себя патриотами именно потому, что они без всякого разбора восхваляли все «свое» и порицали все «чужое». Они не видели перспективы исторического развития. Их привлекали всевозможные мелочи национального-быта: покрой одежды, привычка к известным кушаньям… Сохранение всего этого представлялось им главным патриотическим делом: если ты русский, люби русские щи да кашу, пей русский квас, носи русскую бороду, а остальное – неважно!

Таких ограниченных людей, хуливших все иностранное, поэт П. А. Вяземский, друг А. С. Пушкина, и назвал впервые «квасными патриотами». «Многие, – писал он, – признают за патриотизм безусловную похвалу всему, что свое. Тюрго называл это лакейским патриотизмом… У нас можно бы его назвать квасным патриотизмом» (письма из Парижа, 1827 г.).

Ядовитые слова, характеризующие тупую приверженность к мелочам национального быта, произвели впечатление и превратились в общепринятую ироническую формулу.

Лезть на рожон.

В старорусском языке, да и сейчас в некоторых говорах рожон – это «заостренный с одного конца кол, шест, рогатина». С выставленным перед собой колом смельчаки охотники шли на медведя. Напоровшись на рожон, зверь погибал.

Развязка, роковая для медведя( в ярости и ослеплении идущего на гибель, послужила языку материалом для создания поговорки лезть на рожон. Смысл ее: «предпринимать действия, заведомо обреченные на провал, „нарываться“ по своей воле на крупные неприятности».

В нашей речи возникли и другие образные выражения, «главным героем» которых выступает слово рожон.

Круговая порука.

Когда мы говорим: «один за всех, все за одного» – то вряд ли подозреваем, что пользуемся формулой круговой поруки,: существование которой отражено уже в «Русской правде» (XI век).

Круговая порука являлась системой коллективных обязательств жителей определенной округи перед властями.

Вплоть до начала нашего века круговая порука действовала в сельских общинах. Облагается ли община такой-то податью, взимают ли с нее казенные, земские и мирские сборы – она должна гарантировать их выплату, независимо от того, уклонился ли кто от внесения своей доли. Если один совершал проступок, отвечал за него весь мир, то есть крестьянская община. Если один отказался участвовать вместе с другими в чем-нибудь незаконном (по мнению властей), ему, без вины виноватому, все равно приходилось делить ответственность с другими.

Выражение круговая порука продолжает жить, но уже я ином качестве. О ней говорят там, где нарушители закона из страха перед соучастниками, судом, наказанием покрывают друг друга.

Между Сциллой в Харибдой.

Так в греческой мифологии именовались два чудовища, сторожившие узкий Мессинйкий пролив, отделяющий остров Сицилию от Апеннинского полуострова. Спастись от них считалось почти немыслимым: кто избегал вубов Сциллы, попадал неминуемо в пасть Харибды.