Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но у всех почти на щитах была изображена сова, священная птица богини Афины, – герб Афинской республики. Все вооружение гоплита весило в среднем более двух пудов (ок. 33 кг). Нести на себе такую тяжесть в походе было немыслимо, и воины надевали его на себя только перед самой битвой; в пути они шли налегке, в обычном своем платье, частью погрузив оружие на телеги, частью передав его нести рабам, которых брали с собою на войну для услуг.
Приходя на сборное место, каждый воин становился со своею филою; стратеги строили ополченцев в отряды и отмечали по списку. Не явившиеся к походу должны были потом строго ответить перед судом.
Но вот уже все войско в сборе, и из ворот города показались архонты, советники и жрецы. Толпа смолкла. Среди наступившей тишины старый прославленный храбростью архонт Каллимах приносит жертвы и молится богам. Гадатели всматриваются во внутренности жертвы, ищут в них знамений относительно похода… Знамения благоприятны; поход решен.
Архонт-полемарх, став перед строем, произнес напутственную речь воинам. Он напомнил клятву эфебов, которую каждый из них давал в свое время. Они клялись тогда не позорить своего оружия и не покидать товарища в бою; клялись сражаться в одиночку и со всеми вместе за богов, святыни и за благо родины и защищать родные сады и поля; клялись оставить отечество после себя не умаленным, но более великим и могучим, чем застали они его. Великих богов – Аглавру, Эниалея, Ареса, Зевса, Талло, Ауксо и Гегемону – призывали они в свидетели своей клятвы. Теперь, когда враг вступил в родную землю, время вспомнить эту клятву и верно сдержать ее.
Кончив речь, полемарх дал знак к выступлению; зазвучали трубы, по рядам передалась команда, и войско тронулось в поход.
Дорога на Марафон шла сначала по западному склону Гимета, потом огибала подошву Пентеликона и, выйдя к морю, круто поворачивала на север и шла уже все время вдоль морского берега до самой равнины.
Длинной лентой растянулось войско афинян. Воины каждой филы шли вместе, образуя особый полк, подразделенный на более мелкие отряды. В промежутках между отрядами двигались запряженные быками телеги с багажом и провиантом, и толпами шли рабы. Большого порядка в войске не было: воины покидали свои места, сбивались кучами, громко разговаривали между собою, вступали в непринужденную беседу с офицерами4.
Как всегда в это время года в Аттике, было знойно и душно; солнце беспощадно обливало лучами с безоблачного неба иссохшую землю, и деревья вокруг стояли понурые, свернув свои обожженные листья. Сухая трава шуршала и ломалась под ногами; ручей, пересекавший дорогу, вился едва заметной струей на дне своего просторного русла; воздух ослепительно блестел и струился; от розовато-белых утесов веяло зноем, поднятая тысячею ног густая пыль стояла над дорогой и, медленно опускаясь, тяжело ложилась и на идущих, и на придорожную зелень. Среди безмолвной, замершей природы только неугомонные кузнечики с азартом заливались в траве и на маслинах своим докучным металлическим стрекотом.
Приготовления воинов к бою. Рисунок на вазе
Но афиняне привыкли к зною своей родины и шли бодро; гордая уверенность в победе над персами не покидала их во все время похода.
Путь был недалек: всего 23 версты (24,5 км), и еще до вечера афиняне были на месте. Они вступили в равнину с южного конца и стали лагерем на склоне гор, между святилищем Геракла и дорогою в город. Сюда к ним скоро пришли их верные союзники платейцы; их было 1000 человек; это было все, что могли выставить платейцы: ополчение было поголовное.
Со склона гор, на котором стояли греки, перед ними внизу открывалась длинная и не очень широкая долина: верст на 8 тянулась она в длину и на 3—4 версты в ширину в çaмом просторном месте. С трех сторон ее замыкали горы, а с четвертой было море. Кое-где по склонам и внизу группами разбросались деревья, а на западных вершинах они сдвигались в густой и сплошной лес, за которым теперь садилось солнце. В северо-восточном углу среди опаленной и побурелой равнины резко выделялось яркою зеленью осоки большое болото. За ним на холмах стояли персы. На берегу моря видны были их вытащенные на сушу корабли. По краям среди холмистых отрогов гор виднелись прилепившиеся к скалам две-три деревушки, окруженные виноградниками и садами. Оттуда доносилось блеяние коз и овец, только что пригнанных с пастбища и загоняемых в хлевы, слышались голоса взрослых и детей, и рядом с этим мирным и деловитым шумом угомоняющейся на ночь деревни было так странно и так чуждо присутствие двух военных станов на концах равнины.
Когда афиняне увидели перед собою персидское войско, превосходящее их числом, прославленное победами, одетое в непривычное для греков вооружение, мужество и уверенность в победе, с какою шли они к Марафону, стали колебаться. В лагере обсуждали план Мильтиада: нужно ли было так спешить навстречу персам? Не лучше ли было запереться в Афинах и ждать подкрепления от спартанцев, ведь сражение можно было бы дать врагу и под стенами города?
Колебания захватили и полководцев. На военном совете в палатке у полемарха пять стратегов из десяти предлагали отступить к Афинам. Но Мильтиад настаивал, что сражение необходимо дать как можно скорее, и именно здесь, при Марафоне, где греки занимают такую выгодную позицию. Всякая отсрочка только усилит неуверенность в войске и даст время афинским сторонникам тиранов завязать сношения с персами и подстроить какую-нибудь измену. Старый Каллимах примкнул к мнению Мильтиада, и его шестой голос решил, что сражение будет дано при Марафоне.
Прошло несколько дней, а оба войска стояли друг против друга и не начинали военных действий. Между тем персидские вожди не меньше, чем Мильтиад, желали, чтобы сражение произошло возможно скорее: они знали от перебежчиков, что афиняне ждут помощи из Спарты, и хотели сразиться до
