Новые мосты - Галина Дмитриевна Гончарова

вообще, этот дан симпатичный. И улыбается так… хорошо.

Губы женщины невольно дрогнули в ответной улыбке. Первый шаг был сделан.

Мия

– Разве не стоит подождать до лета?

– Поверь, Мия, сейчас самое подходящее время.

Мия пожала плечами, глядя на море. С ее точки зрения, самое подходящее время все равно было летом. Не холодно, штормов нет…

– Это связано с ветрами и течениями, – объяснил ей Джакомо. – Смысл в том, что в феврале ветра начинают дуть с континента и до Девальса можно доплыть быстрее. А шторма, наоборот, самые сильные по осени. И, как ни странно, в апреле.

– Почему?

– Тоже связано с ветрами. Поэтому самый подходящий сезон, чтобы выйти в сторону Девальса, – ранняя весна или поздняя зима. А вернуться как раз в июне, летом. И ветра будут попутные, и шторма прекратятся, и основной сезон ярмарок скоро наступит… не весной же торговать? Это для других, тех, кто с зерном-овощами ездит, а Фредо по другому товару специалист.

Мия задумчиво кивнула:

– Да, наверное.

– Просто тебе не хочется отпускать Энцо в плавание.

– Не хочется. – Какой смысл лгать? Все равно и так понятно.

На земле она, конечно, тоже много чего не контролирует. Но на воде оно и вовсе уж… там течения, ветры, шторма, а еще пираты! И с ними Мия ничего не сделает. Гр-р-р-р-р!

– Фредо не первый раз посылает на Девальс корабли.

– Меня это не успокаивает.

– А еще… Мия, дай Энцо повзрослеть. Он должен приобретать свой собственный опыт.

– Да неужели? – фыркнула Мия.

– А как еще мальчику становиться мужчиной?

– Я предполагала, что это не там делается, – спошлила дана Феретти.

Дан Джакомо фыркнул в ответ:

– Если ты о борделе, так я его отведу в свое время. Но пока у него первая романтическая любовь.

– Здоровее будет.

– Я тоже так думаю. Отпусти, Мия. Так надо. Мальчики должны становиться мужчинами, приобретать жизненный опыт, брать на себя ответственность…

– Я все равно за него боюсь.

– Идет несколько кораблей. И Лаццо далеко не беззащитны, уж ты мне поверь.

– Правда?

– Да.

Мия только вздохнула.

Она могла устроить скандал. Могла кричать, могла делать что угодно – а толку? Энцо останется дома, допустим. Она поговорит с Марией, та с супругом, Фредо послушается, и Лоренцо никуда не поплывет. Это реально, это возможно.

А Энцо простит старшей сестре такие выходки?

Вот Мия бы не простила, если бы так поступили с ней. Раньше бы – даже не заметила. А вот получив у Джакомо своеобразную, но свободу…

Попробуй сейчас запри ее!

Порвет на ленточки и тряпки!

Энцо придется ехать. А ей… ей придется ждать. И заодно научиться молиться.

Нет, Мия знала молитвы и ходила к причастию, но сейчас уже сильно подозревала, что Бог… а есть ли ему дело до их молитв? Кто ж его знает… точно не Мия.

И искренности в ее словах оставалось все меньше и меньше.

А вот за брата…

Она будет молиться. Искренне. До глубины души.

Ничего нет хуже, когда любимые и родные далеко от тебя, и помочь ты ничем не можешь, и ничего от тебя не зависит. И спрятать бы у себя под крылом, обогреть, защитить… да вот беда! На всю жизнь не наздравствуешься. Вырастет эгоистичное бессмысленное существо, ленивое и вялое… кто хочет такой судьбы любимому брату? Уж точно не Мия.

Пусть едет.

А она будет молиться за Лоренцо Феретти. Пусть Бог хранит его и приведет живым домой. Пусть сохранит…

* * *

Бог-то Бог…

Как ноги занесли Мию в церковь? Она бы им сама не ответила.

Вроде бы и знала, что Бог ее не услышит, что она оборотень, перевертыш, метаморф – называй, как хочешь, а все неизвестно, чье творение, – что она убийца, что воровка…

Заповеди она нарушила… какие?

Да практически все. Разве что чужих ослов и рабов не желала. А так…

И что?

Энцо-то ничего не нарушал…

Вот и сидела Мия на скамейке в храме, вот и слушала певчих. И в душе ее царил раздрай и хаос. Тошно ей было, тяжко и горестно.

Брат уплывает.

Она ничего о нем знать не будет. Помочь не сможет.

Случись что – и отомстить не сумеет.

И как тут оставаться спокойной?! Мало ли что Джакомо говорит! Да хоть бы и с утра до вечера стихи он декламировал! Чушь это!

Понимаете – ЧУШЬ!

Ему Энцо не важен и не дорог, ему даже Мия важна как источник денег. А уж мальчишка-то…

Вернется, не вернется – какая разница?

К причастию Мия подошла. Но, видимо, лицо у нее было такое, что священник легонько коснулся ее руки:

– Задержись, дочь моя. Мне кажется, тебе нужно с кем-то поговорить?

Мия вскинула на него глаза.

Старый уже… сколько ему лет? Весь седой, сгорбленный, высохший, словно щепка. А вот голубые глаза светятся чем-то таким… надмирным.

Верой.

Это называется – искренняя вера в Бога. То, что Мия утратила еще в день смерти отца. Сломалось что-то… и не починишь уже, не залатаешь. Но почему бы и не задержаться? Что она теряет?

Мия отошла в сторону, села на скамейку и ждала, пока падре не отпустит последнего прихожанина и не подойдет к ней.

– Дана, поговорим?

– Вы хотите услышать мою исповедь?

Священник покачал головой:

– Нет, дана. Вы не хотите исповедаться. В вашей душе нет для этого решимости и уверенности. Но мне кажется, вам очень надо с кем-то поговорить.

Мия только вздохнула:

– Надо. Падре…

– Ваккаро. Норберто Ваккаро.

– Мия Феретти, – представилась Мия. Пес с ней, с известностью. Лицо она сегодня нацепила мамино, но эмоции-то на нем принадлежали Мии!

– Что вас настолько гнетет, дана Феретти? Вы сама не своя, это видно.

– На днях уезжает мой брат. Отправляется в путешествие на корабле.

– И вас это тревожит?

Мия качнула головой:

– Я не могу защитить его. Я не смогу даже узнать, что случилось. Если случится, конечно.

Священник только головой покачал:

– Дана, дана… это мужчины должны вас защищать!

Мия фыркнула. Непочтительно, конечно, но ведь это – не исповедь! Чего стесняться?

– А мы их – не должны?

– Вы можете ждать, молиться, любить…

– Я так не умею.

Священник медленно кивнул.

Да, с таким он тоже сталкивался. Очень деятельная натура. Очень умная, очень сильная, очень своеобразная… Он с такими сталкивался. И иногда видел, как они превращаются в проклятие для своей семьи. Если не смогут смирить куриный инстинкт и отпустить птенцов в полет.

– Вы не хотите его отпускать, дана?

– Не хочу. Но отпущу.

Эта – не превратится. Уже хорошо.

– Что вас так гнетет? Что вы не сможете его защитить? И все?

Мия кивнула:

– Не смогу. Я даже молиться не смогу, падре. Я грешница, и Господь меня не услышит.

– Дана, он всех своих чад слышит. Не сомневайтесь…

Мия покачала головой. Ей было больно, больно…

– Падре, если бы я знала, что так сложится… я готова хоть на коленях вокруг столицы проползти, но лишь бы это помогло! Но ничего, понимаете, ничего не поможет!

– Вам – или ему?

– Мне? Почему мне?

– Вам ведь тоже будет плохо.

– Да, но это не так важно. Я не хочу, чтобы что-то случилось с моим братом, вот и все…

Падре