Череп мира - Кейт Форсит

При звуке своего нового имени Изабо слегка вздрогнула. Оборотень. Она подумала, что же скажет Мегэн, когда узнает, и ей страшно захотелось увидеть свою старую опекуншу и поведать ей о своих приключениях.

— Мне пора возвращаться домой, — сказала она внезапно.

Мать Мудрости кивнула.

— Тебе предстоит еще множество долгих путешествий, прежде чем ты станешь достойной седьмого шрама, — сказала она, коснувшись длинным суставчатым пальцем шрама между бровями Изабо. — Пока что Белые Боги были милостивы к тебе. Ты перед ними в долгу. Когда-нибудь они потребуют платы. А пока помни, чему тебя учили. Учись и храни молчание.

Изабо кивнула.

— Да, — пообещала она, понимая, что тем самым принимает на себя еще один гис.

ПЕЩЕРА ТЫСЯЧИ КОРОЛЕЙ

Своды Пещеры Тысячи Королей маячили далеко вверху, а на гладких поблескивающих стенах играли отблески отраженного света. Свет струился из отверстия высоко над их головами, глубоко проникая в зеленую воду, колышущуюся и плещущуюся о скалы. В дальнем конце огромной пещеры серебристыми каскадами низвергался водопад, разлетаясь завесой пара и мелкой водяной взвеси. Из этой дымки поднимался высокий сверкающий трон, построенный на выступе скалы, прорезавшей пенистую воду у подножия водопада. Выточенный из хрусталя, трон улавливал солнечные лучи и превращал их в снопы льдистых искр, слепивших глаз.

На хрустальном троне восседал Фэйргийский король. Гладкий и мускулистый, точно тигровая акула, с перламутрово мерцающей кожей, он был облачен в одну лишь мантию из белого тюленьего меха и украшенную драгоценными камнями юбку из водорослей, с пояса которой свисали кинжалы из стали и из резного коралла. На его мощной шее висело огромное множество ожерелий из водорослей с нанизанными на них кораллами и драгоценными камнями, а голову венчала корона с жемчугом и алмазами. В самом ее центре красовалась черная жемчужина размером с яйцо буревестника, загадочно поблескивавшая тусклым светом. Волосы покрывалом черного шелка ниспадали из-под короны, а по обеим сторонам безгубого рта торчали два длинных зазубренных клыка. Это было жестокое лицо, презрительное и неумолимое.

У его ног сидела тройка его любимых жен, все как одна с бледно-серебристыми глазами, похожими на лунный свет на морской пене, и иссиня-черными волосами, в которые были вплетены жемчужины и белые кораллы. К самому основанию скалы была прикована человеческая наложница. Ее матовая кожа была почти такой же голубой, как и их, от холода, а волосы убраны в столь же изысканную прическу. Нов ее глазах было лишь безнадежное отчаяние, и она съеживалась в комочек каждый раз, когда король грозно возвышал голос, а это случалось совсем не редко. Прикована она была не для того, чтобы не сбежала, а для того, чтобы не попыталась утопиться.

Семнадцать сыновей короля расположились по обеим сторонам от его трона на скалах или боролись в ледяной воде. Хотя водопад, низвергавшийся из пещер наверху, был обжигающе горячим, глубины колодца в Пещере Тысяч Королей никогда не прогревались. Он был холодным, как море снаружи, где плавали айсберги.

На многочисленных ярусах пещеры толпились фэйргийские воины, болтая, играя в игры, слушая песни наложниц или зловещий вой раковин. Их было здесь три сотни, элита фэйргийского войска, отдыхающая от ледяных штормов, бушующих снаружи.

Нила, семнадцатый сын, уселся как можно дальше от трона. В отличие от его братьев, на нем не было многочисленных ожерелий и браслетов с вплетенными в них кораллами, бирюзой, аметистами и морскими алмазами. Он носил лишь подвешенную на тонком шнурке из тюленьей кожи черную жемчужину, которую нашел в летних морях.

Фанд подошла и встала перед ним на колени, протянув поднос с лакомствами. Он принял ломтик сырой рыбы с икрой, не отрываясь от игры в кости. Еще одна рабыня наполнила его кубок вином из морского лука. Фанд дождалась, когда она отошла, потом очень тихо сказала:

— Будь осторожен. Я чувствую холодные течения недобрых намерений. Берегись.

Нила откинул голову и засунул рыбу в рот. Проглотив ее, он оглядел пещеру. По меньшей мере трое из его братьев смотрели на него, растянув безгубые рты в довольном предвкушении. Заметив на себе его взгляд, они отвели глаза, безуспешно попытавшись скрыть улыбки. Нила почувствовал, как все его мышцы напряглись. Усилием воли он заставил себя вернуться к игре, не меняя выражения лица. Он бросил кости, потом поднес ко рту кубок с вином. Если бы все его чувства не были обострены до предела, он ни за что бы не заметил еле уловимого покалывания в губах. Но он его почувствовал, и каждая клеточка в его теле закричала. Он невольно выплюнул все то вино, которое успел набрать в рот, заставив соседей с удивлением взглянуть на него.

— Должно быть, этот морской лук перезрел, — выдавил он. Язык не повиновался ему.

Он с поклоном и торопливыми извинениями поднялся и отправился в конец Пещеры Тысячи Королей. Ступени вели мимо водопадов в темный лабиринт туннелей, носивших название Бездонных Пещер. Спотыкаясь, он поднялся по ним, пока не очутился там, где его никто уже не мог видеть, наклонился и несколько раз прополоскал рот. Щеки изнутри и горло совершенно онемели. Его затошнило, но он изо всех сил сопротивлялся волнам горячей тошноты, накатывавшим на него. Наконец Нила остановился, повесив голову и дрожа от запоздалого потрясения. Если бы он проглотил это вино, то умер бы мучительной смертью. Он уже был бы мертв, а его братья улыбались бы про себя.

Наконец он поднялся и на нетвердых ногах доковылял до своей пещеры. Хотя она выходила на поверхность утеса, сейчас вход в пещеру был затянут льдом, и внутри было темно и тихо. Он тщательно вытряхнул свои тюленьи меха, потом влез под них и свернулся калачиком. Его все еще била дрожь.

Прошло еще немало часов, прежде чем онемение его щек превратилось в жжение, которое чуть не свело его с ума. Его мучила жажда, желудок бунтовал, руки и ноги тряслись. Хотя он и не глотал отравленное вино, достаточное его количество проникло сквозь поры его кожи, и ему было очень плохо. В какой-то момент он почувствовал на лбу прохладную руку, потом Фанд приподняла его голову и накормила его льдинками. После этого он заснул, хотя сон его был полон горячечных кошмаров. Когда много позже он проснулся, словно от толчка, она все еще была рядом с ним с кубком ледяной воды, слегка смягчившей его воспаленное горло.

— Тебе не надо здесь быть, — выговорил он все еще непослушными губами. — Они заподозрят…

— Я приходила и уходила, — прошептала она. — Тихо, тебе нужно поспать. Я присмотрю за тобой.

Проснувшись в середине ночи, он увидел, что над ним склонился его отец, а стоящая рядом с ним жрица высоко подняла ночесферу, и ее зеленоватый свет отбрасывает на его постель странные тени. Его отец хмурился.