Родичи - Дмитрий Липскеров

— Давай, Никифор, — говорит Сергей Петрович. — Операцию делай!

И теперь уже Никифор не мальчишка, а взрослый мужчина. А перед ним операционный стол, на котором лежит человек с открытой грудной клеткой. А из сердечной аорты кровь хлещет!

— Ну-с, — торопит Боткин.

И понимает Никифор, что пережать аорту надо, делов-то, а рук нет. Отсутствуют руки по самые ключицы.

А Сергей Петрович кричит:

— Теряем больного, теряем!

И тогда Никифор падает лицом в разверзнутую плоть и зубами пережимает сердечную аорту…

В следующей картинке он совершенно голый и желтый перед зеркалом. Даже глаза желтые. А сзади появляется Сергей Петрович и, подмигивая через зеркало, сообщает:

— Да ведь у тебя желтуха, парень, гепатит! Лечить тебя надо! В больницу класть! Тем более не чужой ты мне! Брата старшего, писателя, потомок!..

И тотчас сознание, словно девушка-кокетка, сбежало от подсознания, расположилось в миллиардах нейронов и заставило Никифора открыть глаза.

Уж вечер на дворе был. Сидела Катерина рядом, уложив свою маленькую ручку на низ живота хирурга. Она минуткою вздремывала, потом наступало томливое бодрствование, мешались мысли в голове. И думала она то о том, что уволят ее из больницы, хоть и предупредила руководство о поездке в Москву, то о своей странной любви к Никифору Боткину, хотя спроси ее, в чем странность, ответить не сумела бы…

— Где я? — открыл глаза Никифор.

— В больнице, дорогой!

— В какой больнице?

— В Боткинской, — отвечала Катя.

— А где Сергей Петрович?

— А это кто, Никиша?

— Как кто! — Никифор поглядел на Катю как на дуру. — Как кто! Боткин! Родственник мой! Диагноз мне поставил — желтуха, то есть гепатит, лечить меня надо!

Сначала Катерина хотела было на кнопочку тревожного звоночка нажать, но передумала и стала успокаивать раненного в голову хирурга.

— Что ты, Никиша! Никакого гепатита у тебя нет… Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Приснилось все тебе! — Она машинально поводила рукой по низу живота Боткина, как будто крошки стряхивала. — Ты в Москве, в Боткинской больнице. У тебя травма головы. Палкой тебя ударили в Бологом!

— А как я в Москве оказался?

— Полковник, которого ты оперировал, душа-человек оказался, самолетом тебя сюда перевез.

Из одеяла вновь стала выстраиваться пирамидка.

— Чего же в Боткинскую меня привезли! — раздражался Никифор, пока не понимая, чему, собственно. — Больница-то по внутренним органам!

— И по голове здесь хорошие врачи, — уверяла Катерина, находя на одеяле все больше крошек.

И тут Никифор Боткин осознал, откуда раздражение нарастало. Да как заорал:

— А ты тут какого хрена! Тебя кто звал! Ты что там рукой волтузишь! Ах ты, вагина ненасытная!

И ударил Катерину по руке, чем вызвал у девушки слезы — крупные, они быстро скатывались по щекам, смачивая пухленькие губки. Удерживаясь от рыданий, Катерина шептала, что она для помоши здесь, ведь медсестра она, а он важный в жизни для нее человек!

— Я на попутках сюда добиралась! Меня чуть дальнобойщик не изнасиловал!.. — добавила.

— Что ж ты ему не отдалась?! — едко прокомментировал Боткин. — У-у-у, ненасытная!!!

Силы у Никифора на этом закончились, он лежал увечный и дышал тяжело, со злобой. Девушка не понимала, за что так с ней Никифор. Какая она такая ненасытная вагина! И вовсе не нужен ей секс как таковой. Ей ласка нужна, да и без нее смирится, лишь бы ему, гению, было хорошо!

Ах, все была готова простить Катерина Никифору Боткину. Все забыть и доставить любимому отдых от ран.

Она поглядела на пирамидку, подумала о том, что мучается мужчина и головой, и телом, а так как не была специалистом по голове, просто отогнула одеяло и солеными губками совершила обессиленному Никифору облегчение.

В наступившей темноте она не могла разглядеть, как гениальный хирург Боткин плачет, как кривится в муке рот, как сознание опять покидает его измученную плоть, проваливаясь в глубокий темный чан…

Три дня Иван Семенович думал над словами министра, что колеса «в надежном месте». За это время он узнал, что палладий применяется в космических технологиях, используется ювелирной компанией «Дюпон» и еще много где.

Самый главный вывод, который сделал Бойко: металл стратегический, а стало быть, надо обнаружить колеса как вещдок и как достояние государства, несмотря на отповедь министра…

Далее, сидя в своем новом кабинете, генерал-майор связался с моргом, в который были доставлены трупы «по факту крушения поезда».

— Пожалуйста, результаты экспертизы дела № 666999!

— Минуту, товарищ генерал-майор, — отозвался женский голос, в котором было столько военного металла, что Иван Семенович вздрогнул.

— Итак, Розалия Семенович… — Голос вернулся в трубку. — Травмы, несовместимые с жизнью, раздавлены почти все внутренние органы, хотя лицо почти не пострадало. В ноге, в кости, металлический штырь… Иван Дмитриевич Сытин — машинист поезда, то же самое, травмы, несовместимые с жизнью, хотя опять голова целехонька… Так… Помощник машиниста — раздавлен в кашу, хотя голова тоже практически не тронута… Алексей Кашлин — пулевое проникающее ранение в левое предсердие. Смерть мгновенная, модернизированный автомат «АК», так что сами понимаете…

— Этого не надо! — остановил медэксперта Бойко.

— Не надо?

— Да-да, он случайно здесь. Его надо вернуть в Бологое. Труп совсем с другого дела…

— Разрешите, товарищ генерал-майор? — В голосе женщины нарастал металл.

— Слушаю.

— Странная ситуация какая-то….

— Чем, собственно?

— У нас тут практикует врач-ринолог. Это специалист по носам, по болезням носа. — Медэксперт сделала паузу. — Так вот, он сказал, что всем жертвам катастрофы были удалены аденоиды…

— Аденоиды? — удивился Иван Семенович.

— Так точно. И сделано это было после смерти. Бойко подумал, что не зря министр назвал Ахметзянова маньяком и необходимо усилить поиски патологоанатома.

— У вашего «случайного» тоже удалены аденоиды! Так, может быть, он не случайный? Повременить с отправкой? Тем более…

— Договаривайте!

— В это трудно поверить!..

— За последнее время произошло достаточно такого, во что трудно поверить!

— На месте аденоидов ринолог обнаружил какие-то корешки растительного происхождения.

Иван Семенович вздохнул, хотел было пригладить волосы, но правая рука, многократно продырявленная шурупами, лишь дернулась, и в локте стрельнуло болью.

— Я хочу, чтобы как можно скорее вы установили, что это… за корешки…

— Так точно.

Генерал-майор повесил трубку, откинулся в кресле и надолго задумался.

Вопросов было много.

Первый — о необходимости дело Ахметзянова выделить в отдельное производство.

Чутье подсказывало Бойко, что торопиться не стоит.

Второе — где прячет колеса министр?

На этот счет у Ивана Семеновича имелась определенная идея. Оттолкнувшись от нее, он позвонил по городскому телефону, назвал добавочный и с человеком, вышедшим на связь, условился о встрече в украинском ресторане «Шинок». Ни по имени, ни по фамилии генерал-майор человека не величал, а просто сказал: «Завтра в „Шинке“, в семнадцать».

Третий вопрос был связан с корешками растительного происхождения, и на него ответа не имелось вовсе. Даже перспективы на ответ.

«Подождем результата экспертизы», — решил Иван Семенович, выпил кофе и поехал на допрос директора вагоностроительного завода, а также его заместителя. Заключенные помещались в некоем СИЗО на территории, негласно принадлежавшей МВД.

О допросе начальство было проинформировано, а потому по приезде Бойко подследственных развели по разным комнатам и почему-то раздели до пояса. Люди, их сопровождавшие, прятали лица под масками, были молчаливы и на испуганные вопросы «Почему раздеваете?» не отвечали, лишь пришлепывали резиновыми дубинками по собственным ляжкам.

Директор вагоностроительного завода, шестидесятилетний Гурин, потел всем телом, то ли от страха, то ли от комплекции — весил он за сто двадцать, страдая инсулиновозависимой формой диабета. Скорее всего, потовые железы работали и от страха, и от ожирения.

Иван Семенович отметил про себя, что заключенный раздет по пояс, но вслух, впрочем, не сказал ничего, а начал допрашивать. Имя, фамилия, адрес, жена, дети — вопросы прошли гладко, если не считать, что Турин извергал пот струйками, затекавшими за пояс мятых брюк со старомодными подтяжками, и это раздражало полковника. Далее начались сложности.

— Как так могло произойти, — поинтересовался Иван Семенович, — как так случилось, что на вашем заводе была собрана продукция, не проходящая ни по какой отчетности?

Здесь с господином Гуриным произошли перемены. Пуды жира заколыхались под толстой сальной кожей, глаза, и без того навыкате, вылезли, как пинг-понговые шарики, и завращались против часовой стрелки. Директор тоненько завыл, переходя на более высокие ноты.