Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская

— Гриша, не кричи, — Екатерина свернулась на кровати клубочком. — Голова болит.

— Пусть она у тебя от короны болит, — рявкнул Орлов и в сердцах выбежал из спальни. — Своими руками удачу упускаешь.

Екатерина смахнула предательскую слезинку и тяжело вздохнула. Господи, как она устала. И дело даже не в беременности, хотя и в ней тоже. Как тяжело нести бремя ответственности и взвешивать каждый свой шаг, просчитывая любое развитие ситуации. Наверное, со стороны она действительно выглядит не лучшим образом — никакой реакции на оскорбления, никаких резких движений и почти рабская покорность по отношению к императору. Пожалуй, только двое — Дашкова и Панин — догадываются, чего ей это стоит.

Будь все по воле Гриши, она сейчас бы скакала на лошади с саблей наперевес, призывая взять дворец и свергнуть императора. И, может быть, ей это даже удалось. А, может быть, и нет. Орлов слишком горяч и неискушен в дворцовых интригах, чтобы правильно оценить ситуацию и действовать в нужном направлении. Но сегодня Екатерина как никогда уверилась, что поступает правильно. В глазах европейских правителей — она невинная жертва обстоятельств. В глазах Петра и его фаворитки — слабый противник, которого уже можно не принимать в расчет. Стерпела оскорбления, стерпит и все остальное. Как бы не так!

Екатерина чувствовала себя гибкой веткой, прижатой к земле снегом. Но снег растает, и тогда она вновь обретет прежнюю силу. Просто сейчас не время. Просто зима. Кто же скачет по такой погоде? Да еще с животом? Так и поскользнуться недолго. Нужно дождаться весны, а она уже не за горами. Уже легче. А там, глядишь, и Петруша поможет — собственными руками петлю на своей тощей шее затянет.

Екатерина вспомнила, какую реакцию вызвали первые приказы ее непутевого мужа. Лучше всего, конечно, себя чувствовал Фридрих Прусский, уже решившийся на капитуляцию. И вдруг такой подарок от судьбы — Елизавета умерла. Петр тут же заключил мир с Пруссией, разорвав тем самым отношения с союзниками — Австрией, Францией и Испанией.

Также он за это короткое время успел поссориться с Данией. В присутствии иностранных послов Петр заявил о том, что был бы счастлив начать новую войну под предводительством Фридриха Прусского, чьим талантом полководца он давно восхищается. Больше всех был оскорблен французский посол, которому в ультимативной форме император заявил о необходимости принять условия России о заключении мира с Пруссией.

Екатерина улыбнулась, вспомнив, как маркиз Бретейль, к которому она ранее не питала симпатий, с гневом пожаловался ей на действия мужа. Оценив ситуацию, она мгновенно обратила ее себе в пользу:

— Маркиз, в данной ситуации я, к сожалению, ничем не могу вам помочь, поскольку не имею влияния на своего супруга. Однако от собственного имени спешу вас заверить, что, сложись обстоятельства иначе, интересы союзников России были бы тотчас соблюдены.

Маркиз понял скрытый намек и доложил об этом французскому королю. Также Екатерина поступила и с другими иностранными дипломатами. Теперь она была уверена, что в случае возникновения политического конфликта, царственные дома Европы поддержат именно ее, а не императора. Это была маленькая, почти незаметная, но все-таки победа.

Теперь предстояло заручиться поддержкой внутренних сил. Честно говоря, Екатерина не ожидала, что ее супруг окажется столь прытким реформатором. Пожалуй, не было ни единой области, в которой бы Петр не издал нового указа.

Больше всего досталось армии, что было на руку Екатерине. Прежде всего, император решил изменить систему наказаний. Раньше, как ей рассказывал Орлов, все решалось достаточно просто: провинившегося прогоняли через строй и били палками. Некоторые умирали, не дойдя до конца, некоторые выживали, но не было ни одного солдата, который бы посчитал подобную систему неправильной. Ох, эта загадочная русская душа, — вздохнула Екатерина. Петр начал реформирование с того, что установил новые правила и ввел прусскую дисциплину: теперь за неправильный маневр весь полк должен был до поздней ночи проводить учения. Ропот усилился, когда нововведения коснулись и формы, опять же на прусский манер.

Но и этого государю показалось мало: он решил упразднить гвардию, составлявшую славу русской армии. Услышав об этом, Орлов захлебнулся от бешенства и ненависти.

— Ты знаешь, что он распустил кавалергардов? — сказал он как-то Екатерине. — Да-да, тот самый полк, с унтер-офицерами которого даже императрица — царствие ей небесное — не гнушалась сесть за один стол. Вместо них теперь эти голштинцы.

— Ты не все знаешь, — тихо сказала Екатерина, опасаясь нового взрыва эмоций. — С сегодняшнего дня принц Голштинский назначен главнокомандующим русской армии, а также поставлен во главе конной гвардии.

Орлов молчал, с трудом осознавая услышанное:

— Невероятно! До этого у конной гвардии не было другого командира, кроме государя!

— Именно, — кивнула Екатерина. — Чертушка не сознает, что делает. Чтобы чувствовать себя все время в боевой обстановке, он приказал многократно увеличить число артиллерийских салютов. С утра до вечера Санкт-Петербург содрогается от грохота канонады. У жителей не проходит головная боль, нервы на пределе. Я сама каждый раз вздрагиваю от разрыва, чувствуя себя пленницей в осажденной столице.

— Позавчера он приказал, чтобы одним залпом выстрелили одновременно сто орудий крупного калибра, — красивый рот Орлова скривился от презрения. — Представляешь? Чтобы удержать его от этой фантазии, принцу Голштинскому пришлось несколько часов кряду убеждать государя, что таким образом он разрушит город. Вместо того, чтобы ужаснуться, император вдохновился славой Нерона!

— Откуда ты про Нерона знаешь? — перебила его удивленная Екатерина.

— Его так часто вспоминали при дворе, что я запомнил, — ухмыльнулся Орлов. — Не такой уж я и неуч, как ты думаешь. В общем, Петра пришлось напоить до бесчувствия, чтобы тот не наделал беды. На следующее утро, как ни сложно догадаться, он даже и не вспомнил о своем гибельном плане. Вчерашний день император провел за бутылкой. Говорят, он часто поднимался из-за стола с бокалом в руке и вставал на колени перед портретом короля Пруссии. При этом кричал: "Брат мой, вместе мы завоюем всю вселенную!"

— Он сумасшедший! — прошептала Екатерина в ужасе.

После военных реформ Петр не нашел ничего лучше, как приняться за церковь. Впрочем, нечто подобное Екатерина предвидела. Ирония судьбы: будучи лютеранкой, она после долгих сомнений решилась сменить веру и ни одной минуты после того не пожалела об этом.

С чертушкой все было иначе. В раннем возрасте в силу государственных интересах его крестили в православной церкви, но в душе (и здесь не обошлось без преклонения перед Фридрихом) Петр оказался истовым лютеранином.

Православную веру он воспринимал не иначе, как источник глупых преданий и варварских суеверий. Когда Екатерина ознакомилась с указом о секуляризации части монастырских владений, она в первую минуту даже не смогла вымолвить и слова от отвращения и удивления. Император провозгласил равноправие всех конфессий и принял меры к терпимости в отношении русских "еретиков", в частности староверов. Он приказал снять иконы в церквах, кроме тех, где изображен Христос и Дева Мария. Также, вдохновленный западным примером, он собирался изменить и внешнее облачение священнослужителей: предполагалось, что они наденут пасторские рединготы, а заодно и сбреют бороды.

Во дворце по его приказу был сооружен лютеранский храм, на службах в котором император присутствовал чуть ли не ежедневно. Екатерина боялась думать о главном прегрешении государя, вызвавшего негативное отношение всех священнослужителей: он посмел приказать конфисковать имущество церкви. Это было посягательством на святая святых. И непростительной ошибкой.

Екатерина давно знала, что русская церковь чуть ли не с момента своего появления на русской земле была очень богатой. Обладая обширными землями, золотом, драгоценными камнями, церковь, тем не менее, никогда не платила государству налоги. Однако даже Петр Великий не решился исправить подобное положение. Выступать против мощной системы было глупо и недальновидно, настолько сильным стало ее влияние на русский народ. Кто выступит против нее, тот выступит против Бога. Кто поднимет руку на ее казну, ограбит Бога. Это истину Екатерина поняла давно. С русской церковью нужно не просто дружить, ей надобно выказывать должное почтение и уважение, только тогда духовенство окажет неоценимую поддержку. Всего лишь одним росчерком пера Петр восстановил против себя две самые мощные силы в стране — армию и церковь. И теперь оставалось ждать последствий этого поступка.

Отпусти ему, Боже, ибо не ведает, что творит.

Петр действительно не осознавал последствий всех своих действий. Он просто играл. Только в качестве игрушки оказалось государство. Как заманчиво ощущать свою власть и безнаказанность. Одним росчерком пера он вершил чужие судьбы и менял ход истории, не догадываясь, что тем самым уже давно подписал свой смертный приговор. Чаша недовольства пусть и медленно, но все же наполнялась. Последней каплей стало еще одно публичное оскорбление Екатерины, уже из уст самого императора.