Стерегущий - Алексей Сергеев

— Живы славные традиции великого русского народа! — экзальтированно воскликнул Бореа, с глубокой внезапно вспыхнувшей симпатией поглядывая на Руднева и мичмана.

— Перед мужеством и бесстрашием русских моряков приходится лишь преклониться, — сверкая глазами, поддержал итальянца Сэнэс.

— Благодарю вас, милостивые государи, за сочувствие, — поклонился Руднев. — Но позвольте предупредить вас о следующем. Сконцентрированные в Чемульпо японские суда имеют около сорока минных аппаратов. Ясно, что они в первую очередь используют против меня это грозное оружие, особенно имея в виду, что у меня таких аппаратов только шесть. Чтобы предупредить минные атаки, я вынужден немедленно открыть огонь против японцев или же прошу проводить русские корабли вашими судами до выхода из нейтральных вод, тем более, что японский транспорт все еще находится на рейде.

Командиры иностранных судов ничего не ответили, вопросительно поглядывая друг на друга. Затем, пошептавшись о чем-то с французом и итальянцем, Бэйли сказал Рудневу:

— Командиры иностранных судов считают, сэр, что они должны послать контр-адмиралу Уриу свой мотивированный протест по поводу происходящего, но во имя столь строго соблюдаемого нами всеми нейтралитета обмен мнений и окончательная формулировка протеста должны произойти в секретном, без участия воюющих сторон, совещании. Вследствие изложенного, сэр, мы покидаем вас на некоторое время, по истечении которого я буду иметь честь ознакомить вас с содержанием нашего протеста.

Бэйли говорил с виноватым видом человека, ясно сознающего ненужность и нелепость совершаемого, но не имеющего мужества открыто признаться в этом.

Оставшись в салоне один, Руднев вдруг почувствовал, что он голоден, и вспомнил, что ничего не ел еще со вчерашнего обеда. Фужер сода-виски и несколько сандвичей утолили его голод и прогнали усталость. Он принялся мерить шагами каюту от стены до стены, нетерпеливо ожидая, когда выйдут командиры.

Никчемность этого совещания была ему сейчас совершенно ясна, и каждая минута казалась напрасно потерянной. Ему хотелось сейчас быть на «Варяге», он представлял себе, как, выйдя отсюда, с полным отрешением от всего личного поднимется на палубу своего корабля. Теперь в Рудневе не оставалось ничего от той мучительной напряженности мыслей, во власти которых он находился вчера и в этот день утром. Все стало ясным. Война! Нервная напряженность сменилась приливом холодной силы, упругостью тела, мускулов. Уверенно и точно работало сердце, разнося кровь, которую Руднев готовился отдать всю, до последней капли, за честь командовать «Варягом».

— Простите, сэр, мы задержались, — услышал он голос Бэйли. — Нами составлен следующий протест, соблаговолите его выслушать:

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

КОРАБЛЬ «ТОЛБОТ».

ЧЕМУЛЬПО 27 января (9 февраля) 1904 г.

Сэр,

Мы, нижеподписавшиеся, командующие тремя нейтральными военными судами Англии, Франции и Италии, узнав из полученного от Вас письма от 26 января (8 февраля) о предполагаемой Вами сегодня в 4 часа дня атаке русских военных судов, стоящих на рейде Чемульпо, имеем честь обратить Ваше внимание на следующее обстоятельство. Мы признаем, что так как на основании общепризнанных положений международного права порт Чемульпо является нейтральным, то никакая нация не имеет права атаковать суда других наций, находящихся в этом порту, и держава, которая преступает этот закон, является вполне ответственной за всякий вред, причиненный жизни или собственности в этом порту. Поэтому настоящим письмом мы энергично протестуем против такого нарушения нейтралитета и будем рады слышать Ваше мнение по этому предмету.

БЭЙЛИ, командир корабля его Величества «Толбот»

БОРЕА, командир корабля «Эльба»

СЭНЭС, командир корабля «Паскаль»

Сотокичи УРИУ, контр-адмиралу, командующему эскадрой

Императорского Японского флота.

— Как вы находите наш протест? Достаточно он энергичен?

— Вполне, сэр, — ответил Руднев, скрывая едкую иронию. — Несомненно, ваш голос дойдет до слуха адмирала Уриу, и вы услышите его мнение по этому предмету. Что же касается моего мнения, то я его передам адмиралу Уриу на языке моих пушек и буду очень рад, если в громе их утонут все возражения японцев.

Сигнал семафором о съемке с якоря «Кореец» принял от «Варяга» в одиннадцать часов двадцать минут. Над морем нависла дымка, солнце тускло просвечивало сквозь нее, как через немытое стекло, но погода обещала быть ясной. «Кореец» снялся при полном штиле.

«Варяг» выбирал якорную цепь, и «Кореец» на некоторое время опередил его. Но «Варяг» быстро управился с якорем, настиг «Корейца». Несколько минут оба корабля шли рядом мимо иностранных судов. Оркестр на «Варяге» заиграл «Преображенский марш». На палубе иностранных судов построились во фронт их командиры, офицеры, караулы и все матросы. Командир «Эльбы» приказал своему оркестру играть русский гимн. Командир «Паскаля» крикнул своим морякам:

— Салют героям, так гордо идущим на смерть!

Командир американского «Виксбурга» Маршалл, поглядывая на проплывавшего мимо «Варяга», сухо сказал судовому врачу:

— Отдаю должное и «Варягу» и «Корейцу». Команда их в полной мере демонстрирует мужество, хладнокровие, выдержку и даже настойчивость. Ведь они могли бы предпочесть сдачу. Но в конце концов все моральные свойства бессильны против техники. Японский крейсер «Асама» один имеет восемнадцать тяжелых орудий против пятнадцати орудий русских. Мораль ясна.

Проходя мимо иностранных кораблей, «Варяг» быстро обогнал «Корейца», потом уменьшил ход. Судовой штурман, находившийся на мостике, напряженно следил за курсом. Нависшая над водой сероватая дымка скоро разошлась. Спокойное море чуть переливало светлыми тонами, будто на поверхности его тут и там лежали целые поля перламутра. Изредка вдали, среди колыхания воздуха, возникало что-то вроде марева. И вдруг в этом колыхании далекого горизонта штурман уловил своим биноклем следы дыма. Вскоре стало ясно, что это целое собрание дымов, множество их. Несомненно, двигалась неприятельская эскадра. Руднев тоже прикинул к глазам бинокль, тщетно пытаясь разобрать, с каким врагом и в какой последовательности предстояла встреча. Через некоторое время он оглянулся назад. «Кореец» уже намного отстал. Руднев недовольно застопорил крейсер. Остановились мощные машины, могучий корабль замер на месте, ритмично покачиваясь на легкой зыби взбудораженного моря. Поджидая своего соратника, он словно всматривался в неприятеля, оценивал его.