Последняя гимназия - Павел Ольховский

Только в первом часу ночи вызвали Викниксора, Иошку, из изолятора привели Душку и объявили решение:

"Товарищеский суд школы имени Достоевского считает доказанными все факты ростовщичества, вымогательства, краж, пособничества и паводки на воровство, скупки и продажи краденого, содержания картежных майданов и пр. В виду совершеннолетия обвиняемого и ответственности его перед законом РСФСР передать дело органам прокуратуры…"

Сашка читал глухо и однотонно и один раз бестолково сбился, когда Иошка прошелестел ему на ухо:

— Душка сегодня хотел повеситься…

Душка стоял опустив белую забинтованную голову и когда приговор прочитали, только устало шевельнул тонкими запекшимися губами;

— Правильно…

И Викниксор сказал тоже:

— Правильно!

Ночью Иошка с Фокой пробрались к изолятору, взломали замок и заранее с вечера открытым черным ходом вывели Душку на улицу.

Глава двенадцатая

Глухое, давно сдерживаемое недовольство старшими наконец прорвалось.

Его, конечно, можно было потушить в самом начале, но уж очень заманчивым представлялось воспитателям разбить и расколоть на два лагеря школу, противопоставить друг другу старших и младших…

Шкида издавна делилась на четыре отделения, из которых четвертое и третье считались старшими, а второе и первое младшими. Это не были обычные школьные классы, в которых регулярно по весне происходят экзамены и переводы, — шкидцы сидели в своих отделениях, куда их определял заведующий, — год, два, три, четыре, не переходя из одного в другое.

В первые годы сортировка ребят была равномерней и новичков в равной мере сажали во все классы…

В последнее время в старшие отделения из новичков никто не подходил, и все они оседали в первом и во втором отделениях…

И в то время, как младшие классы разрослись и пополнились, старшие не только остановились в росте, но потеряли Цыгана, Быка, Бессовестина, Гужбана, Лёньку, Гришку, Дзе, еще нескольких человек и наконец Душку. Осталось всего двадцать два человека, десять в четвёртом, двенадцать в третьем отделении, которых на лето решено было слить в одну группу.

Против этих двух десятков стояло шестьдесят семь человек младших.

И это была не детдомовская мелюзга, не мелочь, которую можно припугнуть и разогнать, а такие же ребята, как и в третьем и четвертом отделениях, не подошедшие туда только по знаниям, — сильные, изворотливые, отчужденные от старших и вдобавок вооруженные ножами и самоделками…

Работай по прежнему Юнком, он сумел бы переварить и во всяком случае сдержать всю новую массу. Теперь же новички сами обрабатывали неустойчивых младших шкидцев.

Случай с Душкой — третьеклассником — еще более обострил натянутые отношения между старшими и младшими. Знали, что Душка работал не один, что у него в классе есть ещё двое помощников, видели, что с ним дружат и защищают его Иошка, Фока, Бобер… Догадывались, что именно Иошка, Фока, Бобер устроили ему побег…

Разговоры и толки становились день ото дня ожесточенней и грозней. Иошка никуда не мог показаться без Фоки, боялся избиений.

За Иошку, за Фоку, за Бобра, за Душку ненавидели теперь всех старших… Спорили по уборным, по всем углам старшие с младшими и, часто забывая, что были недавно друзьями, хватались то за ножи, то за шпалера.

А в учительской спокойно и чинно собирались педсоветы и комиссии, распивались педагогические чаи и изредка с удовольствием замечалось, что вражда между старшими и младшими растет.

Началось с пустяка. Из-за кошки.

Белая толстая кошка вылезла, приятно облизываясь, из бетонной помойки и спрыгнула на землю. Мамонтов и Арбузов, игравшие в ножички, бросили игру и кинулись к кошке. Та заметалась во все стороны и наконец юркнула на лестницу в ломаный флигель…

Шкидцы пустились следом.

Через минуту с крыши постройки раздались веселые радостные голоса. Лениво слонявшиеся на дворе ребята, сорвавшись, побежали к флигелю, побежал и дядя Коля, дежурный халдей, пришедший на службу ради воскресенья пьяным…

— В перекидку кидай! — взволнованно закричал дядя Коля: — А то она, подлая, на ноги встанет и ухряет, стерва!

— Знаем! — ответили сверху: — Не убежит!

А день был ясный, теплый, солнечный… С улицы слышался праздничный звон трамвая, и стая голубей носилась над двором, перелетая с крыши на крышу.

Над флигелем завертелось в воздухе белое пятно и глухо, куском мяса ударилось в булыжник двора… Кошка попробовала подняться на перебитые лапы, но перевернулась на бок и задрожала… Шкидцы окружили издыхающее животное. Движения его становились все мельче и мельче, и из разбитого рта, вместе с капельками крови, вылетали хриплые, булькающие звуки, словно кошка захлебывалась водой.

Тогда из толпы выступил Верховка и прихлопнул её по голове водопроводной трубой.

— Сволочи! — закричал с бревен у стены Будок: — задрыги чёртовы!.. За что кошку убили? Трогала она вас, да?..

Дядя Коля спохватился и, тряся своими широченными галифе, отошел в сторонку, а Будок спрыгнул с бревен и подошел к ребятам…

— Вам бы только мучить кого! — продолжал он, и его худощавое, в веснушках лицо подергивалось от отвращения. — Вам бы только избиения организовывать, черти…

— Им делать больше нечего, — поддержал с бревен Голый Барин и тоже подошел к толпе. Он взглянул на размозженную кошачью голову и отвернулся. — Сволочи вы, ребята!

— И ты тоже хорош! — огрызнулся Верховка, который прихлопнул кошку из жалости. — Тоже хорош, халдеям пятки лижешь.

— Я… — поперхнулся Голый и сжал кулаки. — Ну-ка повтори еще раз, что ты сказал!..

— Факт, лижешь! — крикнул, отступая, Верховка: — Сашкецу своему, зануде!

Про Сашкеца Верховка сказал нарочно, чтобы поддеть Голого… Так и вышло… Голый Барин побелел, закусил губу и изо всей силы саданул по скуле первоклассника.

Дальше всё завертелось.

Верховка "слетел с катушек". Арбуз двинул по уху Будка, Будок Арбуза. Мамонтов с Калиной набросились на Голого. С бревен подхватились старшие, с задворок примчались младшие. Первые кричали: "наших бьют", вторые: "наших бьют"; началась свалка, которую прекратил только звонок на обед и появление Сашкеца.

— Как! — кричал в четвертом классе Иошка: — нас начали бить!.. Нас?.. Бить?.. Младшие?.. Эта сволочь, которая смывается от затрещины. Давно им не попадало, что начали задирать нос. Они уж месяц ходят и грозят "избиениями", проучить их надо как следует.

— Избить! — рявкнул Купец: — Наших?., наш класс бить?.. Убью первого!