Черное танго - Режин Дефорж

— Я ей необходим.

— Ты мне это уже сказал. Но это не довод. Ты должен был сделать все возможное, чтобы она оставила этот замысел…

— Я пытался.

— Но зачем же ты собираешься участвовать в этой авантюре: ведь, насколько я поняла, ты считаешь это бессмысленным?

— Любовь моя! Как тебе это объяснить… Я чувствую себя обязанным помочь Саре. Ее муж был моим лучшим другом, отца ее я любил так, как никогда не любил своего. Я чувствую в этой миссии пусть безумную, но истину. Я не разделяю полностью взглядов мстителей, но, тем не менее, мне понятны их мотивы.

— Мне тоже они понятны. Но когда же все это кончится? Не стоит ли нам положиться на справедливость — и эти люди будут наказаны?

— Ты права по сути, но в действительности она применима к очень немногим. Сара и ее единомышленники не могут смириться с мыслью, что главным преступникам удастся избежать заслуженной кары.

— Разве это им решать?

— Они имеют на это право больше, чем кто-либо.

Леа обернулась и посмотрела ему в глаза. Она чувствовала, что стала сильнее от того, что высказала все это, и знала, что на его месте сделала бы то же самое. Невероятная нежность, родившаяся из грусти и душевной усталости, охватила ее. Как бы ей хотелось провести эти дни и ночи подле него, не сводя с него глаз. Сколько нежности было сейчас в ее улыбке, обращенной к нему!

О, эта улыбка!.. Он не ошибся — Леа была такой, какой он ее себе представлял: благородной и сильной. Потрясенный, он неотрывно смотрел на нее. Что бы ни случилось с ними в будущем, вера в их любовь никогда не будет разрушена. Им казалось, что их сплетенные тела парят над землей, как будто огромная волна уносила их в царство мира и спокойствия. Они очутились на полу, не отводя друг от друга глаз. Они слились в долгом объятии, и все в них, до кончиков волос, воплощало наслаждение. Наслаждение глубокое, нематериальное, абсолютное. Никаких иных движений — одно только содрогание плоти… Бесконечная волна наслаждения поглотила их… Они впали в блаженную дрему.

Ощущение блаженства не покидало их до самого прощания. Волнение, которое в этот момент испытала Сара, чуть было не заставило ее отступить, но тут Леа, обняв ее, вполголоса произнесла:

— Франсуа мне все сказал. Я постараюсь не ревновать. Я люблю тебя и я согласна.

В смятении, едва владея собой, Сара ухватилась за дверцу машины.

13

Дом казался опустевшим после отъезда гостей. Однако все были поглощены повседневной работой, а также приготовлениями к свадьбе. Между тем Леа и Франсуаза были озабочены состоянием здоровья Альбертины, особенно после визита врача, которого пригласили, когда с тетушкой случился длительный обморок. Получив от старой госпожи соответствующие наставления, доктор открыл родственникам лишь часть правды о состоянии ее здоровья. Этого оказалось достаточно для того, чтобы встревожить их, но всерьез они не обеспокоились. Что касается Лизы, она, казалось, не отдавала себе отчета в том, насколько тяжело больна ее сестра, и, смеясь, называла ее лентяйкой, когда та должна была оставаться в постели по предписанию врача.

Альбертина попросила позвать отца Анри. Она сказала ему, что знает, что обречена, и молит Бога, чтобы он дал ей силы дотянуть до свадьбы Франсуазы. С этого момента монах, отдыхавший в доме своего друга Жана Лефевра в Вердере, стал приходить каждое утро после мессы и часами сидел возле больной. Сердечное участие священника, его духовность, глубокая любовь к людям придали ей силы и вернули к вере в Бога. Обретя веру, она перестала страшиться надвигающейся смерти. В присутствии нотариуса она выполнила все необходимые формальности и была теперь спокойна за судьбу сестры.

Накануне свадьбы Лаура приехала из Бордо и привезла полный чемодан подарков для своих сестер и тетушек. Бледность и худоба Альбертины произвели на нее тяжелое впечатление. Как же она изменилась за столь короткое время!

На следующий день, встав рано утром, Франсуаза спустилась в сад. День обещал быть чудесным. В задумчивости молодая женщина направилась в Бельвю. Через несколько часов она должна стать женой Алена Лебрена, но сейчас все ее мысли были обращены к Отто. У нее было чувство, что она предавала его, выходя замуж за другого. Но пути назад не было. К чему огорчать такого славного парня, как Ален, своих тетушек, Пьера, который уже успел нежно привязаться к своему будущему отчиму?.. Часы на колокольне в Верделе пробили семь. Она вернулась обратно.

На кухне Шарль и Пьер шумно поглощали завтрак, приготовленный Руфью. Она надела широкий белый фартук поверх своего лучшего платья.

— Где ты была? Ален ищет тебя повсюду.

— Я немного прошлась. Кофе еще остался?

— Полный кофейник. Поторапливайтесь, ребятишки, сейчас придут поварихи.

— Руфь…

— Что?

— Как ты думаешь, я правильно поступаю?

Старая гувернантка, наливавшая в это время кофе, остановилась и, нахмурив брови, посмотрела на ту, за которой она ухаживала в детстве, когда девочка болела, и которую утешала, когда настала пора первых любовных огорчений.

— Немного поздно размышлять об этом.

Франсуаза вздохнула.

— Ты сделала хороший выбор, — продолжала Руфь. — Пьеру необходим отец, а тебе — мужчина. Лебрен — надежный человек, у него золотое сердце. Ты будешь с ним счастлива, я в этом уверена.

— Спасибо, Руфь, мне радостно слышать твои слова. Шарль, Пьер, вы закончили? Идите умываться.

Не успели эти трое выйти, как на кухне появились Леа и Лаура, растрепанные, еще не до конца проснувшиеся. Они поцеловали Руфь, и та поставила перед ними на стол тарелку с тартинками, намазанными маслом.

— Я бы предпочла круассаны, — зевая, сказала Лаура.

— Придется довольствоваться хлебом, старушка, — ворчливо отозвалась Леа, сладко потягиваясь.

— Круассаны! А почему не бриошь? — буркнула старая гувернантка.

Почему они смеются, эти девчонки?.. Это уж слишком. Разъяренный вид этой славной женщины заставил их рассмеяться еще сильнее.

— Похоже, здесь не скучают, — сказал Ален, войдя на кухню.

Казалось, он вылил на себя целый флакон одеколона, его вьющиеся от природы волосы были тщательно приглажены. Такое впечатление, что он вот-вот задохнется в своей белой рубашке со слишком тесным воротничком. Что касается костюма цвета морской волны, он был явно не от лучшего портного. В своем праздничном наряде Ален выглядел столь нелепо, что они снова расхохотались. В этот момент вошла Лиза в своем домашнем платье из фиолетового атласа и в папильотках. Это было уж чересчур: теперь сестры не просто смеялись, они издавали какие-то вопли. Руфь переходила от одной к другой.

— Успокойтесь, вам сейчас станет плохо.

— Но над чем они так смеются? — недоумевала Лиза.

Леа встала из-за стола и, согнувшись пополам, выбежала во двор. Лаура бросилась следом, по лицу ее струились слезы. Она икала, судорожно стиснув руки на животе.

— Я сейчас описаюсь, — с трудом вымолвила она.

— Прекрати… мне плохо!

Они корчились от смеха, упав прямо на землю. Лиза, Ален и Руфь стояли на пороге кухни и с недоумением смотрели на них. Когда сестры, наконец, успокоились, по их раскрасневшимся лицам струился пот.

Церемония в церкви Верделе была скромной. Невеста, одетая в бледно-желтый костюм и канотье из натуральной соломки, украшенное большой желтой розой, была восхитительна, несмотря на свои затравленный вид и чрезвычайную бледность. Она озиралась вокруг, как будто ожидая появления ревущей толпы. Почувствовав, как она напряжена, Ален взял ее за руку. Франсуаза благодарно улыбнулась ему.

Присутствовали только самые близкие друзья. Не было никого из Бордо: ни одного члена семьи, ни одной старушки из тех, кто ни за что на свете не пропустит свадьбы или похорон. Их отсутствие означало, что прошлое не забыто. Франсуаза была к этому готова, с тех пор, как она вернулась в имение отца, она столько раз получала от ворот поворот, вынесла столько оскорблений, что почти не обращала на эго внимания. Этого нельзя было сказать о госпоже Лефевр, Лизе и Руфи: самолюбие этих трех женщин было уязвлено. «Их можно понять», — думал дядя Алена Жюль Тестар. Лаура, одетая в элегантное платье из голубого шелка, откровенно скучала. Рядом с ней Леа в своем провинциальном наряде чувствовала себя неловко. Она невольно сравнивала эту свадьбу со свадьбой Камиллы и Лорана д‘Аржила накануне войны. В церкви Сен-Макера было полно народу: невеста в белом подвенечном наряде; девушки в цветастых платьях. Леа с волнением вспомнила, какой она сама была в то время. Перенесенные страдания остались далеко позади, но воспоминание об этой боли, которую она переживала сейчас, как бы отрекаясь от нее, как бы предавая ее, было очень ярким.

После свадебного обеда столы и стулья были отодвинуты, чтобы можно было танцевать. Лаура привезла из Парижа уйму пластинок. Начались танцы. Бал открывали Ален и Франсуаза; Лаура танцевала со свидетелем жениха, который с трудом приспосабливался к современным ритмам, а Леа — с Жаном Лефевром. Молодые люди танцевали молча. Было тепло. Спустилась ночь. Леа предложила своему другу выйти на террасу. Сидя на железной скамье, они смотрели на небо, усыпанное звездами.