Майдан для двоих. Семейная сага - Дмитрий Барчук

Потом уже я узнала, что массовая карательная акция против населения города была спланирована гестапо, уничтожение евреев и поляков проводилось по заранее составленным спискам. И главную роль в этой кровавой оргии выполняли украинские националисты из батальона «Нахтигаль» под командованием Романа Шухевича, верного друга и соратника Степана Бандеры. Всю неделю пьяные бандиты грабили, жгли, насиловали, убивали невинных людей, живыми зарывали их в землю. Они уничтожили, по разным источникам, от пяти до семи тысяч горожан.

Я уверена, что главный идеолог украинского национализма Степан Бандера несёт моральную, политическую и правовую ответственность за это чудовищное преступление. Ведь именно его доктрина «Украинской национальной революции» предполагала устранение политических и «этнических» врагов государства. Бандера был одним из авторов документа «Борьба и деятельность ОУН(б) во время войны», содержащего прямые инструкции по применению массового этнического и политического насилия как средства революционной борьбы. Он периодически получал от своего другого боевого соратника Ярослава Стецько информацию о событиях на Украине и даже направил членам ОУН(б) благодарственное письмо за хорошую работу. В концлагере он был у немцев на привилегированном положении. Хорошо питался, встречался с женой.

В акте бандеровского квази-правительства от 30 июня 1941 года открытым текстом провозглашалось: «Украинское государство будет тесно сотрудничать с национал-социалистической Великой Германией, которая под руководством Адольфа Гитлера создаёт новый строй в Европе и мире… Украинская армия… будет бороться дальше с союзной немецкой армией… за… новый строй во всем мире…».

«Наша власть должна быть страшной», — это воззвание к соратникам по борьбе принадлежит самому Степану Бандере.

По пути в Киев я своими глазами видела и другие «художества» нахтигальцев. В одном небольшом городке ствол каждого дерева в старой аллее они «украсили» трупом еврейского ребёнка и назвали её «дорогой к самостийной Украине».

Осенью вермахт отозвал батальон «Нахтигаль» обратно во Львов, а потом направил в Германию на семимесячные курсы для повышения квалификации, где его объединили с ещё одним отрядом националистов — «Роланд», а в конце марта 1942 года в составе 201‑го охранного батальона перебросили в Белоруссию для борьбы с партизанами.

За девять месяцев пребывания там «Украинский легион» уничтожил более 2000 советских партизан. Деятельность батальона Шухевича была высоко оценена немецким командованием. Летом 1942 года в письме к митрополиту Андрею Шептицкому он хвалится: «Ваша святейшая эксцеленция, у нас дела идут хорошо, немцы удовлетворены нашей работой».

Почему я так подробно рассказываю об этом батальоне? Я долго запрашивала всевозможные архивы, собирала газетные вырезки. Потому что на руках этих палачей кровь моего родного отца. Не прощу. Никогда!

Полмесяца нашего чердачного заточения перечеркнули все наши планы догнать Красную Армию. Наступление гитлеровцев развивалось столь стремительно, что когда мы, наконец, выбрались из Львова, то оказались уже в глубоком немецком тылу. Спасти двух евреек в Галиции тогда могло только чудо.

Под Станиславом на хуторе нас приютила сердобольная польская старушка, её сыновей с жёнами и детьми забрали в НКВД и сослали в далёкий Казахстан. Она думала, что всё, никого больше из родных в живых не осталось. Но перед самым началом войны из Семипалатинска пришло письмо от младшего сына, сообщившего, что было тяжело, зимой сильно болели и голодали, но, слава Богу, все живы и постепенно осваиваются на новом месте.

— Вы верьте и молитесь Богу. Пускай у вас — он свой, но обязательно поможет и защитит. Главное — верить, — наставляла она нас на прощание.

Мы прожили у неё больше месяца, помогали по хозяйству: поливали и собирали овощи, вязали снопы, я даже научилась доить корову. Если бы местные полицаи не проявили к нам интерес, мы бы никуда оттуда не ушли. А так, оставалась одна дорога — на Киев.

На обочине нас подобрала немецкая легковая машина, в ней ехали два молодых штабных офицера. Конечным пунктом их поездки оказался как раз Киев. Фашисты к тому времени успели захватить и украинскую столицу. Нас с мамой спасло знание немецкого языка, интеллигентная внешность и женская красота. Офицеры оказались людьми образованными: один — доцент университета, другой — инженер. Они не были фанатиками учения Адольфа Гитлера о чистоте арийской нации, поэтому не стали сдавать нас в гестапо, но каждую ночь, пока мы добирались до Киева, пользовались нами как женщинами. Так в шестнадцать лет я потеряла девственность на глазах у собственной матери. Зато осталась живой. Потом-то я поняла, что те двое воспитанных арийцев просто решили скрасить себе путешествие. В их планы не входило наше спасение, наоборот, они прекрасно были осведомлены, что никуда от гестапо на оккупированной территории нам не деться, а брать грех на свои души не хотели.

Тётя Сара встретила нас радушно. Долго плакала, узнав о гибели родного брата, а потом успокоилась, резонно заметив, что от судьбы никуда не деться. Её муж — дядя Иосиф — служил в Красной Армии, поэтому она сама со дня на день ожидала, что за ней придут немцы или полицаи. А тут ещё мы из Львова. К тому времени в городе начались поджоги немецких административных зданий. Поговаривали, что это дело рук партизан. Мы старались установить связь с ними, чтобы уйти в леса. Но не успели.

В конце сентября в Киеве ещё лето. В садах, огородах, на полях вызрел урожай. Люди заняты заготовками на зиму, им не до политики. И вдруг по радио два дня подряд самые уважаемые в городе раввины поочерёдно выступают с обращением к еврейскому населению: «После санобработки все евреи и их дети как элитная нация будут переправлены в безопасные места…». 29 сентября к 8 часам утра все евреи должны были явиться на угол Мельниковой и Доктеривской улиц (к кладбищам) с документами, деньгами, ценными и тёплыми вещами, а также бельём. За невыполнение приказа полагался расстрел. По городу была расклеена масса таких объявлений. Дворники говорили о переписи и переселении евреев в Палестину.

— А может, нас и впрямь повезут в Палестину? — надеялась наивная тётя Сара, собирая своего пятилетнего сынишку. — Но зачем же тогда тёплые вещи? Неужели там так холодно зимой? Вот дура, нам же придётся плыть по морю, а там — холодный ветер. Лёва, шерстяной шарф не забудь, что бабушка тебе вязала! А то простудишься на теплоходе.

— Боюсь, что наша Палестина находится в овраге за ближним кладбищем, — тихо прошептала мама, на себе испытавшая милосердие нацистов.