Непал для братвы - Сергей Николаевич Окунев

может, поскольку украшения и переделки храмов идут постоянно за счет помощи паломников. Но на дворцах, как он где-то слышал, лежат бронзовые позолоченные (правда, толстым слоем) листы. А драгоценные камни – это тоже пожертвования, не обработанные, и трудно сказать, алмаз это или просто горный хрусталь. Зато в буддийских храмах – там побогаче будет. Стас пожалел, что в Питере он не собрал более конкретную информацию, где и что лежит, и решил в случае чего просто действовать по обстоятельствам.

Дворцы на братанов особого впечатления не произвели.

– Во-первых, выглядели они довольно маленькими по сравнению даже с их коттеджами – просто многочисленные помещения, заставленные, с точки зрения братков, всякой однообразной рухлядью; во-вторых, какие-то игрушечные размеры всего этого создавали впечатление, что все это делалось для недоразвитых подростков. Особенно жалко выглядело оружие, которое не шло ни в какое сравнение, например, с рыцарскими мечами, виденными в Европе или древнерусскими (славянскими), знакомыми многим в Питере, притом что дома у большинства братков на стенках висели всякие экзотические игрушки, привезенные со всех концов земного шара.

– Наверное, мяса мало ели, – продолжил утреннюю тему Телепуз, – а когда островитяне (Телепуз тоже почему то недолюбливал англичан; правда, они ему отвечали взаимностью, закрыв визу) тут их прибрали к рукам, так, наверное, последние куски из горла выдирать стали!

Все дружно согласились.

После вполне приличного обеда и двухчасового отдыха все сели в тот же автобус и направились на север в пригородную зону, где и располагался упоминаемый во всех путеводителях храм обезьян.

По дороге отвлеклись ненадолго, дабы осмотреть храм спящего Будды; там как раз проходила какая-то церемония. На площадке перед весьма крупной каменной статуей лежащего мужика под весьма однообразную музыку исполнялся танец типа хоровода, откормленные жрецы в оранжевых накидках били в барабаны, посыпали статую лепестками цветов, обкуривали дымом из чего-то вроде кадильниц и как бы пытались его то ли напоить, то ли накормить.

– Зря они это делают, – прокомментировал наблюдавший внимательно за их действиями Тулип. – Если они все время так ему спать мешают, то он и встать ведь может, да всем им мозги вправить, чтобы не мельтешили. Вон как у нас в церкви – никакого панибратства. Ежели ты святой,так отношение должно быть соответствующее – уважительное, а хочешь плясать – иди на ярмарку или куда еще…

Храм обезьян выглядел довольно внушительно и располагался в конце весьма широкой, мощеной крупными камнями дороги. По сторонам стояли какие-то полуразрушенные (или специально так сделанные) стены, за которыми росли высокие деревья, обвитые лианами. Посетителей и монахов было довольно много, но еще больше было, конечно, обезьян. Они висели на ветках, сидели на стенах и, путаясь в ногах посетителей, бегали по дороге. Монахи делали свой небольшой бизнес, продавая всякую всячину для кормления этих животных, а также сувениры в виде фигурок из дерева и камня. Громов заранее снабдил братанов местной валютой, объяснив ее примерный курс по отношению к доллару и принятые здесь правила торговли; как на любом восточном базаре, здесь всегда следовало играть на понижение.

Такая система браткам была близка и понятна.

Правда, и здесь была внесена некоторая рационализация. Так, для экономии времени, после первого сравнения цены покупателя и продавца последний изымался из-за своей лавочки за шиворот или за то, во что он был одет или завернут, а вторая рука покупателя складывалась в очень впечатляющий волосатый кулак, медленно поворачиваемый перед носом визави. Параллельно следовал вопрос: «Так будешь снижать, а?..»

Продавец обычно мгновенно прислушивался к вежливой просьбе, понимая, что другого варианта нет. Тем более что цена снижалась не более чем в два раза от запрошенной; схожий результат, по любому, был бы достигнут в итоге пятнадцатиминутной дискуссии, на что, естественно, у братков времени не было.

Клюгенштейн присмотрел весьма понравившуюся ему фигурку обезьяны, которая, по его мнению, могла бы украсить интерьер дома, но торговец, по глазам Аркадия понявший, что без этой вещи тот не уйдет, заломил совершенно несусветную цену – что-то вроде тридцати баксов. Возмущенный такой наглостью, Глюк решил применить меры морального убеждения, левой рукой взял торговца за что-то в районе спины и приподнял его так, что ноги у того болтались в метре от земли; правую же руку он только еще собирался сложить в кулак, как случилось непредвиденное. Для совершения маневра Глюку пришлось поставить на каменный парапет початую литровую бутылку текилы, которую он уважал, делая глоточек-другой для поддержания душевного равновесия. Но не минуло и пары секунд, как какая-то наглая макака или еще там кто-то, черт их разберет, ухватила сей предмет в передние лапы и, как заправский бомж, бросилась наутек. Не ожидавший подобного подвоха, Глюк взревел так, что стоявшая рядом излишне нервная европейская туристка присела и описалась; потом он опустил торговца на землю и рванулся за похитительницей. В своем мохнатом коричневом свитере, вопя и размахивая руками, Глюк был практически неотличим от разъяренной гориллы, если бы не короткая стрижка на его шишковатой голове и орлиный нос, что все-таки выдавало его принадлежность к роду человеческому.

Надо было отдать справедливость обслуге храма!

Буквально через несколько секунд появилась куча то ли полицейских, то ли охранников, которые показывали пальцами на знаки, запрещающие пугать обезьян и заходить за каменный барьер, и попытались сами туда проскочить, чтобы навести то, что, по их мнению, можно было бы назвать порядком.

Но не тут-то было!

Профессионально сориентированные братки быстро организовали цепь, не позволяющую обслуге появиться в зоне действия Глюка. Опасались, конечно же, не за него, а за то, что, приняв обслугу за еще одну стаю наглых мартышек, он мог поразбросать их по деревьям, лазать по которым они, вероятнее всего, приучены не были. Попытки помахать палками привели лишь к тому, что, окружив основную массу стражей порядка, их плотно скомпоновали в каком-то тупичке, а бамбуковые палки отобрали и выбросили. Нескольким непонятливым отпустили по хорошему щелбану, что послужило весьма впечатляющим примером.

Между тем обезьяна-ворюга совершила несколько необдуманный маневр. Держа одной лапой бутылку, она взобралась на пальму и теперь, видимо, намеревалась перебраться по лиане в более безопасное место. Но не тут-то было! Глюк, совершенно озверевший от совершившейся несправедливости, рванул эту самую лиану так, что трех лап и хвоста обезьяне оказалось мало, чтобы удержаться. Посему она полетела вниз, отпустив бутылку. В изящном акробатическом прыжке Глюк перехватил бутылку в воздухе, одновременно умудрившись дать знатного пенделя зарвавшейся зверюге. Обезьяна перекувыркнулась несколько раз и, опережая звук собственного визга, куда-то свинтила. Ее разумному примеру последовали все обезьяны в радиусе ста