Дикий опер - Сергей Зверев

Полиции нужно помочь. Они успокоятся, когда объявят о смерти человека, убившего губернатора.

– Убей его, этого москвича, – приказал Магомед-Хажди, не раздумывая ни секунды. – Наше дело – воля Аллаха, и мы не имеем права рисковать навязываемыми нам московитами разборками. Убей любого, в ком ты увидишь безопасность нашего дела. Осталось недолго, Руслан. За Мирнском будет Красноярск, Томск, Новосибирск. Мы возьмем эту страну неверных, когда они не будут даже догадываться об этом. Убей его, Руслан, и докажи, что Резуна прикончил именно он. Скоро мы сами будем диктовать условия. От Сахалина до Прибалтики, от Карского моря до границ с Таджикистаном. Это наша земля, Руслан. Убей его.

Бараев, выйдя из связи, задумался. Убить – дело нехитрое. Много ума и средств на это не нужно. Как сделать, чтобы это не потянуло за собой неприятностей из столицы, – вот это проблема.

Проще убить мента. В прошлом году один такой, с погонами, тоже решил, что бессмертен и всемогущ. Затеял глупое расследование с протоколами. Бараев, он никогда не был против протоколов. Главное, чтобы в них все было правильно написано. Поехали к начальнику этого пострела, объяснили, дали. Тот прислушался как обычно, как обычно взял, но никаких изменений в действиях его следователя не произошло. Напротив, появилась какая-то нечеловеческая озлобленность.

Пригласили следователя в кафе, поговорили. И, нарушая все законы арифметики, сказали:

– Э-э. Зачем людей хороших обижаешь? Люди всегда готовы добром платить. Вот тысяча добра. Вот еще одна тысяча. Вот еще пять. Если не хватает десять тысяч добра, ты так и скажи. Мы дадим еще столько же.

Не понял. Из кафе вышли, а на выходе СОБР в штатском стоит. И взяли человека под протокол. Это у них называется взяткой. Это не давление. Это была благодарность. А чтобы мент понял, что такое «давление на следствие», его положили под пресс на заводе металлических конструкций. Несчастный такой случай получился. Доследственная проверка потом подтвердила наверняка – несчастный. А прокурор, человек грамотный и по всем понятиям правильный, постановление об отказе в возбуждении уголовного дела своею подписью отменил и велел уголовное дело возбудить. «Все должно пристойно выглядеть, – объяснил он потом Руслану. – А то, что это такое – следователь в лепешку на нерабочем заводе? Какой же это несчастный случай? Это нераскрываемое убийство».

Начальник потом взял дело под личный контроль и до сих пор контролирует. А как не контролировать, если добра ему столько уже уплачено, что прямо-таки неудобно цифру вслух называть? Зато главную проблему решили: наконец-то появился отказной материал. И сразу, пока не утихли страсти, вопрос: а нельзя было сразу этот материал оформить, дабы под пресс не ложиться?

А жене следователя Бараев лично деньги возил. И на могилу мужа цветы возлагал. Светлую память о порядочных людях нужно чтить. Руслан – человек законопослушный, сам порядочный, внимательный к чужому горю. Сам кончил, за свои и закопал.

Но одно дело – мента, да с ведома его руководства, и совсем другое – авторитета столичного, на разборку прибывшего. Магомеду-Хаджи, конечно, виднее, его ум ослеплен святой борьбой, однако стрелять и резать за московского вора будут не его, а Бараева. Руслан сам за священную войну, но подумать о будущем не мешает. В этой стране чем выше положение человека, тем больше крови он может лить, не опасаясь ответственности – за что вора прощают, за то воришку бьют.

Так что подумать стоит.

Движения на заброшенном кораблестроительном заводе начались задолго до назначенного времени.

В одном Копаев оказался прав. Он выбрал именно то место, что уже давно использовалось для подобного рода разговоров. Здесь десятками умирали в неравных боях «правильные» пацаны, решались вопросы отчуждения чужой частной собственности и выяснялись причины наезда «залетных» на чужие владения. Антону об том, понятно, было неизвестно, и о заводе он вспомнил случайно, увидев его впервые, когда самолет заходил на вираж для посадки в Мирнске. А потому место, спонтанно избранное им, оказалось привычным для Бараева и его многочисленной банды.

Здесь уже давно были насижены места для снайперов и засад.

И ровно в шесть часов утра по местному времени люди Бараева стали проникать на территорию завода парами и тройками, заполняя привычные для будущей встречи исходные позиции.

Бараев не боялся чужака. Он боялся последствий, которые могут возникнуть в результате неверного с ним обхождения. Будь тот из Кемерово, Омска или Твери, разговор, если бы и состоялся, был бы непродолжителен. На заводе тысячи мест в заваленных подвалах, где стынут кости десятков объявленных ментами в розыск пропавших без вести. Одним меньше, одним больше – какая разница?

Но московский мужик – дело серьезное.

На часах – семь тридцать, а на завод не ступила нога ни одного из его людей. Это значит, что москвич не готовится заранее. Либо дурак, либо приготовился еще раньше.

Место предстоящей встречи было окружено двумя десятками вооруженных людей Бараева к половине девятого утра, за полтора часа до назначенного времени. Вполголоса переговариваясь, они посматривали друг на друга и лениво жевали привезенные с собой лепешки с зеленью. Их взгляды были прикованы к выездам с завода, ибо никто не обещал, что противная сторона не решится сделать точно такой же демарш.

Бараев знал, что поступает против правил. Он сидел в российской тюрьме с известными в криминальных кругах людьми, общался с братвой на воле, имел тесные контакты с авторитетными представителями Москвы и Питера, но всякий раз, когда обстоятельства требовали соблюсти неписаный закон взаимоотношений, он от них отступал.

Нельзя прибывать с оружием на встречу. Он делал это всякий раз, причем на пистолете был снят предохранитель, а патрон находился в стволе.

На встречи не для посторонних ушей, обозначаемые как приватные, нельзя привозить с собой шалман. Он привозил, причем старался привести столько, чтобы при аналогичной попытке визави людей у него было в два раза больше.

Не мстить старикам, женщинам, если они не участвуют в криминальных отношениях и не являются равноправной стороной, и ни при каких обстоятельствах не трогать детей. Бараев не раз убивал и тех и других, и не было для него лучшего предмета вымогательства, чем похищенное дитя.

Никогда не оскорбляй равного себе, дабы не разжечь войну, рождающую смерть. Бараев не знал этого правила.

Не убий вора в законе. Он уже сделал это, и о том не жалел.

Такие люди не живут долго даже в условиях скоротечности жизни каждого человека, ступившего на путь активного совершения преступлений. Но Бараев был молод, а потому не верил в смерть. Тем более ее не боялся. Смерти нет. Есть вечная жизнь, дарованная Аллахом, и Аллах тем милостивее, чем воинственнее его подданный. Благоверного ведет по суетливой жизни Шариат, и только он – закон для Бараева.

– Руслан, машина у центральных ворот! – передал по радиостанции Абдул-Керим. – В машине один, это человек из Москвы.

Бараев поджал уголки губ. Включив фары своего джипа «БМВ», он выехал из цеха навстречу приближающемуся «БМВ» незнакомца. Приземистый седан-«пятерочка». Скорее рабочая лошадка, чем авто для куража. Номеров Бараев на машине не заметил. Быть может, московская братва нынче решила вешать их на бортах – кто знает, а может случиться, что незнакомцу их не хочется светить. Руслану бояться нечего – его «001» знает весь Мирнск.

Вышли они одновременно, причем Бараев направился к собеседнику, а тот прижался задом к крылу своей «бомбы» и не спеша вынул из кармана пачку жвачек.

«Вот так раз», – подумал Бараев, начиная чувствовать чудовищную неприязнь к человеку, которого видел впервые в жизни. Он, вор, идет к нему, а тот ожидает его, словно дважды коронованный. На середине пути крепыш Бараев остановился, зевнул и сложил руки на груди. Очки снимать он не стал. Было неудобно – сентябрь нынче выдался несолнечный, но снимать очки было бы приглашением к разговору. А он никого не приглашал. Его пригласили. И он приехал.

Незнакомец откинул фантик, отвалился от машины и, сунув руки в карманы, направился к Бараеву. Как Руслан ни стремился, обнаружить в этих карманах посторонних предметов он не смог. Чуть удлиненная куртка на приехавшем была расстегнута, и будь в ней пистолет, как у него, она давно бы уже отвисла. Ростом москвич был почти на полголовы выше, в плечах также широк, шея – не карандаш в стакане, хорошая шея, хотя и не борцовская. И, главное, не было очков. Голубые озера глаз смотрели прямо в лицо Бараева, и не было в них ни волн тревоги, ни ряби волнения.

– Здравствуй, – сказал он, подходя к кавказцу на метр. – Есть разговор.

– Ты не тот, с кем я хотел бы его иметь.

– Много слов, кавказ, – просто бросил приезжий и в одно мгновение превратился для Бараева в перспективного покойника. Хоть вызывай Абдул-Керима для обмерки его тела для гроба. – А можно было просто сказать: здравствуй. И слушать дальше. Потому как не ты просил, а тебя просили. Говорят, ты вор. Но пока от вора у тебя только матросская походка.