Гармония - Жан Фрестье

Вальтер пригласил их зайти к нему в палатку. Своим сундучком он сейчас займется, это дело десяти минут. Его коллеги поступят так же. А вот что касается накопившегося у него барахла, то его надо оставить здесь.

– А радиоприемник вполне приличный, – сказал один из официантов.

– Он работает очень хорошо. Модель старая, но роскошная. Если он вам по вкусу…

– О! Я его возьму, – сказал его собеседник, – я знаю, куда его можно положить во втором прицепе.

– Не стесняйтесь. Он потерял своих хозяев. Уносите.

Оставшись один, он переоделся, сменив рабочую одежду на мундир, быстро упаковал свой сундучок, поставил его на плечо и вышел, держа в левой руке испачканную в госпитале одежду, которую он пока не знал, куда деть, но это уже не имело никакого значения.

От реанимационной остались только утоптанная солома да смутные очертания того места, где была палатка, а посреди стояли обнявшись и плакали Джейн и Гармония, причем Гармония навзрыд. Он положил на землю свой багаж.

– Ах, месье, – всхлипнула Джейн. – Ах, месье! Сначала он удивился, а потом, испугавшись, замер на месте, даже не осмелившись подойти к ним. Он направился к Грину, который с зажженной сигаретой сидел на большом ящике рядом с молчащими Сьюзен и Моной, застыв, как изваяние.

– Что произошло?

– Ничего такого, что могло бы тебе понравиться. Гармонию переводят в другую часть. Она остается здесь в подразделении один-тридцать шесть.

– Этого не может быть!

Грин протянул ему приказ на телеграфном бланке, который непонятно почему вручили ему и который он держал сложенным в левой руке. Он исходил из Управления армейскими медицинскими службами. Это было все, что Вальтер оказался в состоянии понять. "А как же я буду работать, – подумалось ему. – Как вообще жить, если ее не будет у меня перед глазами, днем и ночью, ее, двигающейся своей легкой походкой и освещающей мне путь?" Он и в самом деле думал не столько о физическом обладании Гармонией, сколько о том, что ему давало ее деятельное, ненавязчивое присутствие, ее абсолютное и постоянное согласие. О ней самой, о той боли, которую ей только что причинили, он подумал лишь тогда, когда, повернув голову, увидел, как она бежит по полю в сторону озера. Он посмотрел на Джейн, вытиравшую глаза пыльной тряпкой, запачкавшей ее лицо.

– Нужно что-то сделать, месье, – сказала она.

Грин огорченно и в то же время отрешенно пожал плечами.

– А что тут можно сделать? Вы же знаете, Джейн, перевести медсестру с одного места службы на другое совсем нетрудно. Достаточно одного телефонного звонка.

Он подсказывал, таким образом, на тот случай, если товарищ не догадается сам, с какой стороны пришел удар. Сейчас же пойти и набить морду Фонда, а потом будь что будет – таков был первый порыв Вальтера. Потом метрах в ста он увидел Давида, бродившего посреди демонтированных щитов операционной. Может быть, здесь блеснет какой-нибудь лучик надежды. Он прошел, почти не заметив его, мимо Полиака, сидевшего неподалеку и жевавшего бутерброд.

– Как это гадко, – прошептал Давид, прочитав отпечатанный на машинке приказ, протянутый ему Вальтером. – И они посмели это сделать! Что они думают, что мы находимся в пансионе благородных девиц? Подожди-ка меня минутку.

Он пошел посоветоваться с Полиаком, потом они стали совещаться втроем.

– Понимаете, мой дорогой, – сказал Полиак, – это дело с самого начала приняло дурной оборот. Само собой разумеется, что мы на вашей стороне. Ну и что? Что можем мы возразить? Что нас лишают опытной медсестры? Нам ответят, что в наше распоряжение предоставят другую, столь же опытную. Какой еще аргумент мы можем выдвинуть, скажите на милость? Ведь нельзя же вести речь о чувствах, весьма благородных и законных, которые вы питаете к нашей малышке. Наоборот, они-то как раз единственное, о чем мы не имеем права даже упоминать, хотя для вас это самая главная причина. Причем нельзя даже, не рискуя попасть в смешное положение, бросить на весы и то серьезное дело, которому мы все вместе служим, и любовную, пусть самую что ни на есть прекрасную любовную историю. Поймите меня правильно. Если бы речь шла о том, что куда-то переводили бы вас, то тут наш ответ был бы однозначным: команда является неделимым целым и мы категорически возражаем против вашего перевода до тех пор, пока нам не объяснят мотивов.

Он положил руку Вальтеру на плечо – жест для него совершенно необычный.

– Поверьте мне, вам нужно смириться и продолжить работу. Мы постараемся максимально помочь вам. А что касается Фонда, то будьте уверены, я этого случая не забуду, и я говорю вам это не ради красного словца. Воспользовавшись гнусным предлогом и разыгрывая из себя моралиста, он нанес вам, а значит, и всем нам ощутимый удар. Он за это заплатит. Но вы должны проявить выдержку и согласиться, хотя бы внешне, с этим решением.

Пока продолжалась его здравая речь, Давид кивал в знак согласия. Дружеские чувства к Вальтеру боролись в нем с доводами, казавшимися убедительными. "Нет, – размышлял он, – он не сорвется, он слишком большой пессимист, слишком вовлечен в адскую систему, частью которой мы все сейчас являемся, чтобы удивляться тому, что на него обрушился такой удар. Его реакция будет нормальной".

И он не ошибся. Вальтер уже сделал свой выбор. Он подвел итог: все, что нам дорого, от нас ускользает. Лучше всего ничем не дорожить и принимать всякий день таким, каков он есть, несмотря на приносимые им огорчения.

– А где Гармония? – спросил Давид.

– Она побежала вон туда.

– Догони ее. По крайней мере поговори с ней. Объясни ей все.

Вальтер направился к тропинке, проделанной в зарослях тростника.

– Минутку, послушайте, – сказал Полиак. – Сегодня ночью вы вместе с Джейн поедете в нашем грузовике; мы немного потеснимся. Я раздобыл бутылку отличного старого виски. Не забудьте. Мы на вас рассчитываем.

Вальтер нашел Гармонию лежащей на пляже чуть в сторонке.

Она уже перестала плакать и вытерла слезы. Увидев его, она улыбнулась.

– Извини меня. Я вела себя глупо. Это оказалось так неожиданно. А женщины, как известно, плачут из-за любого пустяка.

– Это не пустяк.

– Конечно нет, но в конце концов мы рано или поздно обязательно встретимся снова. И потом, сегодня я была так счастлива. Я буду часто вспоминать этот день. Это поможет мне скоротать время.

Ему тоже хотелось бы рассказать, каким счастливым она его сделала. Но это было слишком сложно. Тут нужно было бы вернуться на несколько месяцев назад, объяснить, как его обычную рассеянную жизнь потревожило то маленькое оживление, которое она в нее внесла, объяснить, что их совместные действия по работе стали решающим связующим звеном между ними, сказать, что желание – это нечто иное, чем удовлетворение желания, а любовь иногда отличается от той страсти, которую привычно считают любовью, что у некоторых женщин красота воплощается не столько в формах, сколько в жестах и что жесты эти оставляют неизгладимый след. К тому же ему показалось, что момент выбран не совсем удачно, чтобы сказать Гармонии, что думать о ней вдали от нее было бы для него не утешением, а, напротив, источником страданий, что он сделает все, чтобы забыть ее и, следовательно, действовать и жить. Он предпочел поцеловать ее долгим поцелуем, который оказался для него скорее тягостным, чем приятным, потому что он делал ощущение утраты более явственным. Он стал говорить с ней о ее новой работе.