Человек среди религий - Виктор Кротов

Вернёмся лучше к тому, что зависит от нас лично. Ведь всё, что происходит в церкви, происходит и в душе того, кто принадлежит к ней.

В какой-то степени верно и обратное утверждение, хотя это труднее представить.

Осваивая свой религиозный опыт, личность участвует, насколько получается, в общинной жизни и живёт общецерковной жизнью. Через личность преломляются любые отношения общины и церкви. Человек может избегать корпоративной стороны церковной жизни или, напротив, участвовать в ней со всей своей энергией. Но главное происходит не столько в результате его внешней деятельности, сколько в результате внутреннего выбора. Искренний, осознанный выбор всегда будет делать свою работу, видимую или невидимую. Основное – в самом внутреннем приятии или неприятии происходящего вокруг нас.

Наш внутренний выбор определяет уровень и направление нашей активности: будет ли она служить в первую очередь корпоративным инстинктам организации, или провозглашённым ею целям, или той тайне, вокруг которой собрана церковь. Верный выбор в итоге открывает нас всем направлениям. Неверный держит в замкнутом напряжении.

"Верный" и "неверный" здесь чисто символические слова. Они говорят лишь о живой взаимосвязи внутреннего мира с внешним или о её недостаточности.

Задача личности состоит в поддержке всякой искренности, всякой духовной реальности, даже если это противоречит чисто корпоративным интересам общины или церкви. Если я поддерживаю ту самобытность человека или общины, которая стремится внести свой вклад в подлинное единство духа, значит поддерживаю и подлинное единство церкви.

Сказка про изгородное дерево

Изгородное дерево, которое вывел Поливег, всем сначала показалось замечательным достижением. Ствол у него широкий, ровный и блестящий, почти зеркальный. Очень красиво. Ветки начинаются только высоко на вершине. Если рядом растут два дерева, они так плотно прижмутся друг к другу, что и руку не просунешь между ними. Посадил рядок – и никакого забора не надо. Очень удобно. А наверху, на вершине, – шапка больших плотных листьев. От них ссадины заживают. Очень полезно.

Поливег сначала тоже гордился своим изгородным деревом. Всем его орешки раздавал для выращивания, повсюду рассказывал про его удивительные свойства. Вся Кумень – страна, где он жил, – восхищалась успехом Поливега. А страна была очень большая. Так что и успех был немалым.

Прошло много лет с тех пор, как появилось изгородное дерево. И вот что с ним получилось.

Очень уж это дерево оказалось жизнеспособным. Упадёт с него на землю орешек, чуть поменьше жёлудя, – и сразу прорастать начинает. Корни пустит глубоко в землю, через несколько дней уже и не выдернуть. Возле домов или в парках его уж никто и не сажал – еле избавились от тех деревьев, что сначала на пробу посадили.

Зато если две деревни друг с другом что не поделили, друг на друга обиделись, набросают обиженные люди семян изгородного дерева на полпути между деревнями – и всё, стена между ними выросла. Тропку через эту стену не протоптать, дорогу не проложить. Только в дальний обход пускаться. Ведь с деревьев всё новые семена падают, с каждым годом стена укрепляется. Хорошо ещё, что семена у изгородного дерева тяжёлые, по ветру не летают. Да и горькие они, птицы на них не зарятся, не разносят их повсюду.

А то ещё город какой-нибудь большой загордится тем, как у него хорошо городская жизнь сложилась, окружит себя кольцом изгородных деревьев и объявит себя отдельным государством. Или область, какая побогаче, от соседей победнее отделится. Или, наоборот, среди тех, что победнее, кто-нибудь захочет вождём стать и давай своих уговаривать собственную страну выгородить, потому что они народ самый особенный… В общем, не было уже большой Кумени. Очень много чего было, а Кумени не было. И Поливег горевал, что из-за него всё это получилось. Хотя мог бы и радоваться: он теперь членом стольких научных академий был! Ведь каждое новое государство, как границу себе вырастит, так собственную научную академию учреждает. И сразу же в неё Поливега принимают. Ещё бы – благодаря ему независимость получили.

И вот однажды приехал к Поливегу один новый президент новой академии нового государства. Он когда-то у Поливега в институте учился. Потому и приехал к нему сам – вручить диплом о звании академика, да и повидаться заодно.

Обрадовался Поливег своему ученику. Диплом засунул в шкаф, где лежал целый штабель академических званий, а сам зовёт ученика-президента в сад прогуляться.

Вышли они в сад. Смотрит президент, а там с одной стороны стена изгородных деревьев тянется. Так уж вышло: жильё Поливега у самой границы оказалось. Подвёл хозяин гостя к высокому тонкому дереву возле самой изгородной стены. Весь ствол в толстых ветках от самой земли, а чем выше, тем ветки длиннее становятся, но не тоньше, а даже толще.

– Это надгородное дерево, – похлопал Поливег дерево по стволу. – Снимай пиджак. На него стоит забраться. Не пожалеешь.

Президент и раздумывать не стал. Пиджак скинул и даже галстук снял, чтобы свободнее себя чувствовать. Только за профессора беспокоился: в его-то годы по деревьям лазить?…

Впрочем, профессор уже был на полпути к вершине. Гостю оставалось лишь поспевать за ним.

Забрались они наверх, а там длинные ветви до самой изгородной стены протянулись.

– Идём! – говорит профессор. И по одной ветке, за другую держась, перешёл на изгородную стену.

Оказывается, кроны изгородных деревьев так сплелись, широкие листья их так уплотнились, что поверху свободно можно было расхаживать, как по крепостной стене. Идут профессор с учеником по зелёной дорожке, а перед ними вся прежняя Кумень раскинулась, хоть и разгороженная. А сверху – небо, уже безо всяких разгородок. Солнышко светит. Хорошо. Помахали тем, кто по ту сторону изгородной стены. Помахали тем, кто по эту сторону. И пошли гулять, куда глаза глядят, по изумрудным изгородным дорожкам.

Позже, перед отъездом, когда ученик стал прощаться, не выдержал он и спросил у профессора, не поделится ли тот семечком надгородного дерева.

– Дам, конечно, раз ты сам попросил, – говорит Поливег. – Только растёт оно медленно и большого ухода требует. Ну, у тебя получится. Когда вырастет, дай знать. Встретимся на зелёных дорожках.

Связь разнообразий

Переходя от личного религиозного опыта к общинному, а затем и к общецерковному, мы неминуемо подходим к вопросу о возможности следующего шага. Если религиозные переживания свидетельствуют о существовании определённой духовной реальности, то возможно соединение не только разнообразия личного и общинного опыта в рамках церкви, но и разнообразия церковного опыта – в масштабах всего человечества.

Почему же единство церквей остаётся мечтой одиноких мыслителей, а не реальной задачей самих церквей?

Эту проблему, хотя и в более узком смысле (а иногда и в более искажённом), часто называют экуменизмом. Воспользуемся этим словом условно – связывая его лишь с достижением определённой гармонии и взаимопризнания различных вероисповеданий.

Экуменизм в таком понимании полностью в интересах человека. Ведь не враждой, противоборством и отрицанием выясняется истина, а стремлением к разностороннему виденью фактов, сведением многообразного опыта воедино.

Для атеизма экуменизм такого рода не имеет смысла, поскольку нельзя свести вместе разнообразные иллюзии. Но если признавать духовную реальность, то вполне можно естественным образом осмысливать всякий опыт соприкосновения с ней.

Но вспомним ещё раз о корпоративной природе каждой церкви. Инстинктивные интересы церкви-организации неумолимо побуждают её бороться за утверждение и укрепление своих традиций, своих ориентиров, своей ориентирующей системы в целом. Говорить о корпоративно-церковном экуменизме, то есть о сближении различных церквей как организаций, можно лишь как об узоре политических маневров, соответствующих частным интересам каждой церкви в отдельности.

Конечно, человеческая потребность в экуменическом сближении побуждает те или иные церкви маневрам к такого рода. Но политическое искусство корпоративного существования в том и состоит, чтобы обозначить, если нужно, положительную динамику, а темпы развития оставить такими, как нужно корпорации. И эта положительная динамика может оказаться вполне соизмеримой с масштабами вечности. То есть мы, в принципе, за взаимопонимание, только не будем торопиться ближайшие несколько сотен лет. Что уж говорить про отрицательную динамику, которую можно наблюдать сплошь и рядом, про всевозможные виды конфронтации, вплоть до вооружённых конфликтов.